Александр Шеллер-Михайлов - Милые бездельники
— Ахъ, это вы! — воскликнула она и дружески протянула ему руку. — Я сегодня вполнѣ счастлива, я воскресла!.. Я уже думала, что все прошлое во мнѣ умерло, а оказывается, что нѣтъ, что оно еще живетъ во всемъ моемъ существѣ… Она еще разъ пожала его руку и прошептала:
— Спасибо вамъ, что вы привели его!
Мы проболтали за полночь и на прощаньи Марья Александровна сказала мнѣ:
— Я жду васъ завтра!
Я было попробовалъ отговориться, но она перебила меня:
— О, хоть одинъ еще вечеръ!
— Ну, братъ, поздравляю! — расхохотался мой пріятель, когда мы вышли на улицу. — Капитальное дѣло обдѣлалъ для Марьи Александровны…
— Кто? — спросилъ я.
— Да ты же, кому же больше! — отвѣтилъ онъ.
Я не понималъ ничего.
— Какъ же: старый другъ ея ты, внезапно встрѣтились въ театрѣ послѣ разлуки, тотчасъ же уѣхали вмѣстѣ, случилось это какъ-разъ въ то время, когда ей опротивѣли ея жизнь, ея поклонники, свѣтъ. Теперь она покается передъ тобой во всѣхъ содѣянныхъ во время вашей разлуки прегрѣшеніяхъ, вымолить твое прощеніе, падетъ къ твоимъ ногамъ съ воплемъ:
«Отъ ликующихъ, праздно болтающихъ,
Обагряющихъ руки въ крови,
Уведи меня въ станъ погибающихъ
За великое дѣло любви!»
И у ея названнаго крестнаго папаши, у ея пажей и рыцарей, у ея биржевыхъ агентовъ и сотрудниковъ не станетъ болѣе Марьи Александровны!..
— Что ты за чепуху городишь! — сердито проговорилъ я.
— Чепуха или нѣтъ, а такъ надо было представить дѣло въ глазахъ свѣта, — отвѣтилъ онъ:- и такъ я его и представилъ, тѣмъ болѣе, что именно этого и желала Марья Александровна. Недаромъ же она назвала тебя старымъ другомъ, недаромъ уѣхала въ половинѣ пьесы съ тобой, недаромъ она велѣла мнѣ сказать всѣмъ, что она не хочетъ ихъ видѣть!
— Ну, братъ, ты, кажется, ужъ слишкомъ много маккіавелизма приписываешь этой глупенькой бабенкѣ,- сказалъ я.
— Что она глупенькая бабенка — это вѣрно, что она умѣетъ лукавить и интриговать — это тоже вѣрно, что олухи царя небеснаго, ея поклонники, попадаются на ея незамысловатыя удочки — это тоже вѣрно, какъ дважды-два четыре, — проговорилъ мой пріятель. — Разъ она, братъ, постригаться въ монахини хотѣла, когда долго не давали мѣста одному изъ ея protégé, и въ монастырь ежедневно ѣздила къ обѣднямъ въ теченіе недѣли…
— Ну, и…
— И дали желаемое мѣсто.
Мы помолчали.
— А то разъ она поступила проще: ея нареченный крестный папаша… Онъ, надо тебѣ замѣтить, крестилъ не ее, а ея сестру, но она его для удобства зоветъ своимъ крестнымъ отцомъ… Такъ вотъ этотъ крестный папаша плохо отдѣлалъ ея будуаръ. Она разсердилась, раскричалась, сняла туфли и нахлопала его по щекамъ….
— Ну, это ужъ, дѣйствительно, совсѣмъ просто, — засмѣялся я.
