Василий Ажаев - Далеко от Москвы
Однако, встречаясь с Таней, он не обнаруживал своих чувств. Его отношение к ней, прежде такое ясное, открытое, изменилось. Он больше не выказывал своего откровенного и несколько наивного любования и восхищения ею. И тут дело было не в том, что он сумел обуздать себя, а просто он уже не мог говорить Тане о своей любви. В ее присутствии им овладевала настоящая юношеская робость, и он лишь старался не показаться смешным ей и окружающим. Оставаясь с ней наедине, он решался было сказать, что не может больше таить в себе чувство. Но если раньше он легко воспринимал ее отповеди, то сейчас страшился их услышать.
Васильченко скоро заметила в нем перемену. И если прежде ее коробила и подчас даже возмущала легкая непосредственность, с какой он проявлял свои чувства, то теперь она, тоже по-настоящему полюбив, хотела и ждала этих проявлений. В растерянности она пыталась представить себе: что же с ним произошло, почему он переменился? Обычно проницательная, тут она оказалась неспособной понять его состояние.
Объяснение произошло у них случайно.
Таня, в конце концов, сумела уговорить старшего водолаза Смелова и после предварительной тренировки ежедневно и по нескольку раз в день вместе с водолазом и еще двумя связистами, крепкими и опытными работниками, занималась прокладкой кабеля под водой. Она сознательно не говорила Беридзе о своем решении изучить водолазное дело. Без ведома главного инженера она впервые надела водолазный костюм. Смелов проводил ее на дно. Беридзе, узнав об этом, прибежал к майне. Он приказал немедленно вернуть Васильченко на берег. Не дав Тане придти в себя после еще не привычного путешествия в скафандре по дну пролива, Беридзе гневно обрушился на нее.
— Какого черта вы лезете туда, куда вас не просят! — кричал он и топал ногами.
Таня еще никогда не видела его таким и не сумела догадаться, что его состояние выражает глубину его любви к ней. Она не знала, что за несколько минут, пока Беридзе ждал ее, возбужденно бегая возле майны, он понял: жить без Тани он не может.
Накричавшись, Беридзе устыдился и не мог смотреть ей в глаза. А Таня, не сдержавшись, спросила с обидой и горечью:
— Почему вы так переменились, Георгий Давыдович? Значит, права была я, когда сомневалась в искренности и надежности вашего чувства? Так и есть — молниеносно возникло и мигом пропало.
Он не думал, что Таня может все истолковать подобным образом, и нежность затопила ему сердце. От недавнего гнева не осталось и следа. Оглянувшись на смущенного Смелова и его товарищей, он сказал:
— Пойдем отсюда, на нас глазеют, — и, забыв обо всем, они побрели по берегу.
Георгий Давыдович решился высказаться до конца и потребовать от Тани решительного и окончательного ответа. Но, едва начав говорить, он подумал, что ее отрицательный ответ положит конец всему, и вместо горячей искренней речи выжал из себя несколько сбивчивых и неуверенных слов. Сердясь на себя, он умолк. Она не выдержала молчания и остановилась.
— Теперь вы мне ничего и никогда не говорите о своей любви, — чуть слышно сказала Таня, не имея сил говорить громче, и посмотрела на него так, словно прощалась навсегда.
Наконец Беридзе выбрал день для штурма острова. Накануне было проведено совещание руководящего состава участка и в деталях обсужден план действий. Осуществить его помешал буран, прозванный строителями «врагом номер один».
Ветер на проливе почти никогда не утихал. Он поднимал с земли снег и песок, хозяйничал на площадке, переметал дороги, свистел в пустых коробках построек, глухо и уныло гудел в металлических резервуарах. Строители привыкли к постоянной работе на ветру, но редкие безветреные дни они почитали за праздник. Ветер, перешедший в бурю, был для них бедствием, несчастьем.
В бурю срывались все графики. От активной наступательной позиции люди переходили к обороне. Когда буран кончался, немало времени приходилось тратить на исправление повреждений. Хорошо, если они оказывались не столь большими. Иногда эти повреждения были очень чувствительны, особенно на проливе.
Очередной буран мог вызвать передвижку льдов, и тогда выведенный на поверхность конец последней опущенной в пролив секции трубопровода рухнул бы на дно. Гигантская сила изломанных льдов способна была изуродовать или бросить в пучину лежавшие на льду еще не опущенные секции. Неизбежно уничтожилась бы ледовая дорога на остров — объезженная, как мостовая города, благоустроенная, с обогревательными пунктами, диспетчерскими и колонками для горючего.
