Валерий Рогов - Нулевая долгота
— Какую инициативу?! — возмутился Колядкин.
— Ну уж не знаю, Валентин, какую. Ты уже давно не посвящаешь меня в свои дела, — с мстительным удовольствием говорила Тамара. — Кстати, Горесветкин собирается тебя определить на должность с окладом рублей в сто пятьдесят. Говорит, что понимает наши трудности. Ты бы их понимал!
— Тааак, Игнатий Упрошайлович, — и возмущаясь, и удивляясь, заговорил Колядкин. — Ну и ловкач! Вот уж не ожидал! Ну и закрутил! Прямо ферзевый гамбит! Недаром тетушка говаривала, что вера у Горесветкина обманная. Его добрые намерения часто во вред людям выходят.
— Какой же тут вред? — презрительно усмехнулась Тамара. — Тебе деньги предлагают! А тебе они, оказывается, вредны. Ну и Колядкин! Артист! Игнатий Феоктистович сказал, что являться-то туда всего один раз в неделю. Человек помнит о тебе, заботится, и это, оказывается, — вред!
— Ну неужели ты не понимаешь?! — вспылил он. — Тебе-то я не должен объяснять! Ну представь, — успокаиваясь, продолжал он, — из министерства звонят Гартвину. Достопочтенный Рюрик Михайлович, конечно, решительно поддерживает, так сказать, шефскую работу на селе. А что он скажет, положив трубку? Ну что он скажет? — Валентин помолчал и заговорил по-гартвински: — Прекрасная новость… наконец-то для Колядкина… нашлась главная роль… в совхозе «Еропкинский»! Хе-хе-кха!
— Ты, по-моему, преувеличиваешь, — буркнула Тамара.
— Нет, я преуменьшаю, — вздохнул он. — Вот отсюда и получается тот самый вред от добрых намерений Горесветкина. Да и добрые ли это намерения? Он стремится любой ценой заполучить меня. Я ведь отказался! Понимаешь, от-ка-зал-ся.
Она внимательно смотрела на него — с каким-то снисхождением, показывая неприятие его аргументов. Сказала не без язвительности:
— Ну что ж: ты теперь сам все решаешь. Я давно уже не посвящена как в твои дела в театре, так и вообще.
— О чем ты, Тамара? И зачем?
— Да уж так, Колядкин, — ответила она с вызовом.
Он обиделся. Молча пошел в их «большую» комнату: днем — гостиную, ночью — спальню. Дочери не обрадовались появлению отца: он мог помешать их безнадзорой игре. Сел в угол дивана, тупо уставился в телевизор. Телефон был под рукой, на Тамарином трюмо. Почему не звонит Понизовцев? Вопрос навязчиво подавлял всякую иную мысль. В комнату заглянула Тамара. Видимо, с тем, чтобы сгладить размолвку. Или почти ссору? Нет, просто непонимание. Сначала смотрела на него с легкой улыбкой: мол, хватит дуться. Потом улыбка стала скептической, в глазах — осуждение. В который уже раз! Он все замечал боковым зрением, но упрямо не отрывался от телеэкрана. Она постояла в дверях и молча ушла. Они теперь часто молчали, оказываясь вместе. Когда-то он делился с ней всем. Но те времена давно прошли. Любили ли они друг друга теперь? И он, и она уже этого не знали. Звонка все не было. Вновь появилась Тамара:
— Ох и задал ты мне работку, Колядкин, со своими грибами. Весь вечер только и делаешь что-то, а все равно не успеваешь.
— Я сам сделаю, — мрачно пообещал он.
— Ах, да ладно! Знаю, как ты сделаешь.
Она приказала девочкам мыть руки и садиться ужинать. Они с восторгом наперегонки понеслись в ванную.
— Ты-то будешь есть?
— Что-то не хочется. Потом.
— Могу я хоть знать, чего ты ждешь от Понизовцева? — обидчиво, с напряжением в голосе поинтересовалась она.
— Он обещал мне роль, — насупленно ответил Колядкин.
Она ничего больше не спросила и ушла в кухню.
Кормя девочек, Тамара думала о всем том, что есть семья, дом, знакомые. Когда-то она обожала Колядкина. Это было пятнадцать лет назад. Она считала его великим артистом. Да, не меньше, не больше, а великим! В любом случае она не сомневалась, что он станет знаменитым. И их жизнь будет сплошным праздником. Какая верящая, наивная девчонка!..
Им трудно далась его учеба. Решительно не хватало денег. Ну в самом деле — ее скромная зарплата чертежницы и его небольшая стипендия, а нужно было есть, одеваться, принимать гостей, потому что у Колядкина, единственного на курсе, была работающая жена и собственная квартира. Потом родилась первая дочка, стало еще труднее. Если бы не помощь ее родителей, то она просто не представляет, как бы они сводили концы с концами. Но все равно им тогда жилось радостно, весело, счастливо. Они знали: впереди — осуществление больших надежд.
