Антон Макаренко - Том 2. Марш тридцатого года
— Алеша, погляди, какие к нам девчата красивые пришли?
— Сам ты такой красивый: рыжая борода, и чегой-то тебе ее повыщипывали.
— Да я ее сейчас срежу, милые девушки! Еще чего не нравится, могу тоже срезать, ухо например!
Но девушки увидели Алешу, бросили Степана. Маруся заговорила громко:
— Товарищ Теплов, к тебе пришли, принимай в Красную гвардию.
Степан шлепнулся на табуретку и открыл рот, у Василисы Петровны даже глаз зачесался; капитан, как погрузил руки в тесто, так и остался. Девушки заметили общее удивление, Маруся что-то хотела сказать, но не успела: крик поднялся в хате. Степан вскочил с табуретки и закричал громе всех, капитан что-то прохрипел протестующе, и Василиса Петровна произнесла какие-то слова. Только крик Степана оказался сверху:
— Ха! В Красную гвардию! Да что вы, девчата, белены объелись?
Алеша вытащил из кармана наган:
— Держи, Маруся, револьвер!
Глаза Маруси вспыхнули пожаром. Она жадной рукой ухватила рукоятку револьвера, дуло его само направилось в Степана. Степан вдруг сделался деловым, метнулся даже в сторону:
— Да что ты делаешь, Алексей! Да разве можно бабе…
Капитан тоже:
— Алексей Семенович, какие шутки с оружием!
Одна Василиса Петровна смотрела на всю эту историю с интересом, смеялась открыто и молодо:
— Молодцы, девчата! Поступайте в Красную гвардию!
Алеша обнял мать за плечи:
— Вот кто понимает дело — это мама! У девушек душа горячая, рабочая, а винтовка и у них стрелять будет.
Степан вытаращил глаза:
— Да отними ты у нее наган, Алексей! Смотри, она в мамашу направила!
Маруся ответила звонким, как будто даже новым голосом, в котором уже не было ни девичьего смущения, ни девичьей легкой шутки.
— Ты солдат, не егози тама, в кого стрелять нужно! Чегой-то думаешь, ты один тут все понимаешь. Скажи, какой ты такой, военный. Я и без тебя знаю, в кого стрелять. Привыкли на бабу с крыши смотреть, эксплуататоры!
Степан смущенно затоптался перед Марусей:
— Девушка милая, я с тобой кругом в согласии. Отдай только наган, честью тебя прошу.
— Отдать, что ли, ему?
— Так, — сказал Алеша. — Ты хорошо говоришь, Маруся, дело говоришь. А только револьвер не заряжен.
Варя снова захохотала громко. Маруся прищурилась на Степана:
— А еще военный! Испужался, как малый ребенок.
Алеша взял из рук Маруси револьвер, обернулся к Степану:
— Товарищ Колдунов!
— Слушаю, товарищ начальник.
Маруся снова по-девичьи пискнула:
— Вот, тетенька, как с ними разговаривать нужно. Тогда он сразу смирный!
— Сроку три дня. Маруся и…
— Варя.
— И Варя… рабочие на заводе Карабакчи. Рабочие, понимаешь?
Степан серьезно мотнул головой.
— Даю тебе три дня. Самые главные приемы с винтовкой, стрельба. Патрона по три выпустишь…
— Товарищ Теплов, разрешите доложить. Винтовок нет, а если шесть патронов, тоже достать нужно.
— Достанешь. Понимаешь?
— Так точно, понимаю.
— Покажи, главное, насчет строя, перебежки, сторожевого охранения. Три дня. Ты отвечаешь.
— Слушаю, товарищ Теплов!
— Вот, товарищи, ваш учитель. Полная дисциплина должна быть.
Варя спросила недоверчиво:
— Это… слушаться его, что ли?
— Его слушаться.
— Да он какой, смотри: против женщины идет.
— Никуда он не идет. Помиритесь. Да шапки нужно достать, платки не годятся.
Василиса Петровна молча, внимательно наблюдала эту церемонию, а когда она закончилась, приняла с другой табуретки кастрюлю и пригласила:
— Садитесь, товарищи, садитесь, девушки милые. Не только им, мужчинам, выходит, с оружием ходить… Молодые вы мои, хорошие. А по-старому жить — все равно лучше смерть.
Маруся слушала внимательно, разумно, потом сказала:
— Мы эту жизнь тоже попробовали. Вы не думайте, что мы такие молодые. Я с семи годков и чужие беды, и свои — все на одних плечах носила. А товарищ Колдунов думает: только он знает.
Товарищ Колдунов виновато завертел башкой:
— Я это… понимаете… не поспеешь за всем.
26
Прямо с поезда Муха и Павел пришли к Семену Максимовичу. Был уже вечер. Василиса Петровна одна сидела за столом и у самой лампы дрожащей иголкой старалась вытащить занозу из пальца. Семен Максимович за печкой копошился у кровати, в чистой комнате гудели голоса. Отворилась дверь из сеней, Муха заглянул:
— Добрый вечер. Спит Семен?
Семен Максимович ответил:
— А? Вернулись? Заходи, заходи.
