Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи
— Согласия добились. Или не видели, сколько народу стояло на площади? Все вышли! А это значит, сплоченный у нас народ, друг за друга стоят. Понадобится — как один выйдут. Разве этого мало? А понадобится. Сверхумный Грязнов и то ждет, что что-то должно произойти. А у него есть чутье.
— Настегал он, видно, тебя, Грязнов-то, коль так взбудоражен. С радости настегал, потому как понял: провалили мы забастовку.
— Не беда, — заявил Артем. — Товарищей наших он будет стараться освободить, ему это необходимо — фабрика должна работать. И это уже будет уступкой с его стороны. Что и надо. А главное — всем скопом можем стоять. Сила! Дорожить надо этой силой. Артем, видя, что мужики сосредоточенно курят и молчат, направился за занавеску, опять пристроился рядом с Лелькой на сундук.
— Ну, Лелька, вот повоюет Егор, вернется, красивая будет жизнь, — начал Артем, обнимая Лельку за плечи. — Только и останется — радоваться.
— Егорушка с деньгами приедет: куда ему там тратить, что платить будут за службу? Свое дело заведем, вроде фабрики, — деловито сообщила Лелька.
— Зачем это ему, Лель? — спросил Артем. — Эвон махина какая за окном, мы в ней будем хозяевами. Тут уж не до своего дела…
— Хорошо бы так, — мечтательно сказала Лелька. — Тогда уж, хочешь работай, хочешь дома сиди.
— Дура ты, Лелька, — поскучнев, сказал Артем. — Все время на людях, а ума так и не набралась. Чего тебя только Егор взял?
— Ты больно умный, вахлак, — обозлилась Лелька. — Поди отсюда.
— В самом деле, Артем. Поди-ка сюда, — позвал из-за занавески Родион. — Все-таки обсудить надо…
Но до обсуждения так и не дошло. В каморку вошел без стука мужик в стеганой, на вате, порыжевшей тужурке, в серых, изъеденных молью валенках, в шапке с вытершимся мехом. Посмотрел на Лельку, на Артема и спросил простуженным басом.
— Ты, что ли, Крутов-то будешь?
— Ну? — Артем с удивлением разглядывал его. — Какое тебе дело до Крутова?
— Обыкновенное, — сказал мужик, ухмыляясь. На узком лице его с впалыми морщинистыми щеками было неприкрытое любопытство. — Бабу встретил на реке, когда с города шел. С ведрами баба, с коромыслом. Христом богом молила, чтобы нашел тебя, сказала, в какой каморке найти. Вот и нашел, и говорю: домой не ходи — полицейские сидят. Избил, поди, кого? Али что еще?
— Али что еще, — раздумчиво ответил Артем. Значит, недаром Грязнов в минуту злости крикнул: «Убирайтесь с глаз долой! С фабрики и из слободки!» Он уже знал об аресте. — Спасибо, что не поленился, нашел, — сказал Артем мужику. — Баба не назвала себя?
— Торопилась баба. Христом богом молила скорее найти. На прорубь с ведрами шла…
Случилось же вот что. Когда, по расчетам Фавстова, Артем должен был вернуться домой, он отправился к нему вместе с Попузневым и Никоновым. Хозяйка провела их в комнату, которую снимал Артем. Единственное окно в этой комнате выходило в сад, занесенный сейчас снегом. В самой комнате стояла железная кровать, покрытая серым одеялом, рядом стол и над ним полка с книгами и разрозненными журналами «Народный учитель». В книгах для себя Фавстов ничего интересного не нашел — это были пособия по истории русского государства. Правда, в одной, самой увесистой, после «Истории русской земли» Н. А. Рубакина была вплетена брошюра без указания автора — «Современная борьба классов». Эту книгу Фавстов отложил, чтобы взять с собой. Не оказалось ничего предосудительного и в плетеной корзине, что стояла под кроватью.
— И это все вещи постояльца? — спросил Фавстов хозяйку.
— Все, что есть, все тут.
— Невелико богатство. Ночует он регулярно?
— Не было такого, чтобы не приходил. Иногда задерживается.
— То-то и оно, задерживается, — буркнул Фавстов. Он велел Попузневу дожидаться постояльца и арестовывать всех, кто войдет, сам обещал заглянуть попозднее.
Он и Никонов ушли. Хозяйка тоже стала одеваться. Это была женщина лет пятидесяти, живущая одиноко. К своему постояльцу, скромному и уважительному, она привязалась, хотела ему сейчас как-то помочь.
— Сиди. Никуда не пойдешь, — остановил ее Попузнев. Он поставил стул к печке, прислонился спиной. Ему было тепло и хорошо.
— Это что же, ты меня и на двор не выпустишь? — удивленно спросила хозяйка.
Попузнев лениво подтвердил.
— Сама слышала, что наказывал пристав.
— Не ври, помело гороховое, обо мне он ничего не говорил. Пойду и слушаться тебя не буду.
