Михаил Колесников - Изотопы для Алтунина
Сергей отправился в прессовое отделение.
Здесь была совсем иная атмосфера, чем в молотовом. Можно сказать, торжественно-величественная. Выстроились в ряд десять серебристых камерных печей, в которых нагревались слитки. Десять печей для единственного гидропресса!.. Для подъема заслонок тут применяли электролебедки. Для выкатки пода — механизмы с грузовой цепью. Перед каждой печью сверкали радугой прозрачные водяные завесы, стояли защитные асбестовые экраны со слюдяными окнами. Гудели мощные вентиляторы, установленные в подвале цеха. У одной из печей Алтунин увидел Колю Рожкова.
В этот миг Скатерщиков подал команду, и как раз Колина печь выдала пышащий жаром слиток. Прежде чем поднять раскаленную стальную болванку мостовым краном, ее захлестывали цепью. Цепь казалась тонкой, хрупкой, но опытные стропальщики и зацепщики действовали уверенно. И вот уже слиток раскачивается на крюке крана. Крановщик осторожно сунул его в разверстый черный зев гидропресса, с помощью кантователя уложил на нижние бойки. Оператор перевел рукоятку на пульте. Разорванная надвое вселенная сошлась, сдвинула стальные челюсти. Усилием в двадцать пять тысяч тонн верхняя подвижная поперечина своими бойками сжала слиток.
Ковка началась.
Скатерщиков подавал команды, распоряжался с поста управления передвижным столом пресса, обширным, словно танцевальная площадка, перемещал слиток справа налево и обратно.
Алтунин с глубоким волнением наблюдал за всем этим. Каждый очередной этап работы был хорошо известен ему, и он заранее угадывал действия Скатерщикова. Вот сейчас Петр начинает сглаживать ребра слитка, чтобы не появлялись мелкие трещины.
Первый проход — основные обжатия. Второй — проглаживающие.
И так каждое ребро...
Бригадир уподоблялся дирижеру высочайшего класса. Непросто управлять всем этим громоздким хозяйством, беспрестанно держать в поле зрения и стропальщиков, и зацепщиков, и трех крановщиков, и оператора. У Петра, наверное, в горле пересохло и спину сводит судорогой от напряжения...
Кабина крановщика Букреева имела два пульта управления на разных высотах. Весь комплекс невероятных по точности и быстроте операций Букреев выполнял играючи.
Загадочная личность — этот Олег Букреев. Вот и брошюру сумел написать просто и доходчиво, обобщил свой опыт — бери, читай, перенимай! Сергей читал эту брошюру и радовался за товарища. Задумался: а есть ли у тебя, Алтунин, что-то такое, что следовало бы обобщить? Наверное, есть. Однако ты привык передавать свой опыт, свое умение не вообще всем кузнецам, а какому-то конкретному лицу, тому же Скатерщикову, Сухареву, Грищенко. У каждого из них свои особенности, своя сноровка. Но Букреев перешагнул через это, а ты не осмеливаешься. Почему?..
Алтунин пристально вглядывался в лицо крановщика, будто впервые его увидел. Обыкновенное лицо — широкое, скуластое, густая чернота в бровях. Во всем облике угадывается типичный сибиряк — кряжист, грудь колесом, и кажется, что от него веет добродушием. Весь он этакий положительный, свойский.
Но внешность обманчива. Сергей знал, что Букреев человек жесткий, замкнутый. В отношениях с другими официален. С легким презрением относится к тем, кто выворачивает перед товарищами душу. Сам-то он душу выворачивать не станет. Зачем? И с молодыми возиться не очень-то любит: объяснит, что требуется, один раз — и все. Не усвоил — значит, еще не дорос. Попробуй потренироваться, нащупай сам в своей работе слабое место, а не докучай другим попусту.
Алтунин пытался понять его, отдавая должное букреевской обстоятельности. Такой не станет растрачивать себя на частности. Вам нужен мой трудовой опыт? Пожалуйста, он обобщен в моей брошюре...
С газетчиками Букреев встреч избегает. Как будто и слава ему не нужна, хотя Скатерщиков считает, что это не так:
— Чудак ты, Алтуня. Я лично не верю в то, что человек может быть равнодушен к славе. Возьми себя. Вроде тебе она тоже не нужна, и отношение к газетчикам у тебя почти такое же, как у Букреева, а ведь, наверное, где-то внутри свербит: других замечают, а о таком выдающемся рационализаторе, как Алтунин, стали понемногу забывать? А? И Самарин держит в черном теле... Ну, ну, я шучу, Сергей Павлович. Но насчет Букреева убежден: просто он перерос славу в заводских масштабах, ему подавай масштабы всесоюзные.
Алтунин слабо возразил:
— Если тебя послушать, то все только тем и озабочены, как бы выпрыгнуть в знаменитости. Любой ценой!
