Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
Выходим из машины на бетонированную площадь, окруженную длинными корпусами. Пребольшое и очень аккуратное хозяйство.
— Тут будут подсобные мастерские и конторы наших субподрядчиков. Столовая еще не застеклена, но скоро начнет действовать. Все временные здания, на девяносто процентов разборные из армопенобетонных плит. Построим ГРЭС — они тут станут не нужны. Разобрал — и перевез туда, где снова потребуются…
Попав в свою стихию, Каролинский с радушием человека, увлеченного делом, старается показать нам все, что тут творится.
— Там у нас плотина. — Он показывает на водные зеркала в лесных окнах за стройбазой. — Водохранилище для станции. Но одна здешняя речка нас не устроит, поэтому тянем еще водопровод с Оби.
— А это что за домики? — спрашиваем, глядя на уютные постройки по углам площадки, срубленные из круглого желтого леса, под серым шифером, с голубыми наличниками окон.
Каролинский вдруг смущается, краснея до корней волос:
— Я не хотел говорить. Понимаете… Окружили меня однажды женщины-строители и жалуются: мучаемся, плохо нам. Ну, я остановил на день все работы, и вот — сделали уборные.
— Замечательно! Ведите, посмотрим!
Чистенькие помещения. Паровое отопление, канализация, на полу метлахская плитка. Роскошь для таежных мест? Да нет, необходимая забота о человеке, именно в суровых условиях — первостепенная. А краснеет Каролинский, видимо, потому, что получил нагоняй за остановку работ. Не привыкли у нас обращать внимание на такие «мелочи» быта. Мне приходилось видеть в Сибири новые школы, не отличающиеся от столичных, но без уборных, и бегают детишки в любую погоду в холодные нужники, поставленные в стороне от школ метров за сто.
Что важнее? Вспомнился разговор о моем старом знакомом Пикмане Григории Ильиче, замечательном строителе из Татарии, теперь управляющем трестом «Мегионгазстрой», как он, приостановив постройку пекарни, «отгрохал» танцплощадку в Нижневартовске. Об этом рассказывают, смеясь, а наверное, крепко проработали Григория Ильича! Но как же быть, если население города — сплошная молодежь? Была бы там бетонка, как в Сургуте, плясали бы на бетоне.
— Много у нас хороших людей, — сказал секретарь парторганизации ГРЭС инженер Михаил Алантьев. — Есть такие, которые приехали только построить станцию, но создаются и постоянные кадры. Жильем еще не все обеспечены по-настоящему, зато заработки большие: штукатур шестого разряда зарабатывает до четырехсот рублей в месяц, слесарь шестого разряда — триста пятьдесят рублей, шоферы — от трехсот до шестисот рублей.
У Алантьева тонкое, немножко лукавое лицо. Он легкий, подвижный, и сразу видно, что, как и Каролинский, «въелся» в строительство ГРЭС. У него тоже солидная строительная биография: три года на Томь-Усинской ГРЭС под Новосибирском, потом Ириклинская ГЭС севернее Орска. В этом году там введут в действие первый блок, а Ириклинскую ГЭС закроют. Такое сообщение радует: электроэнергии она дает мало, а ее водохранилище при знойном лете Оренбуржья — одна сухота для реки Урала. Ниже плотины, особенно в устье, он обмелел так, что рыбам негде укладываться на зимовку.
— Я хотел бы показать вам и то, как живут наши рабочие, — предлагает Каролинский.
— Обязательно посмотрим. — Я вспоминаю промелькнувшие перед нами в черте города «голубятники», покрытые толем.
— Что там у вас? Нахаловка?
— Это не у нас. И не Нахаловка, а Таратыновка. Живут нефтяники.
Мы смеемся. Очень любопытное название. Откуда оно взялось?
— Был начальником нефтепромыслового управления Таратынов. При нем возник этот микрорайон. Ну и назвали его именем.
Но что же делать, когда негде жить? Ведь люди в тайгу приезжают на голое место, а в таких «голубятниках» теплее, чем в палаточных «ситцевых городах», которые я отлично помню по Алдану и Колыме.