— Просто, но радикально, — отвѣтилъ мой пріятель. — Противъ такого, аргумента устоять трудно. Въ самомъ дѣлѣ, человѣкъ самъ всякаго обидитъ, всѣхъ распекаетъ, всѣмъ распоряжается, и вдругъ женщина бацъ-бацъ! лупитъ его туфлей по щекамъ. Это такъ ново, такъ неожиданно, такъ оригинально, что такую женщину нельзя, не- обожать. Все этикетъ, да этикетъ — это вѣдь и пріѣстся, нужно же и оплеушины попробовать. Недаромъ же Орлова уважала Фотія: передъ ней всѣ лебезили и кланялись, а онъ первый ее крѣпкимъ словомъ принялъ. Это, братъ, чисто психическія воздѣйствія. Помниніь, какъ у Миллера-Красовскаго въ педагогикѣ…
Спустя минуту, мой пріятель продолжалъ въ раздумьи:
— А вѣдь она и за тебя прибьетъ, пожалуй, своего старикашку. Придетъ она завтра. Станетъ она разсказывать, что ты встрѣтился съ нею, что ты былъ въ нее влюбленъ и прежде, что ты сгораешь и теперь къ ней страстью, что ты предлагаешь ей бросить, все и удалиться съ тобою въ пустыню, что она готова для тебя на все. Начнутся упреки, слезы и, можетъ-быть, битва. Врать она мастерица: и плачетъ — вретъ, и смѣется — вретъ.
— Ну, я-то не стану играть роль мнимаго обожателя и не пойду къ ней даже завтра, — сказалъ я.
— И отлично сдѣлаешь, потому что тебя завтра не примутъ
— Она же звала…
— А все-таки не приметъ. Завтра утромъ она повоюетъ и помирится со старикомъ, который дасть обѣщаніе хлопотать о дѣльцѣ жида, а вечеромъ они будутъ блаженствовать, разыгрывая идиллію примиренія. Тутъ ужъ будетъ не до тебя, а до выманиванья денегъ: купи это! подари то! А ты лучше, попросту, какъ-нибудь утречкомъ зайди къ ней и говори, какъ я, въ шутливомъ тонѣ — друзьями будете. Она баба нужная, для изученія годная.
Я послѣдовалъ совѣту пріятеля, не пошелъ въ назначенный часъ къ Марьѣ Александровнѣ, посѣтилъ ее какъ-то утромъ, заговорилъ въ шутливомъ тонѣ, и Марья Александровна развернулась, впала въ мой тонъ, начала скабрезвичать и даже показалась мнѣ ужъ черезчуръ пошловатою. Какой-нибудь часъ бесѣды показалъ мнѣ эту женщину всю во весь ростъ; праздная, изнѣженная, капризная, мало развитая, плохо образованная, лукавая, она брала только бойкостью, беззастѣнчивостью, ловкостью и красотою, которая, при разныхъ новѣйшихъ пособіяхъ, казалась дѣйствительно замѣчательною. Привлекало къ Марьѣ Александровнѣ обожателей и то обстоятельство, что она беззастѣнчиво готова была за деньги обдѣлать всякое дѣло и также беззастѣнчиво готова была за деньги отдаться всѣмъ крайностямъ разврата. Нравственной узды у нея не было никакой, границы ея безнравственности трудно было предвидѣть впередъ. Про нее ходили слухи самые невѣроятные для тѣхъ, кто не зналъ ее лично, но, познакомившись съ нею поближе, трудно было сказать, что она не пойдетъ на тотъ или другой чудовищный скандалъ. Это было настоящее дитя столичной праздности, распущенности, безнравственности и продажности. Деньги и удобства были ея единственными кумирами. Изучать подобныхъ людей нечего долго, потому что они — глуповатые и пошловатые — высказываются быстро.
Но рядомъ съ ней или, вѣрнѣе сказать, за ней стоялъ субъектъ, заинтересовавшій меня. Этотъ субъектъ былъ мужъ Марьи Александровны.
