Александр Чаковский - Нюрнбергские призраки Книга 1
„Боже мой, — подумал Адальберт, — о каком Нюрнберге я мечтаю, если, даже получив такую карточку, не буду иметь права покинуть Берлин!“ Однако Штуфф тут же успокоил его, добавив:
— Беженцы, оказавшиеся в Берлине, указывают место своего постоянного жительства. Уверен, что половина населения еще не успела оформить „аусвайсы“. Куда торопиться? Те, кому есть чего опасаться, наверняка давно смылись из города. А ваше занятие, если интуиция мне не изменяет, по-английски называется бизнесом.
— Отдаю должное вашей проницательности.
— Без бизнеса жизнь пуста и утомительна, не правда ли? Скажу вам как осведомленный человек: американцы уважают бизнес, он для них все — и власть, и доверие, и дружба. Кстати, надеюсь, я не слишком затрону ваши патриотические чувства, если замечу, что и наши бывшие лидеры прекрасно умели считать деньги.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Адальберт.
— Ну, хотя бы вот это. — Штуфф протянул ему то ли газету, то ли свернутый плакат — увеличенную перепечатку американской листовки, переведенной на немецкий язык. Преодолевая желание скомкать бумагу, Адальберт начал читать.
„Американская пресса впервые опубликовала со всеми подробностями фактическое сообщение, из которого явствует, что ГЕРИНГ, ГЕББЕЛЬС, РИББЕНТРОП, ГЕСС, ГИММЛЕР, ЛЕЙ, ШТРЕЙХЕР через своих подставных лиц припасли для себя за границей фантастическую сумму в 142 494 000 марок наличными, в виде ценных бумаг и страховых полисов“. Далее следовало: „Известная газета „Чикаго дейли ньюс“ пишет: „Как бы ни сложилась судьба нацистской Германии в результате этой войны, гитлеровские приспешники бедствовать не будут. И если даже они сами не уцелеют, то по крайней мере их семьям привольное житье обеспечено“. Нью-йоркская газета „Джорнэл-Америкэн“ подтверждает: „Состояние нацистов размещено в банках Южной Америки, Японии, Люксембурга, Голландии, Египта, Эстонии, Латвии, Финляндии и Швейцарии. Кроме того, большие суммы наличными хранятся у нацистских агентов и в казне немецких пароходных обществ“. ВОТ ВАШИ ФЮРЕРЫ!“
На обороте листовки Адальберт прочел:
„Американская пресса публикует следующие подробности: ГЕРИНГ, предполагаемый преемник фюрера, припас за границей не менее 30 030 ООО марок. ГЕББЕЛЬС хранит в Буэнос-Айресе, Люксембурге и Осаке (Япония) мелочишку: 35 960 000 марок. РИББЕНТРОП — самый богатый из всех. В Голландии и Швейцарии у него 38 960 000. ГЕСС, заместитель фюрера, припрятал в Сан-Паулу и Базеле 16 430 000. ЛЕЙ неплохо нажился на своих делишках с „К. д. Ф.“. У него 7 564 000 марок. ГИММЛЕР, который, как рысь, следил за тем, чтобы ни один немец не вывез за границу больше 10 марок, сам переправил туда 10 550 000 марок. ШТРЕЙХЕР — как известно, „страж немецкой чести“ — отложил за границей скромные сбережения в сумме 3 000 000 марок. Нью-йоркская газета „Джорнэл-Америкэн“ замечает по этому поводу: „Мы с удовлетворением констатируем: многие нацистские бонзы считают само собой разумеющимся, что может настать день, когда им придется покинуть Германию“. ВОТ ВАШИ ФЮРЕРЫ!“
На эстраде немолодой актер в лоснящемся фраке меланхолически напевал под аккомпанемент пианино:
Ты тоже так страшишься за свою жизнь,
Все остальное уже потеряно.
Ах, у меня ничего больше нет,
Да и жизни почти нет —
Есть только страх…
„Есть только страх…“ — мысленно повторил Адальберт. Актера с его неутешительной мелодекламацией сменили двое: один в американской военной форме, с мегафоном в руке, другой — в штатском костюме.
— Леди и джентльмены! — прорычал в мегафон военный. — Мы лишь на две-три минуты нарушим ваше веселье… — Немец в штатском переводил почти синхронно, вкладывая в свою работу особое усердие. — В наше время, когда коммуникации, мягко сказать, нарушены, военная администрация хочет использовать любое собрание, чтобы напомнить, что все документы гражданских лиц подлежат проверке с целью выяснения, действительно ли речь идет о гражданском лице. Напоминаю: все виды оружия, боеприпасы, униформы и фотоаппараты должны быть сданы. В этой связи проводятся обыски жилых домов. Хочу напомнить, что от „Разрешения на жительство“ зависят ваши продовольственные карточки, включение в очередь на получение жилья и право на работу. А теперь… — сказал американец, подождав, пока немец переведет его последние слова, — желаю вам приятно провести время!
