Гавриил Кунгуров - Оранжевое солнце
Солнце уже давно склонилось к закату, а караван идет и идет. Цого без шапки, приложив ладонь ко лбу, смотрит в сторону гор, перерезанных пополам белой полосой. Обошли каменистую россыпь, пересекли полосу, заросшую высоким бурьяном. Цого остановил верблюда, внимательно вслушивается, словно степь должна сказать ему какое-то свое слово. Караван вновь двигается. Перевалив небольшой хребет горы, Цого вновь остановил верблюда; перед глазами широкая долина, по склонам ее нетронутая зелень. Цого заставляет верблюда опуститься на колени и сходит на поляну. Дулма тоже ставит своего верблюда на колени, идет к Цого.
— А где вода? Речка, родник, озеро?
Цого отмахивается:
— Найдем, найдем!
...Уже стемнело, когда на пригорке поставили юрту, когда дымок тонким столбиком поднялся к небу, когда луна окрасила белую покрышку юрты прославленного чабана Цого в зеленовато-серебристый цвет...
Часть II
СИНИЕ КОНВЕРТЫ
Школа, школа... Как мчится время — скакун, не знающий усталости. Трудно пересечь степь из конца в конец, а разве легко отмерить девять школьных лет? Даже близкие родичи удивлялись, глядя на Гомбо и Эрдэнэ, когда-то малышей — пугливых степных сусликов. Вот они: выросли, раздались в плечах, храбро смотрят вперед.
Есть ли что-нибудь на свете сладостнее мечты? Большекрылая птица — не она ли переносит тебя на неведомый край земли? Не ты ли орел, парящий над белыми вершинами гор? Эти сладостные мечты не миновали Гомбо и Эрдэнэ, но братья нетерпеливо ждали школьный прощальный звонок, и не потому, что школа опостылела; каждый знает — всему бывает конец. Нельзя забыть захватывающее, радостное: любимых учителей, интересные предметы и все-таки самое дорогое — учебные мастерские. Если бы учителя не напоминали, что пора уходить, братья простояли бы у станков до глубокой ночи.
Школа готовилась к выставке изделий учащихся. Всех это захватило. Эрдэнэ и два его друга под руководством молодого инженера увлеченно занимались сборкою водяного насоса собственной конструкции. На столе стопка книг, чертежи, листки с колонками цифр. Цель — бледный свет утренней звезды, она далека, чуть приметна, а радостно, есть технические находки, близок успех. Какое счастье давать воду жаждущим степям и в летний зной, и в лютые морозы. А Гоби? Вода в пылающих песках Гоби...
Гомбо, Цэцэг и ее подруга трудились над макетом детского сада, оборудованного красивой мебелью, затейливыми игровыми сооружениями для малышей.
И учителя и родители узнали, что победители школьной выставки со своими изделиями поедут на аймачную, потом республиканскую выставку в Улан-Батор. Нашлись и хвастунишки. Еще не подводились итоги, а они поспешили написать письма родителям: мы едем в Улан-Батор, пришлите нам новенькие халаты.
Гомбо и Эрдэнэ сидели за столом в комнате общежития и трудились над письмом дедушке. Писал Эрдэнэ, прочитали написанное, порвали в клочки и выбросили. Писал Гомбо, прочитали и тоже выбросили. Сердились, молчали, смотрели в окно.
Плыли по небу облака, какие же они забавные: вот спешат овечка, козочка, за ними телочка и мохнатый верблюжонок. Ветер гнал их с востока на запад. Минуя горные увалы, они потерялись, растаяли. Едва очистилось небо, на восточной кромке его вновь причудливо заклубились облака. Эрдэнэ задумчиво щурился, голос у него тихий:
— Думаешь, откуда плывут?..
— Вчера были над дедушкиной юртой, а сегодня здесь...
Плывущие по небу облака терялись в молочной дали; братьям казалось, что и они далеко, в родных степях: все близкое, все дорогое... Вот и юрта дедушки, и верблюд на сером увале возле чахлого куста. Прислушались, где-то близко свистнул сурок, потом второй, еще громче. Эрдэнэ соскочил со стула, смешно подпрыгнул.
— Ты что? — засмеялся Гомбо.
— Смотри, смотри! — закричал Эрдэнэ. — Мой буланый обогнал твоего серого на две головы!
— Ох ты! Когда это было, чтобы буланый обогнал? Спроси дедушку...
— Спроси, спроси!.. Вот он сидит у печки, курит трубку...
Оба расхохотались.
Гомбо выпрямился, схватил за плечи брата, повалил на пол.
— Орешь, что твой буланый обогнал моего серого? Да?!
— Ору и орать буду!
