Всеволод Кочетов - Избрание сочинения в трех томах. Том второй
В доме Журбиных первым услышал тревогу Виктор и пошел в комнату отца.
— Батя! — Он потрогал Илью Матвеевича за плечо. — Завод гудит, батя.
— Что там стряслось? — Илья Матвеевич вылез из–под одеяла и схватился за ботинки. — Чего же ты молчал раньше? Раньше надо было будить.
Пока он одевался, Дуняшка успела сбегать за ворота, встретила там Егорова, которого вызвали по телефону в отделение, и вернулась с полными сведениями.
— Вода на два метра!
— Пошли, ребята, пошли, — торопил Илья Матвеевич. — Худо дело.
Он мысленно видел свой корабль, который, конечно, стоит на стапеле прочно, высоко, но сила воды известна — двинет по кормовым упорам, вышибет их, корма и повиснет. Был случай на одном заводе, не водой — льдинами своротило упоры, корабль и завалился набок. Хорошо, что речной был пароход, легкий, краны его подняли. А тут махина на двенадцать тысяч тонн водоизмещения. Какие краны помогут!
Журбины вышли за ворота. Агафья Карповна провожала их далеко, до самой Канатной. Они ушли, она осталась под дождем, напуганная, переполненная тревогой. Ее толкали бегущие, перекликающиеся люди. Она уже давно потеряла из виду своих родных, — но была с ними; ей все еще казалось, что она их видит. Они не бегут, идут твердым шагом, тесной маленькой толпой. Илья, Витя, Костя, Дуняшка. Где–то там, наверно, уже и Алеша…
Гудок все ревел, и чть там делалось, куда ушли ее родные, одному богу было известно. Ветер сорвал платок с головы Агафьи Карповны, унес в темноту. Не стала разыскивать — до платков ли? — медленно пошла обратно, навстречу ветру, который бил ее по ногам мокрым подолом.
— Агаша! — окликнули ее с дороги.
Там по щиколотку в воде, шлепая резиновыми ботами, шла Наталья Васильевна.
— И ты туда же? — спросила Агафья Карповна. — Одна–то, баба? Мешать только будешь.
— Одинокая баба — все равно что мужик, — ответила Наталья Васильевна. — Иди домой, Агаша, простынешь. Простоволосая зачем вышла?
Агафья Карповна вернулась в дом. Сашка спал, не проснулся ни от гудка, ни от суматохи. Было их теперь только двое в доме — он да она. Что бы стала тут делать Лидия, если бы не уехала две недели назад снова в далекие края? Навсегда расстались они с Виктором, по–хорошему расстались, дружески, пожелали друг другу счастья.
Агафья Карповна вспомнила, как после сухой, нерадостной встречи, постояв среди двора, Виктор и Лида пошли в беседку, багряную от осенних листьев винограда. Знать бы, о чем они там говорили?
Они сели напротив за круглый стол об одной ноге и долго не начинали трудного разговора. Виктор помнил телеграмму, в которой Лида обещала приехать осенью, но он в эти обещания не очень верил и не ожидал, что она когда–нибудь приедет. Он смотрел на нее как на знакомую, никаких чувств к ней у него не было. Было только чувство досады на то, что надо в чем–то объясняться, а объясняться совсем не хотелось. В чем объясняться, и главное — зачем? Все прошло, все отболело. «Виктор, — решила заговорить Лида, зная, что он мог промолчать так и час, и два, и до самого вечера. — Виктор, пойми, я не могла поступить иначе. Виктор, мы плохо с тобой жили». — «Кто виноват в этом, я?» — «Не знаю, Виктор, не знаю. Зачем об этом говорить? Может быть — ты, может быть, — я, — разве так важно найти виновных? Важнее то, что ты — я это вижу — меня разлюбил. Я ехала с надеждой вернуть прежнее, оно у нас было, было когда–то. Но глаза твои мне сказали все. Пожалуй, это к лучшему. Мы уже давно были с тобой врозь душой и чувствами. Мой отъезд ничего по существу не изменил в наших отношениях. Но для меня он изменил все. У меня ведь есть сила, я в ней теперь убедилась. Хочешь, покажу характеристики на меня, выписки из приказов?» — «Зачем? Я верю». Лида выговорилась, боевое, приподнятое настроение, с которым она приехала, прошло; она поняла, что напрасно приехала. Никому — ни ей, ни Виктору — не нужна затеянная ею экскурсия в прошлое; Лиде стало грустно, но только грустно, — не больше. «Витя, а что, если я сегодня же уеду обратно? — спросила она просто. — Как ты думаешь, ваших это не обидит?» — «Ты устала. Зачем сегодня? Отдохни». От этих простых вопросов и ответов обоим стало легче. Пока Лида не без драматических ноток говорила о минувшей любви, об утраченном, Виктор чувствовал раздражение; заговорила об отъезде — раздражение прошло, появился вдруг интерес к ее новой жизни. Виктор расспрашивал Лиду о тайге, о геологической разведке, о Лидиных обязанностях в поисковой группе. Лида рассказывала, и он понял, что ей очень, очень тяжело там, в тайге, но она увлечена своей работой и ради нее готова многое перенести. Перед Виктором сидел новый для него, совершенно ему незнакомый человек.
