Всеволод Кочетов - Журбины
Невозможно было представить себе, что этот дед — ученик или практикант, что он на склоне лет только-только приобщается к искусству разметки. Но в чем же тогда дело? Чем объяснить такое странное содружество, в котором главенствующая роль явно принадлежит не старшему, а младшему, не деду, а — сопоставляя возраст — внучке?
Вот об этом Зина спросила бы Скобелева, но ей не хотелось затевать с ним разговор. Перед Зиной какие-то светлые, чистые человеческие отношения. А разве может рассказать о них чисто и светло скучный заведующий скучного бюро технической информации?
Она засмотрелась на удивительную пару. Тем временем дед и его внучка, как мысленно назвала их Зина, покончили с отверстиями для заклепок; дед отодвинулся в сторону и закурил короткую трубку, а внучка, взяв у него мел, принялась писать на листе: «верх», «низ», «корма», «нос», «строгать под чеканку с этой стороны», «гнуть на эту сторону»… Зина знала, что на листе будут проставлены и фамилии разметчиков — таков порядок в кораблестроении, она хотела дождаться этой минуты, но Скобелев торопил, и они пошли дальше.
В корпусообрабатывающей мастерской, или в корпусном цехе, где листовая и фасонная сталь обретает те формы и конфигурации, в каких она затем поступит на сборку, на стапель, Скобелев продолжал переслаивать технические термины терминами домашнего обихода.
— Ну вот и закроечная, — сказал он, засунув руки в карманы.
В цехе было сумрачно, багровое пламя нагревательных печей бросало тревожные отсветы на строй массивных станков, на стеклянные кабины мостовых кранов, которые гудели и ползали под кровлей. Толкая перед собой платформу с металлом, пронзительно кричал похожий на самовар паровозик; вспыхивали ослепительные огни газовых резательных аппаратов; с хрустом жевал сталь мощный пресс-гильотина.
«Закроечная»! Зину передернуло. Под этими сводами, озаренными пламенем, по чертежам конструкторов, по разбивке плазовщиков, по линиям и маркам разметчиков люди строгали, резали, сверлили, гнули корабельную сталь, как из воска, лепили из нее ребра океанских теплоходов, их обшивку, кили, палубы и переборки. Корабль — не вельветовая толстовка, не костюмчик из шевиота. Он даже не дом, он город, плавучий город, с электростанциями, телефонами, радио, центральным отоплением, банями, библиотеками — со всем, что есть в большом, отлично благоустроенном индустриальном центре. С первой институтской лекции Зина запомнила слова «корабельного бога», знаменитого академика, который говорил новичкам-студентам, что современный корабль — мерило технического уровня, да, пожалуй, и всей культуры страны. В корабле, как в фокусе, в одну точку собираются достижения национальной техники. Нет такого уголка в государстве, где бы люди не работали для кораблей. А здесь, в корпусном цехе, кузнецы, резчики, строгальщики закладывают основу корабля, его фундамент, подготавливая все до единой детали корпуса. От того, как будет построен корпус, будут в конечном счете зависеть и все мореходные качества корабля.
Вот что хотелось бы Зине высказать, выкрикнуть в равнодушное лицо Скобелева, когда он сказал: «Закроечная», но Зина снова промолчала, — ей неинтересно было разговаривать с этим человеком.
Так прошел первый день Зининого знакомства с заводом. Зина переночевала в комнате для приезжих в Новом поселке, перед сном терпеливо выслушав пространный рассказ изголодавшейся по свежему слушателю сторожихи о ее, сторожихиной, жизни.
Второй день начался с того, что Скобелев предложил изменить маршрут.
— Не пойти ли нам сначала по механическим и заготовительным цехам? — сказал он, поглядывая на пасмурное небо, которое предвещало затяжной дождь. — А стапеля и достроечный бассейн отложим на завтра.
И вот были осмотрены большой и малый механические цехи, где строились главные и вспомогательные корабельные механизмы; модельная мастерская, сталелитейная и меднолитейная; малая кузница и болтозаклепочный цех; лесопилка, столярно-мебельная мастерская. Второй день наполовину прошел, когда Зина и Скобелев добрались до стапелей. Стоя перед торцовой, поднятой почти до кровли административного здания частью железобетонного стапеля, Скобелев сказал:
— На этой наклонной плоскости шьют и тачают корпус. Пневматический молоток — швейная машина, каждая заклепка — как бы стежок ниткой.
