Ефим Пермитин - Три поколения
…Неточка не была начинающей актрисой, которая в увлечении не различает отдельных зрителей, а видит перед собой только сплошную многоликую массу. Исполняя арию и передавая точные, тысячу раз выверенные оттенки чувства, она видела смятенные глаза Андрея, подметила ревнивую зависть на тонком смуглом лице его соседки и откровенное умиление красавца великана. И в придачу к общей обворожительной улыбке она — специально для неистово аплодирующего атлета — наклонила голову, придавая этому своему поклону сугубо интимное выражение.
— Вот это да! Вот это поет! — услыхала Неточка слова, сказанные Андрею атлетом. — Бис! Браво! — кричал он, хлопая огромными ладонями.
Из-за спины раскланивавшейся певицы вынырнул сияющий администратор и объявил, что Аннета Алексеевна исполнит арию Людмилы из оперы «Руслан и Людмила».
Слова конферансье вызвали новую овацию.
Все, затаив дыхание, ждали первых звуков хрустально-чистого голоса.
И снова, опустив глаза, Неточка робко и стыдливо запела:
Под роскошным небом юга
Сиротеет твой гарем.
Возвратись! Твоя подруга
Нежно снимет бранный шлем.
Неточка торжествовала, задержав взгляд на Андрее: «Вот и снова ты в моих руках, Андрюшенька! Захочу — и никуда ты от меня не уйдешь!»
О мой милый Руслан,
Я навеки твоя!..
Теперь ее взгляд был устремлен на черноволосого атлета. Никогда еще ни один мужчина не производил на Неточку такого сильного впечатления. Точно из бронзы отлитый, великан заслонил от нее и Андрея и весь мир.
Концерт шел без антракта. Неточка удалялась на минутку и снова возвращалась. Лишь дважды сменял ее баянист вальсами.
— Не устала, соловушка? — спросил ее Иван Иванов, когда артистка вошла в закуток и села перед зеркалом. Она отрицательно качнула головой и спросила:
— Что за девушка сидела рядом с Андреем?
— Та самая, что толклась у него в комнате, когда я заходил к нему.
— Его любовница?
— А я знаю?
— А этот… — с деланным равнодушием спросила Неточка.
— Который этот? — В глазах Иванова мелькнуло беспокойство.
— Ну, такой огромный, черный, рядом с Андреем?
И, хотя она сказала все как бы между прочим, чуткое ухо администратора уловило в звуках ее голоса нечто большее, чем простое любопытство.
— Этот библейский Голиаф, который с таким азартом аплодировал тебе? — Проницательный толстяк взглянул на Неточку в зеркале и шутливо погрозил ей пальцем. — Проказница! Ой, проказница! Это директор эмтээс Боголепов. Говорят, гроза всех молодых женщин района…
— То есть? — Неточка быстро повернулась к своему оруженосцу и посмотрела на него с таким откровенным любопытством, что догадливый толстяк негромко свистнул.
— То есть по себе можешь судить, какое впечатление он производит на женщин, — лукаво отшутился администратор, а сам подумал: «Надо немедленно увозить ее отсюда». — Береги свои силушки! — сказал он вслух. — Я думаю объявить сейчас «Широка страна моя родная». А на сладкое «Едем мы, друзья». И завтра утречком — в Бийск. Там у меня запланировано…
— Иди объявляй!
Концерт окончен. Вера поднялась со стула.
— Ты проводишь меня, Андрюша?
Андрей рассеянно взглянул на нее.
— Да, конечно.
Обида и унижение горьким комом подкатывались к горлу Веры. Да самого Предгорного шли молча.
— Ты, может быть, хочешь пойти к этой… Белозеровой? — сдавленным голосом спросила она.
— Нет, пойду домой.
— Зачем ты лжешь мне?! — вспылила Вера. — Ты, конечно, пойдешь к ней! Пойдешь! — выкрикнула Вера и, низко наклонив голову, побежала к калитке.
— Вера! Ве-ро-чка! — Андрей устремился за ней. Вернуть ее, объяснить все, что его мучает! Но калитка была уже заперта. — Этого еще не хватало! Это черт знает что такое! — твердил он, вконец расстроившись.
Певица и администратор остались одни.
— Ну, малютка, пойдем.
— Куда?
В зале слышался топот выходившей публики.
— Как куда? В целинно-залежный отель!
…Неточка шла быстро. Расстроенный администратор еле поспевал. Он отлично понимал душевное состояние актрисы.
Она вошла в комнату и молча остановилась у порога.
— Ну, птичка моя, раздевайся, будем ужинать.
— С кем? — зловеще-тихо спросила Неточка.