— У нас тоже есть своя Таратыновка, — перебивает мои размышления Алантьев. — Но наш министр Петр Степанович Непорожний по-иному решает вопрос временного жилья: домики собираются из двух половин по размеру вагона. Там все, вплоть до мебели. На крышах железные скобы, чтобы снимать краном с железнодорожных платформ на баржи. На месте дом устанавливается за полдня. Отопление змеевиком — паровое. Сорок квадратных метров на семью в пять человек. Даже верандочки готовые. Зимой, правда, при морозе в пятьдесят восемь градусов бывает в них холодно. И мы даем в них центральное отопление от общей котельной.
Поселок ГРЭС из сотни таких весело окрашенных домов, со столовой на сорок мест, собранной из шести половинок, напоминает дачный. Невысокие сосны, сохраненные от порубок в виде скверов, еще усиливают это впечатление.
Заезжаем в новый жилой район ГРЭС. Трехэтажная школа на девятьсот человек, благоустроенное общежитие для холостых в пятиэтажном доме, такое же для девушек. Строительство тут идет вовсю, хотя выросло уже немало домов на сто двадцать квартир каждый.
Гордость ГРЭС — ее постоянные кадры. Верхолазы, монтажники, сварщики, слесари работают, не щадя сил, не страшась ни летней жары и комаров, ни зимних морозов. Все грэсовцы хорошо понимают, какое значение имеет новостройка в Сургуте, как важно погасить факелы, на которых зря сгорает народное богатство. Их богатство.
* * *Еще одно выступление перед сургутскими читателями — и мы вылетаем обратно в Тюмень.
Близ Сургута Обь разделяется на главную и Юганскую, по которой мы прошли сюда из Ханты-Мансийска. Ширина разливов во время весенне-летнего половодья достигает в этих местах тоже нескольких десятков километров. К нашему приезду в Сургут большая вода уже сошла, но вид с самолета был фантастический, когда ослепительно блестевший на солнце разлив вздыбился, встал, как огромное зеркало, заслоняя небо, и, казалось, скатывались с него, скользя, острова, покрытые зеленой тайгой. Но… самолет качнул крыльями, повернулся, набирая высоту, и водное зеркало опрокинулось, разбилось на тысячи сверкающих, голубых кусков. Под нами поплыла земля, разорванная зигзагами проток, испятнанная бурой желтизной болот, покрытая бесчисленным множеством озер, словно твердь еще не отделилась от воды, как при сотворении мира.
А через пойму Оби в этом месте возле Сургута сооружается труднейший участок железной дороги на Тобольск.
На что опирается тут стальное полотно, на чем держится среди водных хлябей и зыбких трясин? На сваях, или намывном, как у плотин, грунте, или на неслыханной твердости человеческих характеров?
Сегодня в Тюмени заключительный вечер декады. А завтра — Москва. Прошло только десять дней с тех пор, как мы вылетели со Внуковского аэродрома. Но сколько впечатлений, драгоценных для писателей, пробуждающих желание снова проехать по Иртышу и Оби, побывать в тайге у разведчиков, лесорубов, нефтяников! Какое чувство гордости за наших людей, за нашу великую необъятную землю и какие новые заботы и тревоги, без которых нельзя жить!
1970–1971
Примечания
1
Чакан — болотное растение. (Здесь и далее прим. автора.).
2
Киргизия — старое название Казахстана.
3
Пуришкевич В. М. (1870–1920) — реакционер, основатель черносотенных организаций «Союз русского народа», «Союз Михаила Архангела».
4
Перовск — теперь Кзыл-Орда.
5
Тебеневка — зимнее пастбище.
6
Перовский В. А. — в 1833–1842 и 1851–1856 годах оренбургский военный губернатор.
7
Лов осетров и севрюги был монополией уральских казаков, промышлявших этой ловлей от Уральска до берегов Каспия.
8
Колониальные товары — товары, привозимые из Западной Индии, — пряности, кофе и т. д.
9
В 1970 году, уже после поездки писателей по Тюменской области, Ф. К. Салманов назначен главным геологом Главтюменьгеологии.