Братья вцепились друг в друга. Возились, пыхтели, опрокинули стулья. Эрдэнэ победил. Сидели на полу красные, вспотевшие. За окном темнело небо, звезды, густо рассыпанные по нему, насмешливо перемигивались. Гомбо отвернулся, Эрдэнэ тоже. Одолевали их вновь воспоминания. Побывали у Красного озера, собрали в плотную отару непослушных баранов и коз, вытаскивали из капкана тарбагана, и он оцарапал руку Гомбо, ели сладкие пенки и творог, запивая густым чаем. Громко спорили, что лучше: холодная баранина с кумысом или хорхок — кусочки баранины, уложенные в шкуру козла, плотно зашитые и зажаренные на углях костра. Хорхок никто не умел готовить так вкусно, как дедушка. Это знали пастухи ближних и далеких степей.
Лишь поздно вечером родилось письмо.
«Милые дедушка и бабушка, перед вашими глазами только степь и стадо, а мы учимся и работаем в мастерской. Знаем, дедушка спросит: а накормит ли всех бараниной ваша мастерская? Не сердитесь, после окончания школы мы торопились в юрту помогать вам. Не вышло. Правительство нашей Родины направляет выпускников школ на производство — на фабрики, шахты, заводы, транспорт, в мастерские. Разве вы против? Мы долго выбирали себе дорогу, выбрали... Самое красивое впереди. А что? Не скажем. Ты ведь, дедушка, всегда обрывал сказку на самом интересном и говорил: «Завтра, завтра...» Пусть бабушка пошлет нам немного вяленого мяса, сухого творога и сыра. В столовой мясо жирное и в обед и в ужин, но вкусней бабушкиной еды нет...»
Письмо готовы были подписать, да заспорил Эрдэнэ:
— Вычеркни, обжора! Никакой еды не проси! Зачем?
Эрдэнэ переспорить брата не смог. Гомбо слово «немного» заменил словом «побольше». Конверт запечатали и утром опустили в почтовый ящик. Гомбо потер ладонь о ладонь, шумно выдохнул:
— Эх, пожуем вяленого мяска!
...Красива степь в зимней одежде. Белоснежная долина, склоны ее в серовато-желтых плешинах. Косяк лошадей двигается медленно, бьют они копытами, разгребая снег, выискивают корм, за ними двигаются коровы, а за коровами — овцы и козы выщипывают остатки. Юрта Цого на холмике. Если бы не темная струйка, которая вьется из трубы ввысь, то увидеть юрту нелегко. Конечно, кому надо, тот найдет.
Дулма сидит у печурки. Цого рядом, он уже в третий раз перечитывает письмо. Почерк Гомбо; Эрдэнэ, видимо, сидел рядом и как всегда вставлял свои слова, их узнать нетрудно... Сердце Цого подсказывало, что жизнь в его юрте поворачивается, но в какую сторону, он и сам еще не догадался. Много ли прошло времени — и столько перемен. Как лисица на мягких лапках подкралось оно: Гомбо и Эрдэнэ выросли, окончили школу, и юрта им не нужна... Цого отложил письмо, прислушался: где-то близко загудела машина. Вышел из юрты. Черный «газик» петлял между увалами. Нырнул в долину, вновь взлетел на пригорок. Спешит к юрте. Цого крикнул Дулме:
— Подбрось в печурку аргала, наполни котел, к нам гости...
«Газик» фыркнул, миновав загон, повернул в сторону юрты, его встретили неистовым лаем собаки. Из машины вышли двое. Желанные гости: приехал сын Дорж и ветеринарный врач госхоза Дагва. Шоферу он подал синий конверт:
— Поезжай к юрте Бодо, вручи ему это письмо; быстро возвращайся, надо успеть пораньше приехать на центральную усадьбу.
Не успели гости и порог юрты переступить, еще не рассеялся холодный туман, ворвавшийся в нее, наполнилась она новостями. Дорж приехал работать в госхоз ветеринарным фельдшером. Дагва, довольный, схватил за руку Цого:
— Спасибо, уважаемый Цого, спасибо за сына! Ты же знаешь, что стадо в госхозе почти утроилось. Могу ли я один справиться? Дорж мой помощник...
Дорж подсел к Цого:
— Хоть ты, отец, и против больших домов со стеклянными окнами, а я буду жить там, на центральной усадьбе.
— Живи, я радуюсь...
Дагва протянул Цого пачку папирос, дедушка пачку отодвинул, закурил трубку, скосил щелки глаз в сторону гостя: его надо и выслушать и выспросить. Когда сгустилось облако дыма над головой хозяина и гостя, Дагва заговорил:
— Уважаемый Цого, пусть пока Дорж поживет в твоей юрте, окрестных стад много, работы хватит... Потом перекочует на центральную усадьбу.
Дулма вытерла повлажневшие глаза, бросилась к печурке, совсем забыла о кипящем котле. Цого пытался спросить о Гомбо и Эрдэнэ. Где они? Какой дорогой жизни пошли? Письма от них были, но по ним трудно что-нибудь понять. Молодые стали хитрее стариков... Окончили школу, заметались, как потревоженные птицы: там хорошо, тут еще лучше, а юрты Цого будто бы и нет на свете. Спрашивают своих дружков, слушают их советы, а Цого, видно, совсем стар, никаких советов дать им не умеет...
