Виктор Курочкин - Железный дождь
– Воздух! Стервятники! – заревел Могилкин.
Сократилин остановил машину, посмотрел, а потом резко свернул на льняное поле. Танк газовал. Место здесь было и рыхлое и сыроватое. Машина выла, окутываясь черным дымом, но упорно ползла к лесу, вытягивая за собой две глубокие борозды. В лесу Сократилин долго вилял между деревьями и в конце концов загнал танк в густой малинник.
– Здесь будем сидеть до ночи! А ночью попытаемся прорваться к своим, – решительно заявил Сократилин.
– Опять на танке? – спросил Могилкин.
– Конечно… Если хотите остаться со мной – машину замаскировать. И следы тоже замаскировать, – сказал Богдан, и сказал так, что Могилкин с Левцовым переглянулись. Это уже была не просьба, а приказ. Левцов вынул из кармана пистолет, пересчитал патроны.
– Пять штук, – доложил он. Расстегнул воротник, почесал шею. – А может, лучше без машины, старшина? Ну ее к бесу. Разве на танке пробьемся? А на своих двоих по кустикам, канавкам, где мышкой, где червячком. Ведь так-то надежнее будет. Верно я говорю, Могилкин?
– Конечно. На танке нам в жисть не пробиться. Такая махина, и грохоту на сто верст.
Черная неблагодарность «экипажа» возмутила Сократилина. И он с большим трудом сдержал себя, чтоб не раскричаться.
– Я машину не брошу. Она помогла мне выбраться из плена. Да и вам, кажется, тоже. У меня есть пушка, снаряды, пулемет…
– Немного снарядов-то: всего пять штук. А пулемет испорчен, и патронов к нему нет, – грустно сообщил Могилкин.
– Можете уходить. Я вас не держу! – резко бросил Сократилин, подошел к ольхе, согнул ее, навалился животом, сломал и бросил на машину. Левцов с Могилкиным тоже стали ломать кустарник и заваливать им танк. Потом замаскировали следы гусениц. Левцов с Могилкиным работали усердно, и Богдан решил, что ребята останутся. Но они не остались. Пожелали старшине всех благ и ушли не оглядываясь. Сократилин посетовал на человеческую неблагодарность и, чтоб заглушить тоску, решил заняться каким-нибудь делом. Замерил горючее с маслом. Бензину оставалось километров на тридцать, масла тоже было достаточно. Кое-что подрегулировал, кое-что подтянул, почистил. Попытался наладить «Дегтярева». Но пулемет просто надо было выбросить.
Богдан выбрался из танка и лег под кудрявый ореховый куст. Он лежал на спине и глядел сквозь густую листву в синеватую пропасть неба. Солнце еще не жгло, а только начинало припекать. Под кустом было сыро и прохладно. На небе кое-где стояли сугробистые облака. Далеко за лесом гремело и ухало, а справа, где проходило шоссе, неумолчно гудело и лязгало.
– Идут, идут и идут, – шептал Сократилин. И вдруг сон, глубокий, будто сама смерть, внезапно свалил Богдана, и он, как сухой лист, полетел в изумрудную пустоту неба.
Когда Сократилин проснулся и увидел Левцова с Могилкиным, от удивления у него закружилась голова.
«Сплю я еще, что ль? – спросил он себя. – Ведь они ушли, хорошо помню, что ушли. А может, все это мне приснилось?»
Левцов, разбросав руки, с разинутым ртом лежал на спине. Могилкин на крохотном огоньке смолил цыпленка.
– Могилкин? – тихо позвал Сократилин. Тот поднял голову, и лицо его расползлось в широченной улыбке.
– Проснулись, товарищ старшина?
Богдан засмеялся:
– Живой, настоящий Могилкин. Это хорошо! Только фамилия у тебя не очень веселая. Мо-гил-кин!
– Да уж какая есть, товарищ старшина.
– А звать-то тебя как? Сколько времени знакомы, а как звать друг друга, не знаем.
– Ромашка, – заулыбался Могилкин, – а по документам Роман Степанович.
– Ромашка. Красивое имя. – Богдан встал, потянулся. – Теперь ты мне поясни, Роман Степанович, откуда вы взялись. Ведь ты с Левцовым ушел.
– Мало ли что бывает, товарищ старшина. Сначала уходят, потом опять приходят. Такова наша жисть, – глубокомысленно изрек Могилкин и принялся скоблить ногтем цыпленка.
Все, что сказал Могилкин, показалось Сократилину необыкновенно умным и человечным. Ему хотелось обнять Могилкина, поцеловать его и сказать ему, что он очень хороший человек и что он, Сократилин, его очень любит. Но Сократилин почему-то устыдился своей мимолетной нежности и грубовато спросил:
– А долго ли я спал, Могилкин?
– Порядочно. Солнце-то было там. – И Могилкин показал, где раньше было солнце. – А теперь с обратной стороны светит.
– Ого, ничего себе врезал! Часов восемь. А чего же ты меня, не разбудил?!
