Иван Вазов - Повести и рассказы
Маленький Гус, который не стал гигантом лишь потому, что не было простора, где бы он мог развернуться, Левский в Иудее был бы распят, в средние века сожжен живым; но он жил в девятнадцатом веке — и был повешен… Три орудия пытки, три символа: распятие, Торквемадов костер, виселица — три казни, придуманные в веках, чтобы карать и бесчестных и бессмертных…
XII— Хаджия, за твое здоровье!
— Пей, Асланов!
— За твое здоровье, желаю удачи!
— Ура, домнуле Гика! Пополней наливай чарки, чтоб у тебя псы голову отъели!..
— Ура! За наши успехи! Будем здоровы! — закричали еще несколько человек и, громко чокнувшись, осушили чарки, потом со стуком поставили их на стол.
Хэши вытирали себе усы,
— А где Каранов? Где Бебровский? Хаджия, ты разве их не позвал?
— Бебровский пошел свести счеты с Никулеску… придет сегодня вечером. Разве я мог забыть про этого балканского медведя?.. Каранов тоже придет; он пошел за своим братом, и они явятся вместе, а то брат сказал ему, что если его не возьмут, он подожжет лавку… вот юнак!
— А Гунчо?
— Ха, этот продал свое оружие, олух…
— Но я вчера видел, как он купил себе славный винчестер… Придет и он, — сказал кто-то третий.
— А Попик? — спросил четвертый.
— Попик отправился за Кирчо, Мырковым и Койновым. Койнов, бедняга, болен, очень кашляет, но тоже хочет прийти.
— Когда речь идет о святом деле, тут не до болезни, — заметил кто-то.
— Ничто не может помешать болгарскому герою умереть за родину, — глубокомысленно проговорил другой, вспомнив тираду из какой-то драмы Войникова.
— Кто теперь отвиливает, тот подлец.
— Будем здоровы, братья! Да здравствуют ветераны! — крикнул хэш, одетый в румынскую солдатскую куртку со споротыми погонами. — Да здравствует народ… а тиранам смерть!.. Гика, налей-ка еще, и Добре тоже, и Петре…
— Ура!
— Чтоб они лопнули, агаряне!
— А вы знаете? — крикнул Димитро. — Мравка опять попал на голубятню.
— Восемь раз его сажали в тюрьму за эту зиму, — подхватил Асланов, — и все по пустякам, Встретит он, например, какого-нибудь еврея и давай таскать его за пейсы. Еврей раскричится, подоспеет полиция и… пожалуйте в Курте де Курник[5]. Или стянет Мравка пару яблок в лавчонке и наутек. Поймают его — он не противится, не отпирается, и опять — пожалуйте к комиссару в лапы… Это он нарочно проделывает, когда есть нечего. В тюрьме кормят неплохо.
В это время Хаджия вполголоса говорил с двумя хэшами о Македонском, который все еще не вернулся.
— Ну, это полбеды, а вот если схватят Дьякона… Что тогда? — продолжал Хаджия озабоченным тоном.
— Тогда и наш план и чета — все на ветер, — сказал Добре встревоженно.
— Тс… — зашипел Асланов и мигнул Добре. — Корчмарь услышит.
Добре отрицательно покачал головой.
— Этот торгаш не понимает по-болгарски.
— Но тайну надо хранить.
— Болтать про нее нельзя.
— Храни тайну, осел! — заорал какой-то полупьяный хэш, который все время сидел, прислонившись головой к стене, и смотрел куда-то вверх.
— А Иван Славков знает об этом? — спросил Асланов, повернувшись к Хаджии.
— Я его не нашел… но он наверняка узнал.
— Эта полоумная коза не придет; готов биться об заклад на свои царвули.
— Ну нет, он придет!
— Нет!
— Придет!
— А если не придет, я ему выдеру бороду, хоть он и мажет ее венской помадой; за одну лишь помаду платит франк в цирюльне.
— Говорят, будто он, ловкач этакий, обручился с Мариолицей! Каков гусь!.. Лакомый кусочек — так бы ее и съел! Гика, дай немножко закуски да налей еще; только настоящего, одобежского, без воды! Не жульничай.
Собутыльники опять чокнулись и выпили.
— Давайте выйдем на улицу, проветримся немножко! — крикнул Хаджия. Все встали.
— Но в чарки уже налито. Как… неужели не выпьете? Не обижайте меня, а не то выплесну вино вам на головы, — пригрозил хэш, угощавший вином товарищей, и протянул вперед левую руку, чтобы загородить выход.
— Как ты смел преградить царский путь? — заревел вдруг какой-то великан, входя в корчму и грубо отталкивая руку хэша.
— Бебровский! Добро пожаловать!
Несколько человек бросились к нему и расцеловали его в толстые губы.
