Андрей Платонов - Рассказы.Том 8
Это действительно постыдно, а он не хотел ни стыда, ни одолжения. «Обожди, Илья, по нас пушки стреляют сейчас!»
«По мне тоже, Паша, бьют, а я все равно всегда помню о тебе!» — услышал Павел в своем сердце далекий заглушённый голос брата.
Но это прошло и забылось в одно мгновение. Враг бил из крупного калибра по ближнему тылу дивизии. Яростное, трудное чувство сразу сдавило сердце Зайцева. Что это было за чувство — сам человек не мог бы точно объяснить его, потому что оно уже не было одним чувством, оно было тем, что владеет всеми чувствами человека и всею его жизнью, — оно было простым и страстным движением сердца, действующим с необходимостью, с силой и точностью мудрости, подобно движению сердца матери, бросающейся на зверя, чтобы оборонить своих детей. И поэтому Зайцев сразу забыл о брате, обо всех, кто каждый в отдельности был ему дорог и мил, и о самом себе.
Противник стрелял по степной впадине в глубине нашего расположения. Что там было? В дивизионе Зайцев застал своего помощника капитана Корецкого, который уже вел засечку стреляющей цели сопряженным наблюдением, то есть кроме Корецкого на точно измеренном расстоянии от него стреляющую цель одновременно наблюдал и другой разведчик.
Корецкий стоял у стереотрубы и вслух упрашивал противника, когда тот медлил с очередным выстрелом:
— Еще!.. Дай еще раз, ну, пожалуйста! Дай, я прошу тебя!
Корецкому важно было, чтобы противник больше обнаруживал себя огнем, тогда точнее можно рассчитать данные для своего огня на поражение врага. И после каждого выстрела противника капитан был доволен.
Зайцеву не понравилось, что немецкая батарея работает среди бела дня открытым и частым огнем, когда ее можно точно засечь. Не понравилось ему это потому, что противник, вероятно, сейчас же после огня передвинет батарею и вычисления Ко- рецкого будут тогда иметь пустое значение.
Зайцев хотел думать и чувствовать скорее врага. Он позвонил начальнику артиллерии дивизии и попросил у него немедленного огня на поражение действующей цели, иначе цель уйдет, и передал ему местоположение батареи противника. При этом Зайцев попросил такого огня, который бы не демаскировал наших установок.
— Ладно, майор, — сказал полковник. — Я эту цель из самоходок шарахну, они стоят как раз удобно, а самоходки потом передвину.
— Скорее только, товарищ полковник. Цель уйдет, там тоже думают.
— Сейчас, сейчас… Сейчас им думать нечем будет.
После шести выстрелов наших самоходных пушек немецкая батарея умолкла. По мнению Корецкого, она накрыта и выведена из строя навсегда, но это еще надо было проверить последующим наблюдением и разведкой. Зайцев по своему военному житейскому опыту уже знал, как трудно полное, окончательное уничтожение чего-либо живого, это почти так же трудно, как создание или нарождение нового, ранее не существовавшего.
Зайцев пошел на место, куда только что стрелял противник. Там, в заглохшей балке, в степном распадке, был полевой колодец с пресной водой. Возле колодца по всей ближней местности валялись пустые консервные банки, лежал конский навоз, на земле были видны масляные пятна от машин, которые останавливались здесь для набора воды, и зола от погасших костров. Невдалеке от колодца находился заброшенный блиндаж. Там сейчас сидели какие-то бойцы и пели песню:
Из войны на гражданку явлюся
И, быть может, тогда я женюсь.
Будет свадьба, на свадьбе напьюсь я
И на верность жене поклянусь…
Зайцев понял, что сюда следовали из тыла части усиления и отсюда, от колодца, они проходили к переднему краю. В некотором удалении от колодца стоял письменный стол, и на том столе были чернила в пузырьке, лежало одно дело в папке и бумаги, а за столом сидел, как в тихой канцелярии, офицер тыловой службы — регулировщик и учетчик. Канцелярский стол стоял на возвышенности под небесами, окруженный обширной степью. Около стола была щель на одного-двух людей; туда, должно быть, укрывался тыловой офицер во время огня противника.
Колодец являлся тут учреждением, подобным столовой или трактиру при людной дороге. Наблюдатели противника, конечно, поняли значение колодца, накрыли его огнем и будут накрывать впредь. А стол офицера из тыловой службы по-прежнему стоял на виду, на поверхности земли, словно на полу канцелярии, и бойцы в блиндаже равнодушно пели песни. Ясно было, что, как только к колодцу подойдет из второго дивизиона наше подразделение, противник вновь откроет огонь. Хорошо, так случилось, что очередное подразделение уже проследовало и удалилось от колодца и во время огня здесь было безлюдно.