Выйдя на крыльцо, Агафья Карповна услышала голос Виктора: «Не понимаю! Люди имеют такую отличную аппаратуру, самолеты и всё еще тюкают молотком!» Виктор и Лида разговаривали дружески, совсем позабыв, что они муж и жена. Они уже не были ни мужем, ни женой, сами собой исчезли причины взаимного недовольства, и ничто не препятствовало их дружеским отношениям.
Да, чть бы стала делать в такой час Лидия? Год назад, случись эта беда на заводе, и с места бы не тронулась. «Не люблю ваш завод, не пойду, и только». Теперь–то, кто ее знает, может быть, тоже кинулась бы со всеми вместе. Ходит же где–то по горам, через реки перебирается. Чудно: вот взрослые люди, не ребятишки, которые что глина — лепи из них любую фигуру, а тоже меняются. Сегодня был один человек, завтра — будто его подменили…
Не могла Агафья Карповна ни прилечь, ни даже сесть. Погасив свет в комнате, чтобы лучше было видно, стояла у окна и всматривалась во мрак, туда, где была калитка. Ветер драл крышу, будто когтями, ломил деревья в палисаднике, сирень стучала голыми ветками в стекло. Пронеслась по улице машина, осветила дорогу — дороги не видать, одна вода. Может быть, санитарная машина, скорая помощь; а может быть… Нет, страшно думать об этом, не будет так думать Агафья Карповна. Но все равно думала, как из века в век думают матери, когда долго не возвращаются домой их дети, даже если нет ни бури, ни наводнения, даже если тихая летняя ночь.
Гудок осекся и замолчал. Спокойней от этого не стало, стало еще страшней.
3
Обогнуть административное здание было нелегко. Только высунешься из–за угла, ветер отбрасывает обратно, опрокидывает, валит на землю. Алексей шел с усилием, плечом вперед, всем телом нажимая на ветер, как нажимают на туго открывающуюся дверь или на задок застрявшей в грязи подводы.
Когда люди сотнями врывались в заводские ворота, казалось, все смешается, никто не будет знать, что ему делать. Но получалось так, что каждый спешил к тому месту, на тот участок, где он работал днем, — к своему станку, к своей площадке, к своим инструментам. А там были начальники цехов и мастера, были парторги, профорги, бригадиры.
И Алексей пришел не куда–либо, а именно на стапель, где было всего опасней и страшней.
Зажгли все прожекторы, какие были на заводе, осветили линию причалов, достроечный бассейн, стапельные места, корабли. Проливной дождь рассекал световые лучи: они как будто дымились. Волны ухали через бетон, и клочья их летели вдоль Морского проспекта; лязгала, пронзительно скрипела обшивка кораблей, прижатых к стенкам. Срывались с лесов доски, ветер швырял их, как спички, они падали на землю, но звука не было слышно за грохотом урагана.
Илья Матвеевич стоял под днищем своего корабля и кричал в морской мегафон — трубу из белой жести:
— Скобы, скобы!
Вода все выше поднималась на стапель, клокотала вокруг кормовых клеток и кильблоков. Алексей понял, что отец требует укрепить клетки дополнительными железными скобами. Он увидел Виктора, который по колено в воде возился под кормовым подзором, освещенным сбоку прожектором. К Виктору с охапкой тяжелых скоб бежал Костя.
В будке стапельного крана горела яркая лампочка, подобно одинокой звезде в черном небе. Неужели там сидит тетка Наталья?
— Что делать, батя? — спросил Алексей.
— Помогай ребятам, помогай, Алешка! — ответил Илья Матвеевич. — Спасать корму надо.
Вода добрасывалась до его ног, грязная — со щепками, с травой, с мусором, смытым с берегов. Она шипела, клубилась; Виктор и Костя по временам исчезали в ее рыжих яростных клубах. Алексей тоже ринулся под корму, прихватив тяжелую кувалду.
Вдоль причальных стенок, от одной чугунной тумбы к другой, такелажники тянули пеньковые канаты — леера, чтобы не сбросило людей в реку, чтобы они могли за эти леера держаться.
Всюду крепили, опутывали тросами, приваривали, приколачивали, поднимали талями. Все знали свое место, всем нашлось дело. Только Скобелев метался от цеха к цеху, не находя, за что бы ему взяться. Он прибежал на завод с намерением совершить подвиг, но подвиг совершал каждый рабочий на своем участке, — а где участок Скобелева? Комната БРИЗа? Папки, столы, пишущую машинку можно не спасать, они на втором этаже, вода до них не дойдет.
