Эльмар Грин - Ветер с юга
Горсточка гороха, брошенная на кончик одной из грядок, прилегающей к скале, тоже дала свои зеленые всходы. Их тонкие усики уже начали цепляться за шероховатую поверхность отвесного камня и тянуться вверх к свету и солнцу, которого им никогда не увидеть. На эти концы грядок солнце не попадало даже утром.
По солнцу меньше всего скучала, пожалуй, картошка, росшая на трех других грядках. Она пробилась наверх дружно и ровно. Но цветы моей Марты, посаженные по краям, выглядели чахлыми и не издавали никакого запаха. А подсолнечники на отдельном комочке земли, обложенном камешками, едва пропихнули из-под земли наверх свои первые четыре листика.
Я не хотел слышать голоса, проникавшие сквозь стенки дома. Но они сами доходили до моих ушей. Даже стоя у скалы, я слышал отчетливо почти каждое слово. Девка считала, что завоевала парня, а парень и не думал подчиняться ей, хотя на время как будто и поддался. Он говорил:
— Зачем я буду отрекаться от своих слов? О том, что ты чудеснейшая девушка в мире, несмотря на свои странные мысли, я готов повторить сколько угодно раз. И случись мне выбирать среди сотен других, я не колебался бы ни минуты, хотя и сам не могу себе объяснить, чем завоевала ты мое сердце. Нравится мне твоя практичность в делах житейских. Это я знаю. Ты не залетаешь высоко, не грезишь о разных глупостях, как многие другие девушки твоего возраста и твоего класса. Ты трезво выбрала себе определенный скромный путь и ясно представляешь его себе до конца.
Тут она вставила:
— Да, да, Вилхо. Я не была бы тебе в тягость. Я окончу аспирантуру и буду преподавать историю искусств.
А он продолжал тем же ровным томом, кажется, даже не слушая ее:
— По крайней мере у меня почему-то остался в памяти даже тот маленький случай, помнишь? Я влезал на черемуху, чтобы сорвать для тебя лучшие верхние цветы. Оборвалась пуговица у моего сюртука, а у тебя сразу нашлись спрятанные в каких-то тайниках твоей блузки целых три иголки с тремя нитками разного цвета. И ты с такой деловитостью и аккуратностью тут же водворила на место отлетевшую беглянку.
— Да, да, Вилхо. Как хорошо, что ты помнишь все!
— Но не в этом дело. К чему напрасно расстраивать себя воспоминаниями? Все упирается в один простой вопрос, который я сейчас тебе задам.
— Да. Я слушаю, Вилхо.
— Способна ли ты навсегда порвать со своими родителями, если выйдешь за меня замуж?
— Вилхо! Ну что за чепуха! Ты это серьезно?
— Я задал вопрос и жду ответа.
— Но это же смешно, Вилхо. Зачем нам уподобляться каким-то героям или героиням из слащавых старинных романов. Мы же в двадцатом веке живем. У нас имеется свой здравый смысл.
— Это все, о чем я хотел спросить вас, уважаемая нейти Куркимяки.
— Но боже мой! Это же совершеннейшая глупость ставить такие условия. Ты просто не подумал об этом серьезно, Вилхо. С какой стати… зачем? Ну скажи, что ты шутишь, скажи, Вилхо.
Вилхо молчал, а ее голос опять проник сквозь тонкие стены дома до самой скалы.
— Боже мой, что делать мне с этим сумасшедшим! Слушай, Вилхо. Я ценю твое самолюбие, но это же переходит все границы. И уверяю тебя: это даже неумно в конце концов.
— Пусть будет так. Но это лучше, чем уронить себя в собственном мнении или в глазах людей, в глазах товарищей.
— Ах, тут опять товарищи!.. Вилхо, милый!.. Ну послушай…
Я попробовал отойти в другую сторону от дома, туда, где бугор круто обрывался. Но и туда доносились их голоса. Женский голос умолял и убеждал. При этом он был таким нежным, каким только и может быть женский голос, когда в нем звучат любовь и слезы. А мужской голос звучал упрямо и ровно.
Был момент, когда женский голос стал совсем тихим, как будто девушка заговорила одним дыханием. И в этот момент я взглянул на окно, выходящее на восток. Наискосок сквозь это окно я увидел также второе, в другой стене, обращенной на север. А в просвете обоих окон увидел их головы.
Они оба стояли посреди комнаты, и лица их находились совсем близко одно от другого. Она смотрела на него снизу вверх, и губы ее шевелились, шепча что-то, и тянулись к его губам. А он смотрел на нее сверху вниз и тоже что-то говорил, слегка качая головой, но не пытался приблизить свои губы навстречу к ее губам.
Я очень короткое время смотрел в окно и сразу же опять отошел в сторону. Я совсем спустился с бугра, схватил большой камень и начал его вкатывать наверх к тому месту, где строился мой сарай. Что-то надо было делать. Я не хотел больше слышать ни одного слова и не хотел сидеть сложа руки в воскресный день.