При первых же признаках наступающей бури Беридзе сколотил аварийные бригады, и они кинулись навстречу урагану.
Из Новинска Батманов и Залкинд требовали главного инженера к проводу, но он находился на проливе. Разговор вела оставленная им у аппарата Таня Васильченко.
— Беридзе передайте... Любой ценой надо спасать переход через пролив... Любой ценой... Слышите? — голос Батманова рокотал. Таня представила себе, как жалеет сейчас начальник строительства, что он не с ними. — Все остальное поправимо... Доложите, что уже предпринято главным инженером?
Люди на льду разделились. Одни, под начальством Беридзе, крепили дополнительными тросами выведенный наружу конец нефтепровода. Другие, с Роговым во главе, попытались с помощью тракторов затащить на берег распластанные на льду полукилометровые плети сваренных труб, однако быстро убедились в невозможности сделать это.
— Крепи их тросами и канатами, — надрывал голос Рогов.
Строители не мешкали, но и ураган нарастал с поразительной быстротой. Людей швыряло, словно игрушечных. Они падали и, поднявшись, снова бросались к трубам, которые надо было спасти во что бы то ни стало, любой ценой, даже ценой жизни.
Беридзе в спешке едва не попал под трактор Силина и приказал ему немедленно выводить машину на берег, пока еще не поздно. Тракторист не мог заставить себя покинуть товарищей и, рискуя каждую минуту угодить в майну, помогал растягивать жесткий стальной трос, двигаясь в непроницаемой метели, как во тьме.
Рогова и Полищука подкинуло вихрем и швырнуло об лед так сильно, что они не сразу поднялись. А вскочив, опять вцепились в стальную толстую проволоку, подтягивая ее к лебедке.
— Еще разик... Еще, Александр Иванович! — подбадривал Рогова Полищук, не замечая, как у него из носа лилась кровь.
Развернувшимся тросом хлестнуло десятника Гончарука — он замертво упал и не поднялся. На глазах у Алексея двое рабочих были сброшены в майну порывом ветра. Спасти их не удалось, и даже имена погибших установили не сразу.
Ураган бесновался сутки напролет, и за все это время ни на минуту не утихала острая тревога за судьбу трубопровода. Вся трасса молчаливо выжидала конца схватки со стихией.
На второй день в одну добрую минуту буря сразу прекратилась. Люди занялись подсчетом принесенных ею несчастий и убытков. Землю покрыл толстый слой снега. Дороги пропали. Постройки замело. Там, где зияли в земле огромные ямы, выкопанные под нефтяные вместилища, теперь возвышались горы сугробов.
Как и всегда после бури, строители, все до единого человека, вышли на расчистку дорог, мест работы, жилья, складов, механизмов. Только бы уцелели секции трубопровода на льду! К ним, наконец, добрались, пробив в снегу глубокую траншею. К счастью, тревога оказалась напрасной — трубопровод остался невредим.
В борьбе с ураганом погибли десятник Гончарук, шоферы Козырев и Петухов, сварщик Маслов. Пропали без вести плотник Семен Пестов и чернорабочий Фирсов; предполагали, что их унесло вихрем. Стоявшую на мысу избушку диспетчерской сбросило вниз, и чудом уцелевший диспетчер Березов, не переставая изумляться, рассказывал, как его вместе с избушкой ураган поднял над землей, покрутил, повертел минуты две в воздухе и швырнул на камни.
Погибших похоронили на берегу в братской могиле.
— Народ не забудет ваши имена, славные защитники родины, — говорил в своей речи Рогов.
Не сразу обнаружилось исчезновение Тополева. Алексей побелел, хватившись его. Беридзе вспомнил, как он прогонял с пролива Кузьму Кузьмича и полубольного Некрасова, прибежавших вместе со всеми. Оказалось, что нигде нет и Некрасова. Розыски привели Алексея к стоявшему в стороне домику подрывников. Но домика теперь не было — лишь торчала из снега печная труба.
Большой толпой строители взялись откапывать дом. Алексей, яростно отбрасывая снег лопатой, ругал себя в душе за то, что в сутолоке забыл о старике. Сейчас он готов был отдать жизнь, лишь бы найти его невредимым.
Чуть не оторвав дверь и первым ворвавшись в дом, Ковшов наткнулся на стоявшего в тамбуре Тополева и без слов обнял его. Из-за спины старого инженера выглядывал Некрасов.
— Знали б такое дело, винцом и провизией запаслись бы на неделю, — пробасил Кузьма Кузьмич, взволнованный сыновней лаской Алексея.
