Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах. т 1
– Вы сами изволили заметить, что у меня размер не ваш, – резонно сказал я, на что Разум Возмущенный не менее резонно возразил:
– Это у вас размер ноги не мой, а у меня ваш размерчик, ваш. Мы подобные антиномийки сымаем по-своему. Канты мучились с нами, а мы по-нашенски – вторую калошку, пожалуйста, скиньте, – по-действительному, по-разумному… Запасец пригодится. Всего вам…
– Фрол Власыч Гусев – покровитель людей и животных, – вновь подсказал я, не чувствуя ни малейшей обиды, но лишь скорбь и сожаление.
«Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это», – внезапно хором запели присутствующие, и вытянуло их всех до единого мощною тягой вместе с дымом и паром из трактира, как если бы действовали снаружи смерчи и враждебные вихри.
На ваш прямой вопрос, гражданин следователь, относился ли я сочувственно к революции и восставшим массам, отвечу так, ознакомившись предварительно со статьей УК, предусматривающей наказание за ложные показания: о революции первый раз слышу. Восставших масс не заметил. Видел толпу безумцев, не ведающих, что творят. Отнесся к ним сочувственно, предвидя злобные последствия бунта. Захоронил в земле Летнего сада двух кошек, собаку, ворону и воробья, убитых булыжниками пролетариата и шальными пулями. Подробней по существу дела могу показать следующее:
Кончал я свою ночную Одиссею босой и раздетый, но холод стоп своих превозмогал. Мимо меня сновали безликие кипящие возмущенцы и мертвые души. Я вновь, не заметив как, очутился у дома на Мойке. Окна его, к моему удивлению, сияли, и свет лился на улицу вместе с музыкой. Музыка была светла, как мудрая речь. Вновь к одному из окон приблизилась фигура вовсе не умиравшего поэта Пушкина, вновь, взглянув на черные сумерки, разрываемые то выстрелом, то сполохами, он скорбно сказал:
– Безумна сия дуэль!
Меня пронзило счастье от общения с человеком, хоть
что-то понимавшим и чувствовавшим в происходящем. И я пошел дальше, прочь из города, соболезнуя утратившим имущество и ближних. Я говорил, помня музыку, лившуюся из сияющих окон:
– Смирите вопль и не кляните Бога! Не глупо ли вопить: – Боже, если ты есть, зачем ты допускаешь безумие и гибель, освящаешь торжество зла, ужас войн и страдание невинных?! Глупо, господа, глупо! Не вопите! То не Бог, то Дьявол творит Зло! И Дьявол – есть наш Разум, утративший Бога. Он – в нас. Но, употребив не на благо дар Свободы, презрев мудрый завет, опьяненный своеволием, бросивший Душу Разум творит зло, как в истории рода, так и в людской одинокой судьбе. Бог ли учит нас вражде и равнодушию? Нет! Учит ли он брата восстать на брата, друга предать друга, и всех как один умереть в борьбе за это? Нет! Разум, утративший Бога и устрашившийся, стремится в Дьявольском безумии к еще более страшной для него смерти и находит ее. Но Разум, бесстрашно глядящий в тайну лика Смерти, благодарен самому малому мгновению жизни и имеет его, даруя себе и нам радостное одухотворение. Не вопите, обиженные и невинные! Рассмотрите того, кто возмущает вас и призывает сжечь в сердце завет! Вместо него он принесет вам Советы. Он – Дьявол! Бойтесь его Советов! Совет – это навязчивая идея! Именно в этот момент к моим ногам упала убитая шальной пулей ворона.
– Господи, – сказал я. – Спасибо тебе за ужас и радость жизни, за свет и мрак, за песню и смерть птицы, за жар и озноб. Спасибо за то, что в теле моем пребывают в невозмущенном упреками мире, согласии и детском удивлении Разум и Душа. Господи! Пошли мне, как птице, случайную смерть на лету! Спаси нас всех от Советов, то есть от власти навязанных идей!
В добавление к сказанному добавляю: умирая, ворона произнесла «кар-р». Мне кажется как ветеринару, что она чего-то не договорила. Чего именно, сказать не могу.
К сему: Фрол Власыч Гусев, умирающий от доносов, но все еще живой покровитель животных и лжесвидетелей по его делу. Я их простил.