И после окончания училища им жилось хорошо, хотя его артистическая зарплата не принесла достатка в семью — родилась вторая дочка. Но они верили, что вот скоро он получит большие роли, его начнут приглашать в кино, и тогда наконец они заживут безбедно. Однако Рюрик Михайлович Гартвин не спешил «открывать» Колядкина, более того, не видел в нем ничего выдающегося. Ох, как она ненавидела тогда Гартвина! Как возмущалась, как жаждала мщения! А Колядкин? Тыркнулся раз-другой с желанием показать себя — и отступил. Как она его ругала, как сочувствовала, как требовала пробовать, пробовать снова и снова! Эх, Колядкин! Разрушил веру в себя. Превратился в посмешище, в притчу во языцех, в театрального Афоню! Так тебе — за смирение, за покорность! Эх ты, деревня!
Да-а, тогда-то она впервые подумала, что таким он и останется — неудачником! Да, именно тогда она, коренная москвичка, осознала, что он-то — из Еропкина! Что же от него ждать? И так высоко вознесся! Но в городе-то этого мало. А в столице — тем более. И Рюрик Михайлович прав: у каждого свой потолок возможностей. И нечего обижаться, незачем гневиться. Поэтому-то ее Афоня замкнулся, сник, молчит, принялся «бегать» на природу — то по грибы, то на лыжах, и все не с семьей, а в одиночку. А куда от себя-то убежишь?
Ну не вышел в большие артисты, думала Тамара, так развивайся по другим линиям — по административной, по партийной. Слава богу, биография незапятнанная, рабоче-крестьянская, да и умом не обижен. Становись большой персоной, добивайся больших окладов. А то ведь стыдно на заводе отвечать: как успехи Валентина? Ха! Успехи! Какие там успехи! Сплошные неудачи!..
Да-а, давно уже она разуверилась в нем. И ничего светлого не видит впереди. Ах, о чем только она не мечтала, когда выходила за него замуж! Как подруги ей завидовали! Валька — будущий артист! Знаменитый артист Колядкин! Триумфальный праздник жизни! Ох, наивная, глупая девчонка…
А теперь что? Что теперь?! Молчание, недомолвки, вранье, отчуждение. В прошлом году Гартвин предложил ему стать директором театра. Подумать только: директор театра! Отказался! Видите ли, он — артист. Какой, к черту, артист! Десять слов текста и пять минут на сцене! Таким артистом всякий может быть! Она сама была такой артисткой в заводском драмкружке. Как ни убеждаешь — слушать не хочет. Деревня! С места не сдвинешь! Вон превратился в комок нервов. В истукана! В посмешище! Афоня и есть! И как отрезал — ни полслова касательно театральных дел. Силой — и то не вытянешь…
Ну как же тут не скандалить? А его, Афоню проклятого, ничем не проймешь! Запрется в ванной комнате, бормочет что-то перед зеркалом. Роли разучивает, ха! А теперь приспособился ватное одеяло стелить в ванне. И блаженствует, как на кушетке, кум королю! Да еще воду в умывальнике включит, чтобы телевизор не слышать. Почитывает, декламирует… Ну погоди! Вместо того чтобы помочь по хозяйству, он, видите ли, делом занят. Каким делом, Колядкин? Кому оно нужно, это твое дело? Тебе одному! Устала бороться, Колядкин, надоело. Хватит! Разъезжай по гастролям, торчи на съемках, хоть по месяцу домой не являйся. Словом не упрекну…
А чего теперь-то упрекать? Раньше ревновала, искала доказательств измен, а теперь и этого нет. Впрочем, ей и самой это стало не нужно. Да, года три как не нужно… А он, похоже, догадывается. Ну и что?! Она работает в большом коллективе, и почему же никто не должен обратить на нее внимание? Что она, уродина? Или старуха? А то ведь и в старуху превратится, и ничего запретного не узнает. А какой же женщине не хочется быть обожаемой? Нет таких! Вон инженер Мироничев просто с ума по ней сходит, требует, чтобы разводилась. Ха! Легко сказать — разводись! А дочки?..
Интересно: когда же Колядкин догадался об этой ее связи? Вероятно, тогда, когда мать неделю жила, а она вроде бы в командировку уезжала. Ха! Аборт делала! Да неудачный, чуть не загнулась… Он понял. Разве от этого лицедея что скроешь? Он все по роже видит… Хорошо, что тогда промолчал, а то бы расстались. А может быть, и лучше бы было?
15. Гость
В дверь позвонили. Тамара бросила возиться с грибами, пошла открывать. Заглянула в комнату: Колядкин спал, запрокинув голову на спинку дивана. Кто же это так поздно? — тревожно подумала она. А вдруг Понизовцев?! Она торопливо одернула халат, взбила волосы.
— Кто там?
— Свои, — ответил уверенный мужской голос.
Она открыла дверь.
