Борис Пильняк - Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар
«Если бы эти правоверные христиане жили в первые века христианства, они бы прежде всего стали наводить справки о банковских кредитах апостола Павла в Риме».
Маркс писал Энгельсу 13 февраля 866-го года:
«Вчера я опять слег… Если бы семья моя была обеспечена и моя книга закончена, то для меня было бы совершенно все равно, сегодня или завтра меня отправят на живодерню, – другими словами, – когда я подохну. Но при вышеупомянутых обстоятельствах мне этого еще нельзя себе позволить».
И писал неделю спустя:
«Врачи правы, говоря, что главная причина повторения припадка – чрезмерная ночная работа. Но не могу же я объяснить этим господам, – да это было бы и бесполезно, – что меня вынуждает к таким излишествам».
Маркс работал в Интернационале и над «Капиталом», – и в апреле 867-го года он писал:
«В прошлую среду я выехал на пароходе из Лондона и в бурю и непогоду добрался в пятницу до Гамбурга, чтобы передать там г. Мейснеру рукопись первого тома. К печатанию приступили в начале этой недели, так, что первый том появится в конце мая… Это, бесспорно, самый страшный удар, который когда-либо пущен в голову буржуа»…
В закат дощаник приплыл к глухому селу на диких камнях под соснами, под серым небом. На берегу собралась толпа. С берега далеко по воде донеслось:
«Вихри враждебные веют над нами»…
Унтер на корме крякнул и сказал негромко:
– Эй, тише там!..
С дощаника понесся к берегу второй такт песни:
«В бой роковой мы вступили с врагами»…
Дощаник и берег слились в один хор.
Унтер покрякал на корме, раз и другой почесал в затылке, затем махнул рукой и полез под доски в корму, складывать свой сундучок, – впрочем, его никто не замечал.
Дощаник подплыл к камням на берегу. Сошедшие с дощаника и бывшие на камнях жали руки друг друга и обнимались, видевшие друг друга первый раз и тем не менее – товарищи. Имя селу было – Шушенское.
Климентия окликнул голубоглазый человек:
– Товарищ, – вы не из сельца Чертанова возле Камынска?
Климентий глянул на голубоглазого человека, –
– Был и там.
– Клим Обухов?
Климентий глянул на голубоглазого человека и крикнул по-ребячески:
– Ванюха?! – Ванятка Нефедов?! Иван ответил с гордостью:
– Я и есть своей персоной. Ты один ай с кем? – тащитесь прямо ко мне, у нас тут коммуна-университет почище, чем у Никиты Сергеевича!..
На горе на камнях, окруженные лиственницами и кедрами, стояли широкопазые, деревяннокрышие избы с окнами высоко над землею. Иван Нефедов, Климентий Обухов, Дмитрии Широких вошли в избу. Стены в избе чисто были выбелены, по полу бежали самотканые пестрые дорожки, над окнами висели пихтовые ветви.
Поставили у дверей свои сундучки, сняли пальто. Иван грел самовар, – в гордой торжественности Иван подал Климентию книги, немецкий учебник, «Историю развития капитализма в России» В. Ильича, «Капитал» Маркса…
Сорок шесть лет тому назад, считая от 1913-го года, весною, «в бурю и непогоду» Карл Маркс отвез на пароходе из Лондона в Гамбург, переписанную набело, рукопись первого тома «Капитала», – и осенью того ж года книга вышла из печати, – понятия «капитализм» – и слово «капитализм» впервые даны были человечеству… А тринадцать лет тому назад, считая от 1913-го года, на рубеже веков, – здесь, в селе Шушенском, в окончательный порядок была приведена та вторая книга, которую Иван показывал Климентию – «История развития капитализма в России» – пролог гибели капитализма в России, – написанная Владимиром Ильичей, который именно здесь в Шушенском, в ссылке, провожал девятнадцатое столетие и жил навстречу новому веку…
Иван Нефедов вновь вывел товарищей на улицу. Напротив стояла изба, ничем не примечательная, кроме того, что забор вокруг нее густо порос хмелем.