– А я тоже спал. Как пришли, так и завалился. А Левцов караулил и курчонка щипал. Потом он разбудил меня. Теперь я караулю и курчонка смолю.
– Ясно! – Богдан потянулся, и суставы затрещали так, как будто они были деревянные. – Эх, испить бы!
Оказалось, что Левцов с Могилкиным распорядились и насчет водички. В тени под кустом можжевельника стояло ржавое и измятое до безобразия ведро с водой.
Богдан попил, сполоснул лицо, помочил голову и подсел к огоньку. Могилкин потрошил цыпленка. Ножа у него не было, и он орудовал гвоздем. Где Могилкин нашел гвоздь, Сократилин не стал спрашивать.
– Эх, закурить бы, Роман Степаныч, – сказал Сократилин, совсем не рассчитывая на табак.
– Есть и закурить, товарищ старшина, – степенно ответил Роман Степанович. – Махорочка гродненская «Не переведи дух». – Могилкин вытащил из кармана горсть зеленого самосада. – У Левцова тоже столько.
– Да где же это вы все раздобыли?! – воскликнул Сократилин. С того момента, как проснулся, он только и делал, что удивлялся.
– А там… На хуторе… Мужик дал.
– Какой мужик?
– Такой, как и все. Добрый мужик попался. Каравай хлеба дал. Сала не пожалел.
Могилкин сбегал к танку и принес ковригу хлеба и кусок сала. По цвету и твердости шпик не уступал ольховому полену, и пахло от него свечкой. – Такого я бы тоже не пожалел, – сказал Сократилин.
– Ужас крепкое – не укусишь. Надо топором или пилой, а ножом не взять. В общем, с салом гиблое дело, – мрачно подтвердил Могилкин.
– И цыпленка он вам тоже дал? – как бы между прочим спросил Богдан. Вопрос Сократилина насмешил Могилкина.
– Ну да! Дал, как же! Сами пымали там около хутора. – Могилкин с презрением посмотрел на цыпленка. – Был бы курчонок, а то одно недоразумение. Воробей больше. – Он подкинул в огонь сушняка, проткнул цыпленка гвоздем, насадил на палку.
– А соль есть?
– А вон, – Могилкин показал на сало, – поскреби, и будет соль.
– Ты, брат, не пропадешь. Практичный парень. Деревня-матушка таких ребят и производит на свет, – с удовольствием отметил Богдан.
Могилкин коптил на огне цыпленка. Он был так поглощен этим делом, что не замечал, что старшина внимательно разглядывает его уши. Они были бордовые: плотной коркой запеклась на них кровь.
– Ничего себе, – вздохнул Сократилин, опрокинулся на спину, подложил под голову руки. Он смотрел в зеленоватое небо и прислушивался к отдаленному гулу пушечной канонады. Она то затихала, то начинала греметь с еще большей силой. А по гудроновому шоссе катилась на восток немецкая техника. Враг шел уверенно, с песнями, как к себе домой. Богдан Аврамович невесело усмехнулся: – А мы действительно домой – и крадучись, как воры.
Он посмотрел на Могилкина:
– А вы почему вернулись?
Могилкин ответил так, как будто этот вопрос был совершенно излишним:
– Лес кончился. А там, за хутором, деревня и немцев тьма-тьмущая.
– Вы на них напоролись?
– Да нет! Мужик сказал. Он грит: «Днем не пройти – надо ночью». А Левцов грит: «Тогда уж лучше на танке».
Поужинали: съели хлеб с цыпленком и попили сырой водички. Что делать? Пока дождешься глухой ночи, глаза опухнут. Сократилин решил обучить свой «экипаж» стрельбе из пушки. Времени у них было с избытком, и Богдан, пользуясь случаем, прочитал им лекцию не только о пушке, но и о танке.
Левцов с Могилкиным узнали для себя много нового и даже интересного. Например: танк БТ-7 все время, начиная с 1931 года, модернизировался и усовершенствовался. За это время броня его увеличилась на семь миллиметров. Могилкин, закатив под лоб глаза, быстренько подсчитал:
– Каждый год по одному миллиметру.
– Да где ж по миллиметру? Меньше. По ноль целых и семь десятых, – уточнил Левцов. В математике он был явно сильнее Могилкина.
Сообщение Сократилина, что на танке стоит авиационный мотор М-17 V-образной формы, как молотом ударило Могилкина по голове. У него и рот открылся от удивления. Левцов же ничему не удивлялся. Он слушал с таким видом, как будто это все ему не только давно известно, но и давно надоело. В сравнении с Могилкиным он был профессором. И не без оснований. Что имел за своей спиной Могилкин? Четыре класса сельской школы, четыре года работы в МТС прицепщиком на тракторе НАТИ и четыре месяца службы в пехотном полку. Жизненный багаж Ричарда Левцова был значительно тяжелее и солиднее. Восемь с половиной классов средней школы, два года условных за хулиганство и полтора года службы в армии.