— Здравствуй, мамаша! Ай-ай-ай! Что ты там достаешь?
— Занозила вот.
— Ах ты беда! А вытащить некому?
Василиса Петровна улыбнулась:
— Некому. И у меня глаза старые, и у старика. Я вот тыкала, тыкала, весь палец исколола, а не вытащила.
— Ах ты, беда какая!
Муха швырнул фуражку на гвоздь.
— Давай-ка твой инструмент!
Василиса Петровна протянула Мухе иголку. Из сеней вошел Павел, Семен Максимович взял его за локоть:
— К Алексею зайдешь? Они еще не спят, все спорят.
Павел направился к дверям. Держа в одной руке больной палец Василисы Петровны, другой рукой с иголкой Муха остановил Павла:
— Стой, Павел. Ты там не очень болтай при этом… при офицере, капитан он, что ли? И для чего ты с ним возишься, Семен Максимович, вот теперь и поговорить нельзя. Подожди, вот мамаше операцию сделаю, я тебе все растолкую по порядку.
Павел Варавва ничего не ответил, прошел в комнату.
Семен Максимович придвинул к столу табуретку, пальцами потер висок.
— Капитан — неплохой человек, только чудак. В Красную гвардию хочет, только… давай ему пушку. В пехоту, говорит, ни за что.
Вытянув губы, наострив глаза, Муха возился с занозой:
— Пушку ему? Я и сам не прочь бы, да пушек и в губернии нету. Там здорово прикрутили нашего брата. Прямо во все глаза смотрят.
— Что там еще в губернии?
— Да у нас… так… ничего. Дела!
— Хорошие дела?
— Одним словом, прямо говорить — берем власть!
— Ой! — вскрикнула Василиса Петровна.
— Прости, мамаша, это я, понимаешь, забыл про твой палец, думал — штыком действую. Семен Максимович, великие дела наступают: смотри на Петроград и будь готов. А то, может, и Москва начнет. Как удобнее. Ох, и палку ты загнала, Василиса Петровна, стой, стой, держись! На! С этим делом мы победоносно закончили.
— Спасибо.
Усаживаясь на табуретке, Муха толкнул локтем Семена Максимовича:
— Так как, Семен, думаешь?
— Рассказывай, рассказывай, чего ты зубоскалишь, как будто мой Алеша или этот самый Колдунов?
— Ну, добре, расскажу. А чаю дашь?
— Дай ему, мать, горячего, а то он с дороги.
— Тащи, Василиса Петровна! Тащи борщ! С говядиной, что ли?
Василиса Петровна подняла руку к щеке, улыбнулась виновато:
— Не знали, что приедете, без говядины борщ.
Муха смеялся беззвучно, только звук «х» выходил у него длинный и веселый.
— Не ждали гостей? Ну, я и без говядины на этот раз.
— Да довольно вам, развели тут со своим борщом! Рассказывай, чего болтаешь!
Семен Максимович прикрикнул на Муху строго, Муха послушно привел себя в порядок, придвинулся к столу.
— Одним словом, Семен, последние дни идут. Но я за нас не боюсь. У нас, понимаешь, голыми руками возьмем.
— Какой ты, Муха, егозливый человек! У нас! Что у нас, я и без тебя знаю. Там что, в губернии?
— Ты знаешь без меня, как у нас, а солдат прислали. Прибыли солдаты?
— Про солдат тебе мой Колдунов расскажет.
— Ох, и молодец ты, Семен! У тебя прямо штаб: и командующий, и разведка, и артиллерия, только пушек, у бедного, нету. Давай Колдунова сюда!
— Говори, что в губернии.
— В губернии ничего. Обо всем побалакали. Ничего темного нет. В резолюции так и сказано: обращать внимание на остроту и серьезность переживаемого момента. И еще одно важное дело. Да я лучше тебе прочитаю.
Муха из внутреннего кармана достал целую кучу бумажек, послюнявил пальцы, начал перелистывать. Из облезшего футляра вытащил очки и сделался похожим на сельского писаря.
— Есть. Слушай: «Сдерживая массы от преждевременных и изолированных выступлений, мы должны теперь же готовиться к тому, чтобы дать решительный отпор нападающей контрреволюции».
— Стой, стой! Прочитай-ка еще раз.
Муха прочитал еще раз и глянул на Семена Максимовича поверх очков. Семен Максимович оглянулся на дверь в чистую комнату:
— Чудное что-то: дать решительный отпор. Выходит, в случае чего дать отпор. А если не будет случая?
Муха приступил к сложному делу запрятывания своих бумажек, очков, футляра.
— Это так пишется, понимаешь. Там, в губернии, тоже положение на иголках. Написать прямо нельзя, все равно узнают как-нибудь, вот и пишется «отпор контрреволюции», а каждый должен понимать: не жди, пока тебя совсем за глотку схватят. Все едино, они налазят, и довольно нахально. И дело понятное, какой отпор: взять да и… коленкой, это и будет самый лучший отпор. А насчет преждевременных выступлений — это для таких, как твой разведчик. Колдунов этот самый. Да давай же его сюда!