* * *Въ нашемъ обществѣ существуетъ масса мелкихъ чиновничьихъ семей, гдѣ нѣжные родители холятъ и лелѣютъ, кормятъ лакомымъ кусочкомъ и обучаютъ въ гимназіяхъ какихъ-нибудь любимчиковъ-сынковъ, но въ то же время эти едва сводящіе концы съ концами, въ сущности очень добродушные и даже честные по-своему люди, твердятъ денно и нощно, при всякомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ, этимъ любимчикамъ-сынкамъ: «Голубчикъ, веди ты себя скромнѣе! Сторонись ты отъ озорниковъ-товарищей! Бѣду наживешь ты только съ ними! Да на людей-то смотри ты поласковѣе! Ласковый теленокъ двухъ матокъ сосетъ! Тоже не знаешь, гдѣ найдешь, гдѣ потеряешь! Бросишь хлѣбъ назади, а онъ очутится впереди! Начальству-то будь ты покоренъ! Начальство знаетъ, что дѣлаетъ! Ты съ людьми хорошъ и они съ тобой хороши!» И все это говорится съ лаской, при всѣхъ этихъ наставленіяхъ раздаются поцѣлуи, гладятъ мальчика по головкѣ, ты, молъ, у насъ паинька! И растетъ мальчикъ румяный, выхоленный, заласканный и самъ такой тихій, предусмотрительный, нѣжный, мягкосердечный, мухи не обидитъ. Но чѣмъ тише и мягче онъ, чѣмъ больше смотритъ «красной дѣвушкой», чѣмъ болѣе онъ конфузится при каждой мелкой шалости, тѣмъ болѣе мирволить ему начальство въ училищѣ. Онъ, можеть-быть, тупъ, но онъ усерденъ; онъ, можетъ-быть, лѣнивъ, но онъ отличнаго поведенія; его переводятъ изъ класса въ классъ за благонравіе, если не за успѣхи; ему даютъ мѣсто за добрыя качества, но не за знаніе и не за умъ. Въ такой обстановкѣ и въ такихъ условіяхъ въ откормленномъ теленкѣ сильно развивается склонность къ мечтамъ о разныхъ благахъ и лѣнь для упорнаго труда къ пробиванію пути къ этанъ благамъ: избалованному мечтателю все кажется, что эта блага ниспадутъ на него сами собою, какъ манна небесная, и если онъ что-нибудь дѣлаетъ для достиженія ихъ, такъ это только то, что онъ ходить аккуратно на службу, усердно вскакиваетъ и краснѣетъ передъ начальствомъ, пополняетъ мелкія порученія какой-нибудь начальнической экономки, вздыхаетъ, проходя съ опущенными взорами передъ дочерью начальника, однимъ словомъ играетъ роль цѣломудренной невѣсты, плѣняющей выгоднаго жениха. Такой невѣстой, плѣняющей выгоднаго жениха, былъ и мужъ Марьи Александровны до своей женитьбы. Служа или, вѣрнѣе сказать, посѣщая мѣсто службы, онъ прислуживалъ всѣмъ, краснѣлъ передъ всѣми и вмѣсто дѣла писалъ стихи «къ ней», дѣлалъ росчерки подъ своею подписью, выводилъ затѣйливые вензеля и ждалъ, когда его женятъ за благонравіе и цѣломудріе. Невѣста, о которой онъ мечталъ и боятся мечтать, была Марья Александровна, дочь его ближайшаго начальника, названная крестница одного высокопоставленнаго лица. Два раза онъ поднялъ ей со вздохомъ платокъ въ церкви, три раза онъ удостоился въ клубѣ подержать ея шарфъ, одинъ разъ въ Свѣтлое Христово Воскресенье осмѣлился поцѣловать ей ручку — этого было довольно для самыхъ невѣроятныхъ грезъ, для писанья двухъ сплетенныхъ между собою вензелей, изъ которыхъ одинъ былъ его, а другой ея вензель. И вдругъ, о счастіе! мечты сбылись: его пригласили въ домъ къ его начальнику, его оставили съ нею наединѣ, ему дали понять, что онъ можетъ «осмѣлиться». Онъ «осмѣлился» и наречённый крестный папаша дѣвушки сказалъ ему:
