Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2
Главный бухгалтер Варочка, относившийся к директору с какой-то особой симпатией и во всем поддерживавший его, изворачивался как только мог. Он навел строжайшую экономию, настоял на том, чтобы снабженцы реализовали лежавшие годами на складе излишки материальных ценностей, неустанно следил за тем, чтобы готовую продукцию отгружали вовремя. Он сам ходил с экспедитором в банк, сдавал документы и открывал кредит под отгруженный товар. А количество готовой продукции, не имеющей цены, неудержимо росло, — не только на складе, но и в коридорах уже не было места.
Прошел еще месяц, и чтобы вовремя выдать очередную зарплату, Варочке пришлось просить банк приостановить платежи и зарезервировать поступающие деньги под зарплату. Поставщики не замедлили отреагировать на это. Первой подала сигнал тревоги Фряновская фабрика, поставляющая комбинату шерстяную пряжу. В телеграмме директор писал Власову: «Ввиду непоступления денег отгрузку прекращаем. Требуем выставления аккредитива». Варочка побежал в банк, после длинных и довольно неприятных разговоров с заместителем управляющего ему удалось наскрести немного денег и уплатить долг Фряновской фабрике… Вдогонку за деньгами он послал телеграмму, в которой покривил душой: произошло, мол, недоразумение… Дня через три перестали отгружать сырье и материалы сразу несколько поставщиков, в их числе крупнейший поставщик красителей — химический завод. Комбинат оказался несостоятельным плательщиком. Управляющий банком официально известил Власова, что в порядке санкции комбинат лишается банковского кредита на шесть месяцев. Над комбинатом нависла реальная угроза остановки. Власов понимал: за все спросится в первую очередь с него. Как это он, опытный хозяйственник, поступил так легкомысленно? И никто даже не вспомнит о том, что вот уже больше трех месяцев работники комбината обивают пороги разных учреждений, часами простаивают в приемных ответственных работников и молят об одном — утвердить цены на хороший, нужный народу товар. В одном учреждении дают положительное заключение, в другом сочувственно кивают головой и ставят визу, — мы мол, согласны, но пусть окончательно решают другие, — а в третьем требуют такие данные о технических показателях, что, кажется, утверждают цены не на шерстяные и полушерстяные ткани, а на реактивные самолеты и ракеты…
Власов, прохаживаясь по привычке из угла в угол кабинета, представил себе на минуту, как через день, через два начальники цехов объявят рабочим утренней смены, что из-за отсутствия сырья, красителей, химикатов и вспомогательных материалов фабрики комбината временно останавливаются. Тысяча рабочих направляется к проходной… Они изумлены, возмущены, — они не могут понять, как же так: в тяжелые дни войны комбинат не простаивал ни одного дня, а тут!.. Где же был директор, почему он вовремя не принял необходимых мер?
Власов сжал кулаки. Разве он не думал о добром имени коллектива, о его благе, когда приказал заправить двадцать станков под новые образцы? Делал он это сознательно, предвидя возможные последствия. Он-то понимал, что, помимо всего прочего, надвигалась реальная опасность затоваривания для многих шерстяных и трикотажных фабрик. Неужели руководители не замечают нашей отсталости в этой области? Или почему-то делают вид, что не замечают? Видно, так спокойнее жить… Зачем раньше времени портить себе кровь и тревожить высокое начальство?
В кабинет влетел плановик Шустрицкий и, еще стоя у дверей, развел руками.
— Ничего не получается! — сказал он. — Какой-то заколдованный круг… Если бы я не был в здравом уме, то решил бы, что против нас заговор. Взрослые люди играют в прятки и повторяют одно и то же: «Куда вы торопитесь?» Легко сказать, куда вы торопитесь, тому, над кем не каплет…
— Короче, опять не утвердили цены? — Власов устало остановил поток красноречия возмущенного плановика.
— И нет никакой надежды, что утвердят скоро!
— Так!.. — Власов подошел к письменному столу, в раздумье постучал пальцем по стеклу. — Скажите, Наум Львович, на какую сумму, по-вашему, нужно нам пополнить оборотные средства, чтобы удержаться хотя бы еще один месяц? — спросил он.
— На сто двадцать тысяч рублей, — не задумываясь, ответил Шустрицкий.
— Вы уже подсчитали?
— Зачем? Тут и считать нечего, — расчет проще простого. За четыре месяца мы выработаем нового товара, не имеющего цены, тысяч на двести. Эта сумма частично покрывается теми пятьюдесятью тысячами, которые подкинул нам Боков, да у нас было семьдесят тысяч — излишек оборотных средств. Итого за балансом остается сто двадцать тысяч рублей. Это и есть то, что поможет нам удержаться месяц, не больше. Кстати, когда вы затевали дело с новыми образцами, вы же не могли знать, что так долго не будут утверждать цены.
— Обязан был знать, — ответил Власов. Он позвонил в гараж и попросил подать машину.
В городском совнархозе, куда он поехал, его никто и слушать не хотел. Заместители председателя и сам председатель совнархоза посоветовали ему обратиться в текстильное управление, к Бокову.
— Но поймите, что Боков не в состоянии помочь нам, у него нет денег, — говорил Власов начальнику. — Я прошу у вас всего сто двадцать тысяч рублей заимообразно на месяц. Или еще лучше — утвердите цены на новый товар, тогда мы сами выйдем из положения!
Настойчивость директора комбината рассердила председателя совнархоза.
— Нечего было изображать из себя умника и самовольничать! — сказал он. — Мне докладывали, что вы запустили в производство товар, не имеющий цены, и не позаботились получить предварительно хотя бы санкцию текстильного управления. А теперь хотите переложить свои затруднения на чужие плечи!..
— Последнее мне вообще не свойственно, — ответил Власов. — Санкцию же я не попросил потому, что знал заранее — не дадут. Хотел поставить управление, а может быть и вас, перед свершившимся фактом, — убедить, так сказать, отличным качеством новых тканей.
— Вот видите, сами признаетесь, что партизаните! — Председатель раздраженно открыл лежавшую перед ним папку, давая этим понять, что разговор окончен. Но он плохо знал Власова.
— Разрешите задержать вас еще немного и выяснить несколько вопросов?
— Пожалуйста, только короче…
— Вам известно, что товары, вырабатываемые нашими фабриками, покупатель берет неохотно и что скоро вовсе перестанет брать?
— Ерунда! Сезонные затруднения были и будут, — отрезал председатель совнархоза.
— Известно ли вам, — бешенство охватило Власова, — известно ли вам, что наш комбинат продолжает выпускать ткани образца тысяча девятьсот двадцать четвертого года? И еще я хотел вас спросить, — считаете ли вы правильным, что над нами установлена также такая мелочная, строгая опека? Кто лучше знает нужды и дела предприятия — начальник текстильного управления Боков или директор и главный инженер?
— Анархия — мать порядка, это, товарищ Власов, мы слышали. Партизанщина у вас в крови, — по-видимому, вы хотели бы работать без руководства, по принципу: что хочу, то и творю. Не выйдет! — Председатель совнархоза встал. — Нам известен ваш норов, — годы не излечили вас. Мой вам совет: не думайте о делах, которые вас не касаются, работайте так, как положено директору фабрики. Можете идти, я вас не задерживаю!
Власов сделал над собой усилие, чтобы не вспылить, сумел взять себя в руки и спокойно сказал:
— Спасибо за науку. Я вас понял…
— Что именно поняли?
— Что вы отучились думать и требуете того же от других! — Власов повернулся и вышел.
Теперь он твердо знал: бесполезно обращаться в совнархоз, нужно искать другого выхода. Он вернулся на комбинат.
Слух о том, что из-за нехватки сырья и материалов комбинат накануне остановки, обсуждался всюду, — в этом вопросе на комбинате не было равнодушных. Кадровые рабочие, давно знавшие Власова, с пеной у рта доказывали, что этого не может быть: Алексей Федорович не допустит остановки комбината.
Председатель профкома Капралов — человек уже в летах, вялый, медлительный, не очень далекий. В цехах рабочие атаковали его со всех сторон: почему, мол, фабричный комитет скрывает от них положение дел на комбинате и почему он сам не принимает никаких мер? А одна пожилая ткачиха во время обеденного перерыва набросилась на Капралова при всем честном народе.
— Не стыдно вам, руководителям, допускать комбинат до такого позора? Это ж позор на всю страну! Вместо того чтобы о членских взносах толковать, ты бы, Федор Федорович, принял нужные меры. А то, гляди, снимем тебя, — тогда небось почешешься!
Капралов пошел в партком к Полетову.
— Сергей Трофимович, слухи об остановке комбината подтверждаются, — сказал он, тяжело опустившись на диван.
— Чем подтверждаются? — спросил Сергей.