49
Двинемся дальше. Крепко сидел ваш папенька на троне. Не подкопаться. И тут – вы звоните. Наболтали массу чуши, но кое за что я рискнул попробовать ухватиться. Помните, как предупредительны вы были при обыске? Лазали под кроватями, рылись в тряпье, выложили книжонки Троцкого и Бухарина и, наконец, принесли папенькину шкатулку из застенного тайника. А в той шкатулочке была еще одна шкатулочка. А в шкатулочке – резной ларчик. А в том ларчике – яичко. Не простое. Золотое. И в яичке, к моему удивлению, ужасу и восторгу, находилось письмо Сталина, собственноручно написанное вашим папенькой и зачитанное одинковским мужикам. Обезоружило тогда это либеральное письмецо мужиков. Охотился за ним Понятьев, и расчет его на такой манок оказался верным. Положил я письмецо в карман и тогда к вам как следует присмотрелся… Чувства сдержал. Всему свой черед, подумал. Дурак был. Впрочем, порой такая глупость есть неосознанное согласие с тем, что должно быть по воле Бога и судьбы.
Я объявил вам от имени органов благодарность. Вы ответили, что если бы у вас было несколько отцов-врагов, то вы бы их всех, не задумываясь, вывели на чистую воду…
Я же взял отрядик, рыл двадцать, грузовичок-воронок и двинулся на охоту, как старый мститель, в лес густой, в заповедник, где партбоссы, вояки, наркомы и прочая шобла вели феодальный образ жизни. Окружили мы втихаря двухэтажный деревянный замок. Ни одна псина не тявкнула. Приказ был мною дан – стрелять без предупреждения в каждого, пытавшегося бежать. Бить на лету, когда начнут сигать из окон. Но это – на худой конец. Такой легкой смерти я им не желал… Борзые дрыхли как убитые в собачьей пристройке…
Подробности ареста я опускаю. Ничего интересного. Под дулами «несчастий» все эти храбрецы по отношению к безоружным жертвам вмиг становились обосравшимися от страха слюнтяями. Только папенька ваш рыпнулся было, но я его огрел ребром ладони по шее, и он с ходу завял. Жен и шлюх арестованных я приказал запереть с собаками до выяснения их роли в подлом заговоре против Ленина и Сталина… Да, да! Сюжет дела уже в общих чертах маячил в моей башке.
Пересчитали взятых. Вынесли из замка охотничьи ружья и ножи.
– Разрешите мне позвонить Сталину! – сказал Понятьев. – Мы старые друзья по партии.
– Он с таким гадом и предателем, как вы, разговаривать не желает до вашего полного признания. Вы арестованы по его личному указанию, – соврал я.
– Хорошо. Тогда я прошу вас разрешить недоразумение. Смешно человека с моей репутацией подозревать черт знает в чем!
– Репутация, – говорю, нарочно как мудак, – не догма, а руководство к действию. Черта же мы зовем в качестве свидетеля по вашему делу, если он знает, в чем вас можно заподозрить.
За пару суток замок по моему распоряжению был превращен в комфортабельную тюрягу. На окнах – решетки. Двери – на засовах. В каждой – очко, глазок для наблюдений. Режим – строжайший. Ни курева, ни дневной лежки на диванах и софах, ни чтения, ни радио, ни связи с миром, свиданок и передач.
Наша типография с ходу начала выпускать центральные газеты с материалами, касающимися личностей арестованных, и всякой фантастической бодягой относительно их двурушничества, связей с инразведками, троцкистским центром и внутренней реакцией… Парочка писателей и один покойный ныне зубр журналистики, гнусный Давид Заславский, поработали тогда на славу. Работа их увлекла ужасно, а я еще внушил, что за открытием новых литературных и газетных жанров непременно последуют всенародная слава, ордена, почет.
Впрочем, я сам так увлекся, что выпустил вас из виду. Идиот. Я даже ничего не знал о вашей связи с Коллективой. Вы тихо и мирно стали Скотниковым, потом, убив приемную мамашу и сожительницу, Гуровым. А когда наконец дошли у меня руки и до вас, было поздно. Спутал мои карты грузовичок, двадцать шесть рыл и два баяна. Спутал. Но ладно. Как есть, так оно и есть…
Охотился ваш папенька во всенародных угодьях со своими доверенными дружками, с остатком своего особого чекистского отряда. Большая везуха. Все они с ходу раскололись после прочтения ваших показаний в том, что осуждали в застолье и по телефону бессмысленные аресты Влач-кова, Гутмана и других своих близких коллег, считали их вредительскими, абсурдными, дискредитирующими ленинское право, его же мораль и ведущими в конечном счете к диктатуре органов и произволу гегемона, введенного в заблуждение пронырами, шелухой, отщепенцами и прагматиками. Но таких примитивных признаний мне было недостаточно. Мне нужен был шашлык из ягненочка! Помолчите насчет того, что вы категорически никого не убивали. Об этом – речь впереди…
Деморализовав прилично пятерых арестованных, потравив, поизгилявшись, пошантажировав, сцепив друг с другом, приведя их лица в порядок своей ручищей, я провел с каждым в отдельности хитромудрую беседу.
