Мария Красавицкая - Если ты назвался смелым
— А как их зовут?
Рассказ обрастал подробностями, а я начинала мерзнуть. Пришли с работы девчата. Постояли около нас, посмеялись, помогли кое-что уточнить насчет мишки с оторванной лапой.
— Ты не замерзла? — спросила Ганнуля.
— Ничуть! — Превращусь в сосульку, но дождусь Славку здесь.
Девчата пошли домой. С крыльца Расма явно в мой адрес крикнула:
— Производственная практика!
Ну почему, почему она такая злая? Разве я виновата, что Славке она не нравится?
Я успела рассказать Вове историю всей жизни мишкиной хозяйки, когда Славка наконец показался в сквере.
— Да ты совсем посинела! — ахнул он.—Пошли, пошли в тепло!
— А как же мой вокзал? — спросил Вова.
— Ох, милый,— засмеялся Славка. — Про вокзал-то я и забыл. Ну, ничего. Вот… тетя погреется,— и он насмешливо сощурился на меня: похожа на тетю или нет? — погреется тетя Рута — тогда построим.
— Ладно. Тогда я вас подожду.
В комнату мы не пошли. Устроились у тети Мицы. Славка поставил стул поближе к горячему титану. Разворошил в топке подернувшиеся сизой пленкой угли. Сидя перед печкой на корточках, снизу весело посмотрел на меня и спросил:
— Значит, уронили Руту на пол?
— Да. И оторвали Руте лапу.
Он выпрямился, обхватил меня обеими руками, покачал и закончил:
— Все равно ее не брошу, потому что Рут хороший!
И мы рассмеялись.
Дверь в кубовой наполовину стеклянная. Я увидела, как в подъезд быстро вошел Лаймон. Спряталась за Славку. Лаймон через две ступеньки побежал по лестнице. На его шаги Славка обернулся.
— А ведь он к тебе, Рута.
— Не хочу,— замотала я головой. Славка посмотрел на меня испытующе.
— Правда, не хочу. Я тебя целый день ждала… Снова шаги по лестнице. Лаймон. Вышел из подъезда. Оглянулся.
— Позвать? — спросил Славка.
— Не надо.
Лаймон пошел по дорожке. На мгновение мне стало его жалко — так неохотно он шел.
Но Славка был тут, рядом. И больше никто мне не нужен.
День получки
Три недели отсидела дома. Гипс сняли, но ходить больно. Кое-как передвигаюсь по общежитию.
Сегодня у наших получка. А мне получать нечего— больничный лист не закрыли.
Сижу над алгеброй. А мысли бродят далеко. Долго ли еще хромать? И что делать, если не смогу работать, как раньше?
Папа на днях принес денег. Я не взяла: Тоня не работает, и они едва сводят концы с концами. Чтоб мне помочь, залезут в долги. Одолжить я и сама смогу. Конечно, папе я так не сказала. Выдвинула ящичек тумбочки и показала деньги.
— Видишь, у меня есть.
Это не мои деньги. Мы собираем на подарок Ганнуле с Тадеушем. Им наверняка обещали комнату в новом доме. Вот эти-то деньги у меня и хранятся. Конечно, из них я не возьму ни копейки.
— Смотри ты! — при виде денег удивился папа.— Сколько накопила!
— Это на пальто,— соврала я.
— Молодец! Значит, на пользу пошло наше с тобой хозяйничанье. Научилась экономить.
Положим, не научилась. Вот придут девчата — одолжу. Скоро придут, если не побегут по магазинам, как это водится после получки.
Но не девчата пришли первыми, а Петя.
— Ну, как ты тут, хромуля? О, совсем бойко прыгаешь!
Полез в карман, вытащил деньги. Одни рубли.
— Вот. Получай. Ну, чего уставилась?
Хотела сказать, что никакой зарплаты мне не положено. Но Петька и рта разинуть мне не дал.
— Ну да, сложились — и вся недолга,— грубовато сказал он.— А ты как думала? У нас так заведено.
— Не надо! — Я оттолкнула его руку с деньгами. И неожиданно разревелась.
— Вот дуреха,— рассердился Петька.— Говорю, Всегда так делаем. И не реви. Терпеть этого не могу.— Снова попытался вложить деньги мне в руку.
Я опять их оттолкнула.
— Не коллективная ты, вот что. Так и доложу ребятам: мол, побрезгала.
— Не брезгую,— всхлипнула я.
Петька сел рядом, своим носовым платком—ясное дело, не первой свежести — вытер мне нос. Схватила платок, реву в него.
— Ладно, ладно. Не брезгаешь. Вижу,— смилостивился Петька.— Только не реви так сильно. Смотри, лужа на полу.
Сквозь слезы я смеюсь с ним вместе.
— Все? Ну, и ладно. Давай поправляйся. Да, чуть не забыл…— Достал из кармана газету, развернул.— Во, гляди.