— Э, не дури. — Пришлось встать от печки, накинуть на дверь крючок. Женщина стала ругаться, Попузнева это мало смущало: он уже давно заметил, что в слободке за много лет все привыкли к нему и не боятся. Сердиться, что ли, на них за это? Подумывал перевестись в другой участок, но так и не решился: «В другом-то, может, заставят бегать, как мальчишку. Уж лучше терпеть ругань и быть в покое».
Хозяйка, увидев, что городового ничем не проймешь, на время затихла, принялась за шитье. Попузнев, разомлевший в тепле, изо всех сил старался не задремать. Теперь он даже жалел, что она не кричит на него — в тишине недолго и уснуть.
— Слышь-ка, — вдруг окликнула она его, — воды бы надо принести. Согреем самовар и попьем. Наверно, и тебе не повредит стаканчик чаю.
— Поди, — после некоторого раздумья сказал городовой. — Но только живо, лясы не точи с бабами-то.
Хозяйка взяла ведра, коромысло и вышла. Она знала, что Артем мог быть только в каморках у Родиона Журавлева, и хотела кого-нибудь послать, чтобы ему передали о приходе полицейских. На улице уже темнело, людей поблизости не было. Уже повернула к соседке, намереваясь попросить ее, но вовремя вспомнила, что та с утра ушла в деревню к родственникам и вернется только на следующий день. Не зная, что делать, она шла по тропке к реке. В это время ей повстречался незнакомый мужик. Его и пришлось просить.
Еще раз поблагодарив мужика, Артем выпроводил его из каморки. Надо было посоветоваться с товарищами. Не было сомнения, что арестовать его хотят за причастность к городской фабрично-заводской группе. Недаром после того, как Спиридонов с Никоновым прошли в полицейский участок, Фавстов сразу же помчался к Грязнову.
Скрыться, не имея паспорта на другое имя, — едва ли долго продержишься, полиция все равно найдет. Остается объявиться Фавстову и покориться тому, от чего не уйдешь. Артем подумал, что его возбужденное состояние, которое началось с той минуты, как он увидел в толпе рабочих Спиридонова, — было уже неосознанным решением объявиться полиции. И оттого он немного нервничает, не сдерживается в разговоре.
Родион и Маркел переглянулись с недоумением, когда он сказал им, что произошло. Семка опустил голову, чувствуя себя виноватым, хотя вины его никакой не было: если бы они даже и не «пугали» Спиридонова, все равно он нашел бы возможность сообщить полицейским об Артеме.
— Вот что, друг милый, — сухо сказал Родион. — В тюрьме еще насидишься. Они, неуемные-то вроде тебя, все время рядом с нею ходят. Лучше обдумаем, что можно сделать.
Сообща после недолгого разговора решил, что Артему надо на время уехать в деревню, где учительствует Ольга Николаевна. Приедет под видом жениха, и это ни для кого не будет необычным. За это время они постараются достать Артему паспорт. Связь с ним будет поддерживать Варвара Флегонтовна.
Артем согласился. Сразу же зашел к Варе, оставил ей свой будущий адрес. Ночным московским поездом он выехал в Ростов.
Глава пятая
1
Уездный город Ростов в базарные дни собирал крестьян со всей округи. Еще затемно по всем дорогам — от Сулости, Поречья, Петровска, со стороны Борисоглебских слобод — тянулись воза с сеном, дровами, картофелем, овощами, рыбой. По осени гнали скот, везли битую и живую птицу. Ржущим, мычащим, спорящим табором становилась базарная площадь неподалеку от вокзала. Горожанин мог купить здесь все, что производилось в крестьянском хозяйстве, приезжие мужики выбирали в лавках купцов те товары, которые необходимы сельскому жителю. Торговый шум на площади длился до полудня. К этому времени все сделки купли-продажи заканчивались, воза с кладью опять разъезжались, но уже по городским улицам к домам покупателей в пригородные слободы. Замусоренная базарная площадь пустела до следующего торгового дня.
Где-то после полудня порожние крестьянские подводы начинали скапливаться у коновязей возле чайных, трактиров, гостиничных домов. Мужики, довольные продажей своего товара, городскими покупками и гостинцами родным, заходили в заведения выпить стопку водки, закусить перед обратной дорогой…
Благословенные мирные дни! Кто не вспоминал их в холодную и голодную зиму третьего года войны!
Теперь редкие крестьянские воза покупатели осаждали еще не подступах к городу. Предлагали за продукты бешеные по сравнению с довоенным временем деньги, озлобленно грызлись меж собой, задабривали мужиков, умоляли. Ошеломленные их натиском мужики упрямились, рвались к базару; крестьянским умом понимали: если на полдороге дают неслыханные цены, каковы же они тогда на самом базаре? Так за каждым возом и шли толпы горожан, распределяясь по пути в очередь.