Лишь только они освободили сцену, выскочили три девицы в черных чулках, многослойных юбках и в черных цилиндрах и стали отплясывать канкан, высоко поднимая ноги.
— Хэлло, Дэнни! — неожиданно крикнул Штуфф офицеру с мегафоном, пробирающемуся между столиками. — Не откажи сообщить своей команде, что на сегодня все вы — мои гости.
Американец добродушно посмотрел на Штуффа, на лице его расплылась свойская улыбка.
— Спасибо, Алекс, нет времени! — ответил он по-английски и направился к выходу.
— Я, пожалуй, пойду, господин Штуфф. — Адальберт встал и негромко подозвал официанта: — Герр обер…
— Зачем же так торопиться? — Штуфф посмотрел на свои золотые часы. — Время еще есть, не спешите, господин Квангель. — Он слегка наклонился к Адальберту и резко понизил голос: — Позвольте задать интимный вопрос: у вас есть „аусвайс“?
— Но откуда вы…
— Чутье. Мне почему-то кажется, что вы нуждаетесь в документе. А это значит, нуждаетесь во мне. Дело в том, что я веду… ну, как бы это вам сказать… оптовую торговлю на черном рынке. Дело поставлено с коммерческим размахом, но у меня мало людей, которым я могу доверять. У меня есть предложение. В Тиргартене я несколько примелькался, боюсь, что меня могут взять под наблюдение, так вот, если бы вы приняли на себя розничную продажу моих товаров… Скажем, так: в понедельник мы встречаемся в Тиргартене, я отдаю вам товар и исчезаю. На другой день утром мы встречаемся на том же месте, вы передаете мне деньги, ценности, словом, все, что удастся купить или выменять.
— Но я не нуждаюсь в деньгах! — воскликнул Адальберт.
— Допускаю. Но вы нуждаетесь в „аусвайсе“, в этом я убежден.
— Это тоже не конечная цель, — задумчиво сказал Адальберт. Черт знает почему, он готов был довериться этому коммерсанту. — Моя мечта состоит совсем в другом…
— В чем же? — пристально вглядываясь в Адальберта, спросил Штуфф.
— В том, чтобы покинуть этот проклятый город!
— И отправиться?..
— В Нюрнберг! Это моя родина. Там у меня жена, дом..
— Если у вас будет „аусвайс“, никто вам не помешает.
— А этот проклятый процесс?! Надеюсь, вы читали большевистское заявление. Оно было перепечатано во всех газетах. Вы его читали? Большевики грозят смертью всем честным немцам! — Адальберт был откровенен, что-то подсказывало ему, что этот Штуфф разделяет его взгляды. Тот и в самом деле слушал сочувственно. — Вы представляете себе, какая охота начнется за всеми нами, если процесс состоится?
— А вы уверены, что он состоится?
— Но об этом уже есть договоренность между большевиками и западными союзниками! Какой противоестественный альянс!
— В газетах пишется многое, — с ленцой произнес Штуфф, потянулся к своему туго набитому портфелю, стоявшему рядом на стуле, открыл его и вытащил несколько свернутых газет. Отобрал одну из них, развернул и положил на стол. — Вот эту, например, вы читали?
— Я не знаю английского, — сухо произнес Адальберт.
— Явный пробел в образовании. Вы бы смогли прочесть в этой газете очень примечательные вещи. Эта газета называется „Католик Геральд“ и разрешена цензурой для продажи у нас. Так вот, здесь черным по белому написано: католическая пресса в Англии резко выступает против большевизма. А следовательно, и против так называемого суда. Тут прямо говорится, что национал-социализм лучше и приемлемее большевизма. Отлично сказано, не правда ли? Я полагаю, что лучше не мог бы сказать и доктор Геббельс!
— Перестаньте! — испугался Адальберт. — Нас могут услышать.
— Газета разрешена во всех оккупационных зонах, кроме, может быть, советской, во всяком случае, в чтении прессы союзников никто не сможет обнаружить криминала. Однако вы правы, осторожность не помешает… — Штуфф свернул газету, сунул ее в портфель. — Вернемся к нашей коммерции. Итак, вы передаете мне выручку, а я вам со временем — хороший, надежный „аусвайс“. Договорились?
Некоторое время Адальберт молчал. Этот Штуфф производит впечатление человека с железной коммерческой хваткой. А если выдаст? Но какой ему смысл?
— Хорошо, попробуем, — решился Хессенштайн. — Рынок я знаю во всех деталях.
— Великолепно. Итак, послезавтра в Тиргартене.
В понедельник Адальберт появился на рынке одним из первых.
Вскоре он заметил Штуффа. Тот шел спокойно и независимо, с потрепанным, как у многих, туго набитым вещевым мешком. Адальберт, заставив себя успокоиться, сделал несколько шагов и как бы невзначай оказался возле него. „Цены обычные, — сквозь зубы проговорил Штуфф. — Встречаемся вечером в „Кабаре Шаубуде“. Для приманки — держите!“ — он вытащил из мешка два блока сигарет „Лакки Страйк“, мешок поставил к ногам Хессенштайна и исчез.
