Борис Лапин - Избраное
До тех пор, пока постройка зданий не будет доведена до конца, школа не сможет работать. С медицинской помощью дело также обстоит неважно. Доктор, который устроил меня в своей комнате, говорит:
— Дело должно быть поставлено так, чтобы чукчи и эскимосы возили сюда больных и клали в больницу, а не врач ездил к ним. Две недели назад был такой случай. Приезжает эскимос с Чаплина: «У нас в селении охотник сломал ногу. Здесь, говорит, есть большой шаман, — пришлите его к нам». Я не стал долго мешкать. Собрал инструменты, взял фотографический аппарат и сел на катер. А вы видели катер, который привезли на базу для обслуживания всего полуострова? В таком случае, пойдемте посмотреть на него. Седьмое чудо света. У него такой вид, что он потонет в любой луже во время большого дождя. Ну, а у нас его, разумеется, пускают плавать по океану. Вот в нем я отправился на Чаплин. Чаплин, вы знаете, где? На американских картах он называется Индиан Пойнт — Индейский мыс. Надо думать, что составители приняли эскимосов за индейцев. Ну вот. По дороге, как полагается, захватил нас шторм. Потом моторист чуть не захлебнулся, потому что в машину попала вода. В общем — добрались до места. «Вы зачем приехали? Наш больной давным-давно выздоровел». Хорошо. Мы переспали несколько часов и отправились обратно. Тут уж дело у нас пошло потруднее. Навстречу задул северо-западный ветер. Из пролива погнало льды. Через некоторое время льды у нас оказались со всех сторон. Мы привязали катер к льдине и решили итти на берег пешком. Отошли четверть километра — нет, дальше не пройдешь. Одним словом, так мы проваландались четверо суток. Приезжаем на базу, а там новое несчастье — заведующий факторией из Дежнева прислал чукчей с вельботом, — у них заболел кладовщик, чуть не умирает. Только мы вышли на берег, появляется второй вельбот — новая записка от заведующего факторией: «Почему вы, негодяи, саботажники, не присылаете врача, для чего врача на Чукотку поставили, не для того ведь, чтобы сидел в Лаврентии и ел сухари?» Вот и извольте работать при таких условиях.
У акушерки тоже есть повод жаловаться. Она никак не может убедить чукчей в полезности своего дела. Женщины смеются. «Разве русским нечего делать, что они присылают учить нас, как рожать детей? Неужели мы сами не умеем этого? Вот нашим матерям никто не помогал, а они все равно справились». Чукчанки считают позором обращаться за помощью при родах. Помощь нужна только шаманская, чтобы прогнать злых духов. Роженица старается вести себя так, как будто ей всякая боль нипочем. Если женщина кричала во время родов, — это целые годы будет поводом для издевательства соседок.
Кроме меня, прошлую ночь в квартире доктора но чевал Александр Семенович Ф. — студент географического факультета в Ленинграде. Он слушал цикл лекций проф. Тана-Богораза о полярной культуре и отправился на практическую работу к азиатским эскимосам. В Чаплине он организовал школу для эскимосских детей. Попутно он составляет грамматику и словарь наречия азиатских эскимосов. По-эскимосски он говорит совершенно свободно. Он приехал на культбазу для того, чтобы выждать прихода торговых шхун Кнудсена, который в прошлом году обещал доставить ему ряд американских книг по морфологии индейских языков из работ Джессуповской тихоокеанской экспедиции.
Он прожил среди эскимосов два года и остается на третий.
Последний день. 16 августа 1928 года.Наконец прибыли шхуны Кнудсена «Нанук» и «Оливия». Я еще спал. В окно постучали.
— Вставайте, вставайте! Шхуны здесь!
Из-за поворота мыса с собранными парусами выходили два длинных валких корабля, припадая на правый борт и обгоняя друг друга, как два хромых, под давлением косого ветра.
Парусно-моторная шхуна — совсем особый вид морского судна. Эдакое сооружение с здоровенными двигателями — и оно во время ветра идет на холостом ходу, выключает машины, лавируя по ветру, старается урвать на плоскости своих парусов легчайшие отклики дальних бурь в погоне за экономией топлива.
Едва шхуны стали на якорь, я поехал на катере к «Нануку», на котором находился Олаф Кнудсен. Кнудсен ждал нас на палубе и приветствовал по-русски. Он говорит по-русски довольно чисто, хотя слишком отчетливо и часто ошибается в ударениях. За эти несколько недель я так много говорил о Кнудсене, что он перестал быть для меня реально существующим человеком. Поэтому я был немного разочарован, когда увидел настоящего Кнудсена. Он не похож ни на старого морского волка, ни на джек-лондоновского торговца. Высокого роста, худой, горбится, ходит в рыжем, замасленном пиджаке, носит роговые очки. По виду ему не больше тридцати пяти лет, хотя он чуть седоват и у него намечается лысина.
