Юрий Лаптев - Заря
Брежнев первый и объяснил цель прихода..
— Вот, товарищ Торопчин, — сказал он, — некоторые колхозники интересуются таким вопросом: могут ли они предложить своего человека?
— Шаталова? — спросил Иван Григорьевич Брежнева.
Но ответила ему Кочеткова:
— Хотя бы! Все-таки мы Ивана Даниловича знаем не год и не два, а, пожалуй, все двадцать. И верим ему не меньше, чем вашему Бубенцову.
Слово «вашему» прозвучало вызовом, и Торопчину не понравилось. Но он и виду не подал. Попрежнему внимательно продолжал смотреть в лицо Кочетковой.
«А красивая женщина Елизавета. Ай да завхоз!» — мелькнула в голове неожиданная мысль.
— Он здесь с нами всю войну ворочал, пока вы на фронте были, — помолчав и не дождавшись ответа Торопчина, продолжала объяснение Елизавета.
И опять Торопчину не понравились слова Кочетковой. Даже не по смыслу, а по тону, каким они были сказаны: получалось, что Шаталов во время войны дело делал, а они, то есть и Торопчин, и Бубенцов, да и все, кто воевал, и муж Елизаветы в том числе, — валяли дурака.
За фронтовиков, как бы разгадав мысли Ивана Григорьевича, заступился Брежнев.
— Неверно ты, Елизавета Дмитревна, говоришь, — сказал он укоризненно. — Что же, наши люди на фронтах развлекались, что ли? Ведь они кровь свою проливали за то, чтобы к нам опять счастливая жизнь вернулась.
«Счастливая жизнь»? Тоже и Брежнев нехорошо как-то сказал. Без умысла, очевидно, но нехорошо. Конечно, отстояли мы свое право на хорошую жизнь, но много еще трудов положить надо, чтобы добиться настоящего счастья. Не зарубцевались еще боевые раны, да и засуха людям жизнь омрачила.
— А что же вы от меня хотите? — спросил Иван Григорьевич, пробежав пристальным взглядом по лицам пришедших.
— То есть как так? — удивился Михаил Павлович Шаталов. — Ты, товарищ Торопчин, можно сказать, от партии нами руководишь. Ну, к тебе первому мы и пришли посоветоваться.
«Не подкопаешься», — подумал Торопчин. И сказал:
— Это хорошо. Только мой совет все колхозники уже знают. Я секретарь партийной организации. А, коммунисты выдвигают на должность председателя Федора Васильевича Бубенцова.
— Значит, просто поднимай руку? — уже с явным вызовом спросила Елизавета.
— Вы грамотная? — Торопчин взглянул на Кочеткову в упор.
— У нас, слава богу, все грамотные.
— Тогда прочитайте «Примерный устав сельхозартели» и «Положение о выборах». Никто из колхозников права голоса не лишен. Пожалуйста, выдвигайте, агитируйте за своего кандидата. Тем более, Ивана Даниловича Шаталова действительно все у нас хорошо знают.
На этом разговор в тот день закончился, но продолжился на общем собрании колхозников.
После того как от лица парторганизации и правления колхоза с предложением кандидатуры Бубенцова выступил старый председатель Андрей Никонович Новоселов, слово взяла Елизавета Кочеткова. И если Новоселов сказал коротко и скупо, то Кочеткова, как отметил про себя Торопчин, выступила красочно, умно и дельно. Неплохо был подвешен язык у этой женщины. Она даже не хвалила Ивана Даниловича, а просто напомнила колхозникам некоторые этапы из его биографии. Сведенная в один короткий рассказ и очищенная от изъянов, жизнь Шаталова предстала перед его односельчанами как сплошной подвиг. И даже людям, прожившим бок о бок с Иваном Даниловичем много лет и знавшим его не только по усам да по зычному голосу, в какой-то момент показалось: «Смотри, какого человека мы не ценим!».
Да и сам Шаталов, сидевший за столом президиума, растроганно высморкался и, наверное, подумал про себя: «Вон, оказывается, какой он — я».
Но не вся речь Кочетковой прошла гладко. В самый патетический момент, когда Елизавета назвала внушительную сумму, внесенную Шаталовым на постройку танка, из зала звонко прозвучал дерзкий вопрос Дуси Самсоновой:
— А откуда он взял такие деньги?
По веселому оживлению, возникшему в помещении клуба, где происходило собрание, Кочеткова поняла, что реплика звеньевой попала в самую цель. Тем более что сразу же раздался и другой возглас: «С яблони натряс». И третий: «А яблоню от дяди унаследовал. Знаем!»
«Комсомол режет!» — с удовлетворением подумал Иван Григорьевич.
Кочеткова смутилась, но, когда Торопчин успокоил народ, ответ у Елизаветы был уже готов.