— Добро пожаловать, братец! Домнуле Гика, еще чарку, чтоб тебя дьявол унес!
— Ну, давайте все еще по одной! Марков, расплачивайся.
Хэши шумно высыпали из корчмы и зашагали по длинной улице. Надвигался вечер, и становилось холодно. По площади с грохотом мчались фаэтоны, развозя пассажиров с последнего поезда. Под действием вина домнуле Гики хэши весело тараторили и громко здоровались со всеми встречными знакомыми. Как только вся компания свернула на узкую улочку, навстречу ей попался Попик, который шел с тремя товарищами — оборванными хэшами.
— Попик! Попик! — закричали несколько человек.
Попик, остановившись, ничего не ответил, только приложил палец к губам в знак того, что просит не замечать его, потом вместе со своими спутниками пошел дальше вслед за каким-то турком в длинном суконном кафтане.
XIIIУ Владикова шло шумное собрание. Все головы были разгорячены вином Гики, и беседы велись оживленные. Естественно, что разговоры вертелись вокруг того нового дела, которое сейчас собрало вместе этих людей, скитавшихся по разным местам. Брычков восхищался ими. Он почувствовал, что еще больше полюбил Болгарию, которая рождает такие отважные сердца. Владиков тревожился за Македонского.
Вдруг из передней донесся громкий топот.
Дверь с шумом распахнулась, и в комнату как ураган ворвался Македонский. С усов его свисали ледяные сосульки.
Все вскочили и бросились к нему здороваться и пожимать ему руки. В ответ Македонский одних хватал за руку, других обнимал, а с Владиковым, Брычковым и великаном Бебровским расцеловался.
— Здравствуйте, юнаки!
— Ну, как? Все ли удалось сделать? — быстро спрашивали хэши.
— Все вышло, как мы хотели; только я чуть не утонул в Дунае. Большой вам привет от Апостола. Дела идут хорошо. Ну-ка, подвиньтесь, мне надо согреться. Эх, вот пришлось хлебнуть дунайского холода — в жизни так не мерз; если бы фунта три этого мороза да бросить в пекло, он бы и пекло остудил. Бебровский, скрути мне, ради бога, цигарку, а ты, Владиков, принимай вот это письмо от Левского.
И Македонский протянул руки к печке, в которой пылал огонь.
— Расскажи нам, как ты туда ходил и что делал!
Македонский не стал ждать новых просьб. Он гордо подкрутил свои обледеневшие усы, подмигнул нескольким товарищам и принялся подробно рассказывать о своих приключениях, которые называл «мытарствами». Особое удивление он возбудил у всех, рассказывая о том, как спасся от смерти, когда возвращался в Румынию по дунайскому льду: тут ему снова преградила путь полынья, а так как за спиной у него свистели пули дозорных, он разбежался и перескочил через эту полынью, но чуть не шлепнулся в воду.
Владиков все это время читал письмо, но вот лицо его осветилось радостью.
— Ребята! — сказал он, поднимая глаза, — готовьтесь!
— Скажи, скажи, что пишет Левский! — раздались жадные голоса.
Кто-то негромко постучал в дверь.
— Держу пари, что это Попик стучит — до чего деликатный, мерзавец, — сказал с улыбкой Хаджия.
Но вошел полицейский комиссар с двумя жандармами. Все опешили.
— Что вам угодно? — взволнованно спросил Владиков и пошел навстречу комиссару.
— Кто здесь господин Брычков? — спросил комиссар, и его испытующий взгляд обежал всех присутствующих.
— Что вам угодно? — повторил Владиков.
— Кто тут Брычков?
— Это я, — ответил Брычков и побледнел.
Комиссар подошел к нему.
— Именем закона предлагаю вам следовать за мной, — и, обернувшись к Владикову, добавил: — Сегодня вечером в городском саду обобрали и чуть не задушили одного турка. Подозрение пало на господина Брычкова. Он гулял по саду как раз в это время.
Владиков посмотрел на Брычкова в замешательстве.
— Да, я сегодня вечером действительно гулял в саду, но я не имею никакого отношения ко всему этому.
— Это мы выясним, — сказал комиссар, понимавший по-болгарски, — ну, вставайте!
Брычков встал.
Владиков вспыхнул, и губы его задрожали. Он встряхнул волосами, подошел к представителю власти и заявил:
— Я не позволю никого уводить из моего дома ночью.
Комиссар бросил на него удивленный, недоумевающий взгляд.
— Если не ошибаюсь, сударь, вы преподаете в здешнем болгарском училище?
— Да.
— Так позвольте мне верить, что вы знаете законы нашей страны. И вам известно, на каком основании я так поступаю…
— Я знаю и законы и основания, но еще лучше знаю, что вы глубоко ошибаетесь. Брычков не тот человек, которого вы ищете.