Это была статья о нашей бригаде. Со снимком. Нет, совсем не глупый вид у нас со Славкой. Оба смеемся. Плохо подколотая коса вывалилась у меня из-под платка, лежит, полурасплетенная, на плече, блестит.
То, что рассказывал тогда Петька нудно, затасканными словами, корреспондент чуточку изменил, и получилось очень хорошо. Вот так Петя и на самом деле говорит, когда нет посторонних.
— Здорово, правда? — важно спросил Петька, когда я дочитала.
— Здорово!
— Сегодня еще корреспондент был. Славка злится — беда…
Мне показалось, что Петька заискивает: замолви, мол, словечко.
— Что же теперь-то приходил? — Я знаю, что бригада «стояла по кирпичу», норму едва выполнили.
— Знаешь,— Петька оглянулся и перешел на шепот,— марку-то надо держать? Обмен опытом, то, се. Пускай. Все на пользу!
Мне хотелось спросить: «Неужто ты наврал корреспонденту?»— но я постеснялась.
Петька похвастался, где побывал за последнее время. Получалось: чуть ли не каждый день у него то «обмен опытом», то какие-то «активы», «президиумы», совещания, беседы.
— Что поделаешь, надо! — притворно вздохнул Петька.— Самому надоело, но надо. Ну, побегу. Дома ждут с получкой. Поправляйся.
Несостоявшееся знакомство
Как по особому заказу выдался денек, когда я впервые после болезни вышла на работу. Кончились поздние, темные и зябкие утра. Солнце только выглянуло оранжевым ослепительным краешком. В его лучах заиграли, заискрились сосульки. На путанице проводов, на деревьях — всюду висел пушистый иней. Высвеченный солнцем, он был розовым и тоже сверкал.
— Рута, Рута пришла! — дружно завопили наши, когда я вошла в конторку.— Качать Руту!
И парни уж было бросились ко мне. Вмешался Славка.
— Еще чего надумаете! — сказал он по-хозяйски и закрыл меня от них своими широкими плечами.— С ума посходили!
Мне приятен и хозяйский его тон и то, как он прикрыл меня. Ребята понимающе переглянулись и больше не детали попыток качать. И так весело было сознавать, что все рады моему выздоровлению.
Нет, не все. Расма сидела в углу, наскоро, через край, зашивала рукавицу. На меня даже не глянула. И ушла сегодня одна, раньше всех.
Стройку нашу я не узнала. Месяц проболела, а сколько перемен!
Один дом почти готов. Блестят на солнце промытые стекла его окон. На втором — начали ставить стропила. На остальных — кладка в разгаре.
Славка поставил меня работать рядом с собой. Я и раньше-то плохо умела проверять вертикальность стенки по отвесу. Теперь совсем разучилась. Каждый раз спрашивала:
— Слава, смотри. Так? — Очень приятно лишний раз назвать его по имени.
Расма, работающая рядом, только язвительно кривила губы. Славка ворчал:
— Все-то ты перезабыла!..
А сам показывал так, будто это в первый раз. Обязательно брал меня за руку и потом обеспокоенно говорил:
— Замерзла!
Нет, мне совсем не холодно. Что-то все время пело, звенело у меня внутри. Казалось, раскинь руки— и полетишь. Словом, это был счастливейший день.
В обед Славка спросил тихонько, не глядя мне в лицо:
— Ты не передумала?
Я не поняла, о чем он говорит. Славка объяснил:
— Знакомиться с моим Антанасом не передумала?
Я немножко испугалась, но ответила храбро:
— Нет, конечно!
— Сегодня, наверно, они сюда придут… Если хочешь, конечно…
— Ну, ясно, ну, как же!
Что ж, праздник так праздник. Сегодня мне все представлялось простым и легким. Придет мать Славки — наверно, очень добрая женщина. Приведет мальчика, похожего на Славку. Я скажу мальчику: «Антанас, хочешь я тебе почитаю?» И он сядет ко мне на колени, а Славка будет посматривать на нас, и глаза у него засветятся изнутри теплом и лаской.
Пока что они не светились. Мне даже показалось, что Славка чем-то обеспокоен. Не насвистывает, как обычно. Не слышит шуток. О чем задумался?
Время между тем стало клониться к вечеру. Я изрядно устала, но ни за что никому не показала бы этого.
В ворота въехал грузовик с кирпичом. За ним вошла пожилая, полная, очень знакомая женщина. Такая седая, что казалось, волосы ее посыпаны мукой. Женщина толкала перед собой санки-кресло. В них сидел мальчик. Очень знакомый мальчик.
Напротив дома, где я жила с папой, большой тенистый сквер. Я часто видела там эту женщину с мальчиком. Он почти совсем не умеет ходить. Ножки тоненькие, слабые, подламываются, не держат худенькое тельце.
«И зачем такому жить? — как-то сказала тетя Анна.— И ему мука, и родителям на него смотреть — тоже мука».
Так вот это и был тот мальчик. Я сразу поняла, что он Славкин сын. И сердце у меня забилось тревожно-тревожно.