Я вкатил наверх камень, а потом спустился за другим. Я вкатывал и носил наверх разные по величине камни, обливаясь по́том от напряжения, и только один вопрос все время крутился в моей голове: сблизились ли их губы или нет?
Пришла Эльза. Она сварила кофе и сделала яичницу. Разговора за столом было мало. Шуток не было совсем. Хильда улыбалась моей Эльзе, расспрашивая ее о хозяйстве и детях, губы ее улыбались, а глаза хотели плакать.
Ушли они от нас одновременно. Но перед этим Вилхо подошел ко мне и спросил тихонько:
— Не тебе ли я обязан этой встречей?
Он не сказал ни «прощай», ни «до свиданья», и пошел за ней, очень вежливо поддерживая ее на склоне бугра и на широкой доске через ручей.
А я сразу же опять взялся за камни. Я вкатывал их наверх подряд, не глядя на размер. Я даже был рад, когда попадались очень тяжелые, готовые раздавить меня своей тяжестью. Но я и с ними справлялся. Мне нужно было заглушить что-то неприятное и тяжелое, засевшее вдруг в моем сердце, и я дрался с камнями, как зверь, обливаясь потом.
Никогда еще не переворочал я столько камней, как в этот день. Но, ворочая, раскалывая их и укладывая в толстую стену будущего сарая, я твердо знал одно: их губы не сблизились.
14
Вилхо перестал ко мне заходить. Не ходила и нейти Хильда. Я встречал ее изредка и только издали приподнимал шляпу. А она улыбалась мне одними губами и только слегка кивала головой.
О Вилхо я слыхал от некоторых его приятелей. Говорили, что он жив и здоров, много работает и много читает. Ну и слава богу, что жив и здоров. Сам я тоже не шел к нему. Я бы не сумел взглянуть прямо в его смелые голубые глаза.
К осени приехал в отпуск из Хельсинки Вихтори Куркимяки и сразу начал свои встречи с новыми боксерами в рабочем клубе. И опять все увидели на ринге хорошо работающий сухой подвижный механизм, у которого кулаки всегда точно попадали в то место, куда он их нацеливал.
Он победил троих, пока не дошла очередь до Урхо Юкола. Урхо Юкола держался дольше всех и сделал ничью. Но на следующий день он получил вызов от Вилхо, который уложил его на первом же круге.
После Урхо Юкола не по силам оказался для Вихтори Куркимяки длиннорукий плотник Нильс Хаапанен. Он вышиб из молодого Куркимяки сознание на четвертом круге. А через три дня он сам лежал на брезенте с окровавленным лицом и не смог подняться даже на двадцатом счете. Свалил его Вилхо.
И говорят, что это стало правилом в нашем рабочем клубе. Там так и говорили: «Кто свалит молодого Куркимяки, тому непременно лежать в ногах у Вилхо». Но никто не знал, что заставляет Вилхо так поступать. Даже сам Вихтори не знал этого.
Он пытался узнать и потребовал объяснения. Но Вилхо ничего ему не ответил, только посмотрел на него спокойно голубыми глазами. А некоторые говорят, что он все же процедил сквозь зубы:
— Вы скоро почувствуете это.
Но я напрасно не сходил к Вилхо. Эх, напрасно! Надо было сходить хоть раз за весь этот год. Но кто мог предвидеть будущее? В наши дни события не идут, а скачут. Я не сходил зимой, не сходил весной, а потом уже было поздно. Бедный Вилхо!
Конечно, тогда еще трудно было бы догадаться, что беда придет в нашу страну вместе с немецкими войсками. Мы только слыхали, что они высаживались небольшими партиями в Хельсинки и в других местах, а потом по железной дороге перебрасывались на север, но кто же мог знать, что это означает? Я видел только, что некоторые люди хмурились, передавая об этом друг другу. Но херра Куркимяки на мой вопрос ответил просто и ясно:
— Радоваться надо и гордиться, что такая великая страна дает нам помощь против большевиков.
Я удивился:
— А разве большевики опять собираются?..
Он покосился на меня из-под своих тяжелых нависших век, похожих на занавески, подумал немного и потом твердо ответил:
— Да.
Правда, я не помню, чтобы у нас потом кто-нибудь точно сообщил, где большевики начали военные действия и когда, но все-таки это неплохо, что с нами теперь были немецкие войска. С такой защитой можно было спать спокойно. И Эльяс об этом говорил. Но он, кроме того, добавлял:
— Только мы не спать собираемся. Запомни это. Разве можно в такое время спать, перкеле! В такое время действовать надо. Вот погоди немного, скоро ты услышишь про такие дела, что тебе и не снилось. Мы не только свое назад вернем! Мы и тебе теперь столько земли дадим, что ты богаче своего хозяина будешь, перкеле!