Зина привезла в своем портфельчике на Ладу диплом технолога-корпусника не случайно. Ее специализация и увлечение стапельными работами начались со второго курса института, когда она впервые попала на практику на Черное море. Там восемнадцатилетняя девушка работала наравне с ребятами из ремесленного училища. Она орудовала гаечным ключом, закрепляя болтами листы обшивки; она стояла за горновщицу и разогревала заклепки; она сама научилась клепать, как заправский клепальщик. Вначале товарищи однокурсники, вместе с Зиной проходившие практику, потешались над тем, как после работы пневматическим молотком у нее дрожат руки, как она расплескивает суп из ложки и ложка звякает о зубы. Через месяц уже Зина потешалась над однокурсниками, которые предпочли проходить практику в конструкторском отделе, в турбинном цехе, на плазу. Руки Зины так развились и окрепли, что от ее «дружеских» рукопожатий ребята морщились, а Сеня Карпов, лохматый меланхолик в очках, тот просто кричал: «Прекрати, Зинка, эти шутки, или я тебе вообще никогда не буду подавать руки!»
Зина полюбила стапеля с их шумом, с напряженным трудовым темпом; на стапелях она чувствовала себя как дома, если возможно подобное сравнение для человека, который не помнил родителей и не знал, что такое дом в житейском значении этого слова. И она, два дня терпеливо сносившая портняжные сравнения Скобелева, предназначенные, конечно же, только для нее, не вытерпела, когда пневматический молоток был назван швейной машиной, а заклепка — стежком нитки.
— Послушайте! — сказала она, оборачиваясь к Скобелеву. — Вы разговариваете со мной, как с белошвейкой или шляпницей. В чем дело? — Ее лицо и шея покраснели так же мгновенно, как это было два дня назад в кабинете директора.
— А чем, простите, советская белошвейка или модистка хуже инженера? — спросил Скобелев преувеличенно вежливо.
— Я не говорю — хуже. Но для этого не надо шесть лет учиться в институте.
— Смотря как учиться и чему научиться. — Скобелев отвернулся, с безразличным видом он разглядывал стапельный кран, по верху которого полз вспомогательный краник — «петушок».
Отношения обострялись. Глухая взаимная неприязнь начинала у обоих выступать наружу.
— Вы не утруждаете себя выбором выражений, — ответила Зина, стараясь говорить как можно спокойней.
Скобелев поклонился.
Они смотрели друг на друга в упор. Скобелев щурился; Зина, широко раскрыв негодующие глаза, краснела и задыхалась от волнения.
— Я не нуждаюсь больше в вашей помощи! — сказала она и, размахивая полами пальто, побежала по дощатому трапу на стапель.
Она едва не столкнулась с коренастым человеком в синем кителе и кепке блином, который стоял на верхней площадке и, задумчиво глядя на бегущую ему навстречу девушку, крутил пальцем косматую бровь.
— Что так быстро и куда? — Его руки загородили ей дорогу. — Откуда такая стрекозиха?
Как ни странно, но «стрекозиха» нисколько не обидела Зину. Напротив, на душе у нее вдруг посветлело. Что-то очень хорошее, теплое прозвучало в этом слове и в тоне, каким было произнесено слово.
— Я не стрекозиха. Я инженер. — Пожалуй, впервые за последние дни обид и разочарований Зина улыбнулась. — Здравствуйте! Мне нужен начальник участка.
— Здравствуйте, товарищ инженер. Он и есть перед вами, начальник. Старик Журбин, Илья, сын Матвеев. Чем услужу?
3Самое скверное, что только могло произойти в Зининой жизни, произошло.
Зина сидела за бесконечно длинным столом в похожей на коридор узкой и сумрачной комнате. По сторонам стола были расставлены стулья, обитые холодной черной клеенкой. На столе, покрытом зеленой, в чернильных пятнах материей, лежали толстые альбомы. В двух шкафах за стеклами располагались на полках пневматические молотки разных систем, с набором обжимок, зубил, крейцовок и чеканов, электросверла, электросварочные и газорезательные аппараты. Эти же инструменты, но в виде отдельных деталей, были представлены на щитах из фанеры, развешанных по стенам.
Зина смотрела на щиты, на соседствующие с ними диаграммы — частокол разноцветных столбиков, круги, подобные плоскостным изображениям детских полосатых мячей, — и машинально скоблила ногтем обложку одного из альбомов, стараясь сковырнуть с нее каплю присохшего клея. Несколько часов назад был новый разговор с директором — неприятный, трудный разговор, в результате которого появился приказ номер сто. На веки вечные запомнилась Зине эта цифра: ее пули прошли по Зининому сердцу, как чугунные скаты дорожной трамбовочной машины, и раздавили все то светлое и радостное, что возникло в сердце от посещения стапелей.