Он отвел нас в кают-компанию и, предложив чай, сейчас же начал договариваться о количестве груза, которое сегодня должно быть принято на берег.
Завтра Кнудсен уже хочет сниматься отсюда.
Сейчас же вслед за нами к шхунам начали подъезжать байдарки чукчей из Яндагая, Нуньямо, Поутэна. Они увидели шхуны гораздо раньше нас и торопятся, чтобы не пропустить случая поторговать с Кнудсеном. Они влезают на шхуну по веревочной лестнице и сразу осведомляются: «Минкы Олуф?» (Где Олаф?)
Кнудсен встречает их с приторной любезностью и здоровается с каждым за руку, называя многих чукчей по имени. Плавает и торгует с чукчами много лет.
— Добрый день, мистер Ау-Ау. В прошлом году вас не было в Святом Лаврентии — я справлялся о вас, мне говорили, что вы переселились в Мечигмен. А кто это с вами? Ваша новая жена? О, да! А как поживает миссис Та-Айот-Хёма? О! ее лодку опрокинул морж! Она утонула? Поверьте, мне очень жаль. Вы можете получить бесплатно отрез ситцу на камлейку. Добрый день, мистер Унэургин. Алло, мисс Хиуа!
Чукчи, разумеется, очарованы. Они толпятся на палубе вокруг него. Трогают его пиджак, хлопают его по плечу. Его манера обращения с ними необычайно им импонирует. Смесь вежливости, щедрости на мелкие подарки и строгое крохоборство в делах купли и продажи — свойства, которые создают настоящего полярного торгаша.
Мне рассказывали, что и в годы гражданской войны, когда Кнудсен с компанией Гудсон-Бэй делили торговую монополию на северо-восточном побережье Сибири, он был таким же. Он диктовал условия рынка, повышал и понижал цену на пушнину как хотел, создавая на Беринговом море атмосферу биржевого ажиотажа, но на своей шхуне он держался с туземцами так же благодушно и неумолимо, как теперь. Несмотря ни на какие мольбы, он не соглашался прибавить хотя бы один цент за шкуру, зато, когда на вырученные деньги «туземец» хотел приобрести у него товары, Кнудсен готов был расшибиться в лепешку. Он по двадцать раз бегает в трюм за парусиновыми штанами или новой трубкой, взамен не понравившихся покупателю.
Когда обмен приветствиями с «туземцами» кончился, они перешли на корму, где помещалась судовая лавочка, требуя себе табаку и жевательной резинки, запас которой кончился на советской фактории.
Я выбрал время, когда Кнудсен, выйдя на палубу, наблюдал за отгрузкой, и заговорил с ним о своей поездке.
Он знал еще на Аляске, что у него будет пассажир. Об этом он получил телеграмму из Амторга.
— Через две недели, если все пойдет благополучно, вы будете в Колыме. Я высажу вас в устье реки, у Медвежьей мели. Оттуда вы проедете на катере, который имеется у средне-колымцев. Катер ждет нас, чтобы буксировать товары, привезенные моими шхунами.
— А разве «Нанук» и «Оливия» не могут подняться вверх по Колыме д доставить товары прямо в Колымск без перегрузки?
— Да, конечно, это вполне возможно. Колыма достаточно глубоководна, но я не могу тратить время на плавание по реке. Надо беречь каждый час. Если появятся льды, мы можем зазимовать.
Следующим катером я переселяюсь на шхуну со всеми вещами. Через две недели я уже буду возиться со счетами и фактурами колымской кооперации. Это будет ровно через пять месяцев с того дня, как я подписал двухгодичный контракт в Москве.
1930
ИЗ КНИГИ «ПОВЕСТЬ О СТРАНЕ ПАМИР»
Рассказ комвзвода Золотухина
Туман начал стекать к реке. Вокруг заставы сменились часовые. Из-за гор выполз месяц. Подул слабый долинный ветер. Он принес с левого берега Пянджа, где расположен афганский пост, звуки вечерней музыки, сиплый рев трубы, дребезжание струн, глухой звук пустых барабанов и гнусавые голоса.
Тесная, выкрашенная белилами, комната «погранклуба», увешанная плакатами, схемами оружия и диаграммами, была освещена маленькой чадящей лампой, отбрасывающей колеблющиеся, как крылья летучих мышей, тени. Только что кончился политчас. Красноармейцы разошлись кто по койкам, кто в смену; худенькая курносая комсомолка — жена начальника, единственная женщина в кордоне, шумно вздохнув, принялась за чтение журнала годовой давности; ворчливый «квартёр» взял ключи и медленно пошел в цейхгауз, замкнутый окованной железной дверью. Предметный инвентарь был пустоват. Через неделю ожидалась «оказия», которая вьюками доставит посту мыло, свечи, газеты, бидоны с керосином, письма с родины — все, в чем нуждается человек, хотя бы он был заброшен на край света. Наконец блестящая звезда Железный Гвоздь ярко замерцала на низком небе, и все погрузилось в тишину.