Зайцев почувствовал злобу от этой глупости и небрежности. Он подозвал к себе офицера-канцеляриста и приказал ему немедленно засыпать колодец, а самому вместе с бойцами убраться отсюда к чертовой матери, куда хочет.
— Есть, сейчас уйдем, товарищ майор, я только рапорт напишу своему командиру, что здесь был огонь и нас перебазировали вон отсюда, — ответил лейтенант.
— А сколько у вас людей?
— Всего четверо, я пятый.
— Хорошо. Убирайтесь все четверо и вы, пятый.
— Есть. Нас не будет, товарищ майор. Мы понимаем — здесь была ошибочная точка.
Лицо у лейтенанта было сейчас довольно и умильно от счастья исполнительности, на нем не было никаких следов чувства от только что пережитого огня; он был даже немного весел, словно постоянно был согласен бессмысленно переживать огонь, сидя в щели возле письменного стола.
«Наверное, хорошо быть таким», — подумал Зайцев и ушел.
Вечером Зайцев работал с Корецким над «проектом огня», как они называли материалы для артиллерийской подготовки предстоящего боя. Материалы артиллерийской разведки не всегда были хороши и достоверны, а некоторые данные были вовсе противоречивы. Например, по первоначальным данным разведки, в пункте 231 стояли две тяжелые батареи противника; две последующие контрольные разведки дали другие сведения, а именно, что там не тяжелые батареи, а легкие полевые и, наконец, — что там ничего нет, то есть пусто. Однако характер местности и удобное для ведения огня положение пункта 231 позволяли надеяться, что там именно должны стоять тяжелые пушки. Но что же там было по правде и что нужно сделать, чтобы пресечь огневую мощь противника в этом месте, когда наши войска пойдут вперед?
Зайцев рассудил, что в пункте 231 стоят как раз тяжелые системы, которые при надобности должны вести с нами контрбатарейную борьбу, но пока что эти орудия обречены на молчание. Однако для текущих повседневных задач обороны противник держал там же еще две батареи легких орудий, потому что по устройству окружающей местности их более негде было поставить. Возможно, что эти легкие батареи противник затем все же переместил, чтобы они не демаскировали тяжелые системы, и поэтому последняя контрольная разведка не обнаружила там и легких пушек: их действительно там уже не было.
Все это было логически правильно, но именно потому и являлось сомнительным. Истина могла быть неожиданней и проще.
Зайцев и Корецкий ничего не могли придумать и решили эту частную задачу артподготовки за счет «тылового Ивана», то есть за счет установки на всякий случай своей тяжелой батареи для подавления пункта 231, пользуясь тем, что великий «тыловой Иван», русский рабочий класс, работает, стволов и снарядов достаточно и пушки можно ставить густо. Но это решение не нравилось Зайцеву, потому что в нем не было никакого его личного офицерского мастерства и он воспользовался лишь тяжелым трудом народа.
Пришедший навестить Зайцева капитан Кравченко, помощник начальника штаба артиллерии дивизии, также был озадачен тайной пункта 231.
— А вы пробовали вскрыть его по кровле? — спросил Зайцев.
— Пробовал три раза, — ответил Кравченко. — Одна черная земля летит, а камня и бетона незаметно было…
Кравченко нравился Зайцеву своей быстрой смышленостью, темными внимательными глазами и веселым уверенным расположением духа.
— А вот здесь ничего получилось, дело было с результатом, — сказал Кравченко. — Вот здесь у нас пресный колодец, противник его заметил и обнаружил себя огнем, но вы вмешались быстрее меня, товарищ майор, я не успел, — Кравченко засмеялся, — хотя все равно вышло хорошо… Но я хочу теперь вечером и ночью нарочно подсветить район колодца кострами: пусть противник думает, что мы все еще пользуемся колодцем, и ведет туда огонь, а мы будем наблюдать.
— Это расчетливо, — произнес Зайцев, — но неверно. Ведь мы уже подавили цель, стрелявшую по колодцу. Вы представьте, что у врага может быть такой же ход мысли, параллельно вашему. Что тогда получится?
Кравченко задумался.
— Трудно воевать, — сказал он, размышляя.
— Да, — согласился Зайцев, — но что же делать! В том и есть наша солдатская жизнь. От большого труда и чести больше.