— А что, скажешь, не так? В цене только одно — обостренный, гибкий ум. И чего зазорного в том, что человек через свои умственные способности выходит в знаменитости?
— Ничего зазорного в этом я не вижу... Ежели, конечно, ум — в наличности, — поддел Сергей. — А тебе не кажется, что у таких, как Букреев, есть еще и другая цена всему?
— Какая же?
— Труд! Хотя тут едва ли можно да, пожалуй, и неправильно противопоставлять одно другому. Только кому-то обостренный ум нужен лишь для того, чтобы побыстрее в знаменитости вырваться, а Букреев употребляет его на дело... Во всяком случае, я рад, что с тобой рядом такие, как Букреев. В него я верю.
— А в меня?
— Ну, если бы не верил, то и не водил бы дружбу с тобой. Вера в человека, она ведь тоже имеет много оттенков...
...И сейчас, наблюдая за четкими действиями Букреева, Алтунин думал, что от этого парня Петенька наверняка переймет много хорошего. Если он научится у Букреева даже только одному, чему не научился у Алтунина, — ровному, деловому отношению к людям, деловой скупости на эмоции, — то и тогда Скатерщиков сразу поднимется на несколько ступенек. Ты, Алтунин, не всегда умеешь сдерживать себя, подчас много слов расходуешь там, где лучше было бы помолчать. Тебе и самому недурно было бы поучиться у Букреева его деловой скупости, его сдержанности...
А тем временем весь пролет цеха тяжело дышал, пульсировал, млел от малинового жара. Увлеченный Алтунин не замечал этого. Ему не было жарко от огненного дождя: сказывалась, очевидно, долголетняя привычка. Он почти влюбленными глазами смотрел на Скатерщикова, который спокойно, без рывков, подчинял себе движения колоссальной силы. Да, Петр молодец — полностью овладел мастерством кузнеца, умеет прислушиваться ко всем требованиям металла. И целостность задуманной формы как бы сама собой возникала из раскаленного слитка.
Началась основная операция — осадка. Тут нужна исключительная оперативность — надо управиться с осадкой слитка за каких-нибудь пятнадцать минут! Слиток заключили в специальные сферические шайбы, с помощью специальной скобы и цепи поставили на попа и в строго вертикальном положении сунули под пресс.
«Все хорошо, — отметил про себя Алтунин. — Бей его по башке!»
Вскоре слиток стал коротким, пузатым, как бочка. А тут и смена кончилась. Скатерщиков сказал, смахивая с одежды мелкую окалину:
— Пошли, ребята, в душ! Пудрятся только женщины, мужчины должны умываться.
Все дружелюбно заулыбались. И Сергей был счастлив. Это счастье доставил ему Скатерщиков своей безукоризненной работой. Впрочем, не только он. Вся бригада напоминала отличный артиллерийский расчет — била без промаха.
Тут имелась такая примечательная фигура, как Роман Пчеляков, оператор пресса — богатырь в тельняшке. Совсем недавно он служил на флоте и в кузнечный цех принес тот неуловимый флотский дух, под которым разумеется многое: широта натуры, презрение к мелочности, чувство товарищества. Принес Пчеляков с собой и некую флотскую декоративность — грубоватый юмор с одесским привкусом, одежду с явным намеком на то, что он бывалый морячина; отпустил шевелюру до плеч, ходит по городскому парку, трясет ею, таращит свои круглые, как у вола, и по-воловьи добрые глаза... У Пчелякова свое понятие о красоте жизни: он считает, что жизнь и себя нужно украшать. Дескать, так учили классики русской литературы.
Но все это, разумеется, мелочи. Пчеляков умеет работать — вот что главное. Все они умеют работать. Все отличные ребята: и Букреев, и Пчеляков, и Носиков, несколько задиристый субъект с повышенным чувством собственного достоинства. Этот Носиков числится заместителем у Скатерщикова, однако заметно, что ставит он себя намного выше Скатерщикова и, по-видимому, недоумевает, почему бригадиром сделали Петра, а не его. Это тоже частность внутрибригадной жизни...
В целом же бригада понравилась Алтунину. Он похвалил ее работу. К похвале этой все отнеслись вежливо-равнодушно. Его мнение никого здесь не интересовало. Он был для них просто-напросто кузнецом какого-то там арочного молота; таким, как Алтунин, на роду написано пурхаться с мелкими заказами, с необученными юнцами.
По-видимому, также думал и Скатерщиков.
На своего бывшего бригадира Петр смотрел снисходительно, как бы сверху вниз.
Приняв душ, Скатерщиков зашел по какому-то делу в административный корпус, и тут они встретились вновь. Присели в вестибюле у низенького столика, повели неторопливую беседу.