— Как с кем? С любящим, верным твоим Иванчиком, мое солнышко… Надо будет и аккомпаниатору подбросить парочку бутербродиков. Бедняга так старался…
— Это безобразие! — закричала Неточка, давая полный простор своему возмущению. — Я думала, хоть поблагодарить зайдут!
— Ты все время забываешь, радость моя, что это тебе не Ялта, не Свердловск и не Тбилиси. Это же целинно-залежные земли! Одна их туалетная комната чего стоит! Ты видела их туалетную комнату? — Иван Петрович спешил хоть как-нибудь рассеять мрачное состояние Неточки.
— Замолчи!
Иван Иванов сник.
— Вот что… — Поднимаясь с табуретки и глядя на растерянного «друга», она закончила властно: — Сейчас же иди к этому… Ну… — она нетерпеливо щелкнула пальцами, — к Боголепову и скажи ему, что я хочу его видеть. Пусть сейчас же придет ко мне.
— Но, дорогая моя детка…
— Ивва-а-но-овв! — раздельно и властно произнесла Неточка и так угрожающе посмотрела в покорные глаза несчастного толстяка, что тот задрожал.
«Вот с таким же лицом в Москве она войдет в дирекцию, вытаращит свои синие глазищи и скажет: «Дайте мне другого администратора. Этот толстый Иванов меня раздражает! Я не могу с ним работать!»
— Ну, дай я хоть лакировки сниму, ведь темно же, грязь!.. — пробормотал Иван Петрович.
— Мма-а-рш! — крикнула Неточка и с неожиданной силой вытолкнула администратора за дверь.
Иван Петрович, очутившись в темноте холодной ночи, зябко поежился, второпях влип в какую-то жижу.
«Запорол лондонские лакировки!» — с сокрушением подумал Иванов, но, вспомнив о своей миссии и подумав о взбешенной Неточке, он забыл о лакировках.
…Боголепов жил в таком же новеньком, пахнущем смолой, бревенчатом и тоже еще не обставленном домике, он сидел за немудреным дощатым столом. Иван Петрович невольно залюбовался обнаженными плечами и руками «Голиафа» с тугими, выпуклыми мускулами. Защитная праздничная гимнастерка и узкий кавказский пояс висели на спинке простой железной кровати.
«Голиаф» улыбался всем своим крупным прекрасным лицом. Как видно, он только что с аппетитом поужинал: на столе стояла тарелка с остатками соленых огурцов и помидоров.
Боголепов, очевидно, все еще пребывал под впечатлением изумительного концерта и прочитанного письма от жены, писавшей, что у него родился давно ожидаемый им сын… «Я его назвала Константином», — писала еще слабой рукой Елизавета Матвеевна.
— Добрый вечер и приятного аппетита! — вкрадчиво сказал Иван Петрович, снимая шляпу, и, осмотревшись, бережно положил ее на некрашеный подоконник.
— Добрый вечер!
— Ну как вам понравился наш концерт? — загадочно улыбаясь, спросил Иван Петрович.
— Знаменитый концерт! Я буду прямо говорить — обалдел! Меня как обухом по голове ударили!.. — восторженно заговорил Боголепов.
— Очень, очень рад! — все так же льстиво улыбаясь, заговорил Иван Петрович, относя восторг великана к его увлечению артисткой, и решил прямо приступить к делу. — Я пришел к вам вестником радости, — сказал он, придвигаясь ближе, понижая голос и оглядываясь, не слышит ли их кто. Но, удостоверившись, что они одни, Иван Петрович осмелел: — Анна Алексеевна приглашает вас к себе…
— Что? — Боголепов перестал улыбаться и серьезно посмотрел на улыбающегося администратора.
— На рандеву… — пояснил Иван Петрович.
— Ч-то-о та-ко-е? — Константин Садокович поднялся с табуретки и, выпрямившись во весь богатырский свой рост, сверху вниз взглянул на маленького толстяка.
Поднимаясь, Боголепов для чего-то взял со стола письмо жены и сунул его в карман штанов.
— Ну, рандеву — свидание то есть, — снисходительно пояснил Иван Петрович.
— Свиданье? Это зачем же? — сказал Садокович, краснея так, что могучая шея налилась кровью, побагровела.
— Странный вопрос!.. Зачем молодая красивая женщина ночью назначает свидание молодому красивому мужчине?! Она ждет вас в комнате для приезжающих…
— Во-о-о-он! — во всю глотку рявкнул Константин Садокович и с таким грозным видом и так быстро шагнул к помертвевшему от страха администратору, что он опрометью кинулся к дверям, позабыв на подоконнике дорогую итальянскую шляпу. — Сводник!.. Жирная сволочь!
Иван Петрович не помнил, как он перепрыгнул через все ступеньки крыльца, как несся через грязь в кромешной темноте ночи.