— А хоть бы и так, — сказала она, дерзко оглядывая собравшихся своими светлыми, широко расставленными глазами. — Разве эти деньги краденые?.. Сумел нажить — и не пожалел отдать на хорошее дело. А не пропил, как некоторые поступают. Хорошо свое, а то и колхозное пропьют!
Это был уже выпад против Бубенцова. Даже не «камешек в его огород», а целый булыжник, направленный ловкой рукой.
Первым это понял сам Федор Васильевич. Обидно ему стало.
— Ну, погоди, заноза! Я тебе этого не прощу, — зло и вместе с тем горестно прошептала Дуся Самсонова. Девушке больших усилий стоило удержать себя на месте. И, может быть, она незамедлительно ринулась бы в бой, но во-время встретила предостерегающий взгляд Торопчина.
Сразу же после Кочетковой выступил Семен Брежнев, брат бригадира Андриана Кузьмича, тоже поддержавший кандидатуру Шаталова.
Но его выступление к речи Кочетковой ничего не прибавило, даже, пожалуй, ослабило впечатление. В сущности Брежнев повторил то же самое, что сказала Елизавета, но говорил хуже. Все время ежился и повторял к месту и не к месту полюбившееся ему выражение: «сказать — не соврать».
— Иван Данилович, сказать — не соврать, человек на всю область знаменитый!
Тут уж, конечно, Семен Брежнев перестарался, что ему и поспешила сообщить Дуся Самсонова:
— Ну и говори, а не ври!
Но выступить самой Дусе не пришлось и после Брежнева, потому что в ходе обсуждений произошел неожиданный и крутой поворот.
Слова попросил сам Шаталов. Не глупый был человек Иван Данилович и не стал дожидаться, чтобы его противники, а таких на собрании, он знал, было немало, обозленные словами Кочетковой, отыгрались на нем.
И другое знал Шаталов. Недаром ведь он после партийного собрания очень внимательно прислушивался, правда, чужими ушами, к тому, что говорилось на селе.
Большинство колхозников стояло за Бубенцова, и вся парторганизация и комсомольцы тоже. Значит, за Шаталова будет подано от силы десятка два, три голосов. Зачем же допускать такой конфуз? Уж лучше проявить благородство.
Так он и сделал. Сказал очень коротко, хотя обычно поговорить на народе любил.
— Я, товарищи, человек чем известный?.. Тем, что всегда стоял и буду стоять за колхоз. А каждый колхоз силен тогда, когда люди в нем думают и поступают согласно. Верно я говорю?
— Говоришь ты всегда верно, Иван Данилович, — похвалила Шаталова сидящая в первом ряду Марья Николаевна Коренкова.
— И поступаю так! — сердито откликнулся на «похвалу» Шаталов. — Вот и сейчас. Раз партийная организация выдвигает на должность председателя Федора Васильевича Бубенцова, я, как старый член партии, тоже буду голосовать за него. И вас всех призываю! Большое спасибо вам, товарищи колхозники, за честь, но кандидатуру мою, пожалуйста, снимите. Каменным преткновением я быть не хочу.
Красиво сказал Иван Данилович. И себя не обидел, и к единству призвал. Шаталову долго и шумно аплодировали.
А если кто и раскусил Ивана Даниловича, тот промолчал. Правда, после слов Шаталова и выступил только один человек — Иван Григорьевич Торопчин. Но и тот поступил вежливо, не стал обижать старика, хотя и намекнул:
— Я считаю, что товарищ Шаталов поступает правильно. Колхоз действительно крепок сплоченностью, и я думаю, что именно сегодня, при голосовании, это бы и подтвердилось. Одна из кандидатур отпала бы сама собой… Еще я хочу сказать вам о Федоре Васильевиче Бубенцове. Начну с плохого, с того, чем Елизавета Кочеткова закончила… После возвращения с фронта Федор Васильевич вел себя плохо, не как коммунист. И мы пока ему этого не простили. Вы согласны, товарищи?
— Согласны, — прозвучал чей-то голос. И хотя голос был одинокий, даже, может быть, именно поэтому возглас прозвучал как общий ответ. Во всяком случае каждому показалось, что сказал это слово он сам.
— Но нельзя, товарищи, судить человека за то, что он споткнулся. Наоборот, если сам Федор Васильевич забыл, как хорошо он жил и работал до войны, за что свою кровь пролил, так мы должны ему это напомнить! Не верю я, что по душе самому Федору Васильевичу Бубенцову пустая и легкая жизнь. Не верю! Хорошо он может работать, и хочет работать, и будет работать. А мы ему в этом должны помочь. Так или нет?
— Так! — на этот раз единым коротким возгласом подтвердили все собравшиеся.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Долго, бесконечно долго тянулась для колхозников Тамбовщины, да и многих других областей метелистая и жестокая зима на стыке тысяча девятьсот сорок шестого и сорок седьмого годов. Казалось людям, что не будет ей конца.