– В этой избе с женою и со старухой-матерью жены жил Владимир Ильич, – сказал Иван. – Видишь, на других заборах нету хмеля? – Он посадил этот хмель, от него он пополз по забору, след по себе человек в растении оставил… А жил как? – тогда здесь, кроме чалдонов и вечнопоселенцев, то есть уголовных, отбывших каторгу, – их жило тогда, – он с женой да двое рабочих, картузник из Польши Проминский и металлист из Питера финляндец Энгберг… И как жил?! – утром сидел, читал на всех языках и – что нужное – переводил на русский язык, – после обеда свое писал и переделывал наново, – вечером опять читал, учился сам и учил товарищей, всех философов перечитывал, а Надежда Константиновна финляндцу Энгбергу «Коммунистический манифест» растолковывала на немецком языке и разъясняла тот самый «Капитал», ту самую книгу, которую я вам показывал… его собственная книга у нас сохранилась. Почту зимой на возке привозили, книги и письма, Владимир Ильич письма писал толщиною в тетрадь!.. Работал, кроме того, Владимир Ильич для населения, – давал советы, писал бумаги. Сосипатыч тут есть, сами увидите, чалдон, – первым другом был у Владимира Ильича, – старичок – бедняк немудрящий, однако поэт и охотник вроде нашего Мишухи Усачева, собачка у них с Владимиром Ильичей общая была, Женькой прозывалась. Мороз в этих местах зимой – замерзает ртуть в градуснике и неизвестно, сколько ниже ее замерзания. Енисей до дна промерзает, вода сверху льда течет. Владимир Ильич в это время в бумагу зарыт, Сосипатыч неизвестно где пропадает, Женька спит под лавкой… А весна – дикие гуси тучами, лебеди, тетерева, журавли. Женька волнуется, Сосипатыч в избе с рассвета, тоже волнуется, Владимир Ильич ружье чистит, тут же при них Проминский, тоже в беспокойстве. Весна!.. Надежда Константиновна на всех дикую птицу жарит под руководством Сосипатыча. Весна в полном разгаре – и Владимир Ильич в полном с ней согласии. На островах здесь, на реке зайцы целыми стадами плодятся, Владимир Ильич с Сосипатычем на охоту за ними плавали, полные лодки натаскивали… Ночи здесь летом короткие, – писание, книги и почта идут своим чередом, – а ночью, старожилы помнят, – стоит Владимир Ильич на камнях у реки, один или с Надеждою Константиновной, – заря с зарей сходятся, – стоит, прислушивается к реке, вперед всматривается… Как он жизни впереди ждал, как он жизни не боялся!.. – Последний год, старожилы рассказывают, – уехал он отсюда в феврале 900-го, не то, значит, в последний год прошлого века, не то в первый год нового столетия, – и вот с лета, с июня месяца, когда заря с зарей сходятся, стал он готовиться к жизни, – всю осень, всю зиму до февраля ночи напролет светился огонь в его окошке, ночей не спал, исхудал, пожелтел, – готовился к жизни… В Пятом году он посчитался с царем – еще раз посчитаемся… Уехал тогда Владимир Ильич отсюда. Камень здесь, вода да лес – места царские. Уехал человек, хмель от него остался, хмель цветет… Жили тогда здесь – он с женой да с жениной матерью, добровольно приехавшей за ними, Проминский да Энгберг, к этому царскому месту прикрепленные, – а теперь нас здесь сорок девять человек да вас двое – пятьдесят один вместо троих. Я уже тебе говорил, Клим Артемович, оставил Владимир Ильич здесь свои кое-какие книжечки– «Капитал», который я тебе показывал, его собственный, многие руки здесь до этой книги касались…
Товарищи стояли на холме над рекою. Далеко на западе – над «европейской» Россией – меркла зоря. Ни Климентий, ни Иван не знали, что в те же самые дни, когда приехал Климентий в Шушенское, направляем был в ссылку, только не в Минусинские земли, но в Туруханские, еще дальше на север, к самому полярному кругу – революционер, человек громадной убежденности, громадной воли к борьбе и громадного презрения к империи, – тот человек, большевик, который в Сольвычегодской тюрьме прошел сквозь строй – с открытою книгою Маркса. Его поселяли на самом деле в двадцати километрах от полярного круга, и не в селе, а в зимовье, где всего было три избы. Зимовье называлось Курейкой. Полгода там длилась ночь. Каждый час за ним следил жандарм. Для того, чтобы не умереть, как этого хотела империя, своими руками он сделал себе гарпун, чтобы охотиться за рыбой, и топор, чтобы пробивать лед. Целыми днями ему приходилось охотиться, ловить рыбу, рубить и колоть дрова, топить печь в отчаянном морозе и в полярной ночи, чтобы кормиться и не замерзнуть, не умереть с голода и от мороза. Жандармы следили за тем, как человек не умирает. Империя хотела убить его Арктикой, – он, многажды уже уходивший из ссылок и тюрем, хотел жить, чтобы делать революцию, и – один – он побеждал Арктику…
Сорок шесть лет назад от 1913-го года, «в бурю и непогоду» Карл Маркс отвез из Лондона в Гамбург первый том «Капитала». Один из первых, кто написал о «Капитале», назывался Евгением Дюрингом, который –
«не находил достаточно сильных слов для осуждения книги Маркса».
