Борис Пильняк - Том 3. Корни японского солнца
XVI. «Япония № 2»
(К главе «Япония – нам: общественность») (Из записной книжки)Когда простолюдины встречаются на дороге со знатными, то, пятясь назад, прячутся в траву.
Из китайской летописи «Вэйчжи» (описание японцев III века после р. Хр.)«Мы научили японцев капиталистическому режиму и войне. Они кажутся нам страшными потому, что становятся похожими на нас. И это, на самом деле, в достаточной мере ужасно»
А. ФрансБеру несколько цифр из сентябрьской книжки «Кайхо», «La Emancipo» – органа японского левого фронта общественности.
• Япония пролетарская состоит из 9 880 000 человек.
Ядро японского пролетариата, великая триада фабрично-заводские рабочие, горняки и транспортники– насчитывает 4 348 000 человек.
Объединено в рабочие союзы – 241 000 человек. Эта лейб-гвардия японского пролетариата, отборная часть, состоит из 209 рабочих союзов, девяносто четыре процента которых родилось после 1918 года.
• Сельская беднота – косакуно, что значит «крестьяне, обрабатывающие мелкие наделы», «мелко-надельники» – состоит из 3 800 000 семей.
В союзах мелконадельников состоит 306 000 человек. Эти мелконадельники – члены союзов-ведут сейчас нескончаемую борьбу с помещиками. Они ведут борьбу напористо и спаянно, совсем не так, как их деды, которые только в припадке отчаяния бросались к набату, пронзительно дули в раковины, вооружались бамбуковыми копьями и, помавая соломенными хоругвями, оголтело шли к замку даймьо, подавали ему челобитную и, получив подачку-уступку, торопливо выдавали застрельщиков, а потом через несколько дней вытирали слезы перед их почерневшими головами.
Теперь завязка и развязка крестьянских выступлений делается совсем по-другому. Вожаки, вместо того, чтобы ставить свои отрубленные головы на бамбуковые треножники с дощечкой, ставят небрежные подписи на листах показаний в полицейских и жандармских участках
• В ногу с рабочими городов и рабочими деревень идут 50000 «эта», членов «Ассоциации уравнения по ватерпасу». Этот экзотически звучащий союз состоит из выходцев из касты отверженных, по-японски – «эта», что значит «поганые». Каста официально существовала в Японии до 1871 года, и по сьогунским декретам каждый «эта» считался 1/12 человека, т.-е. человек, зарезавший с умыслом дюжину «эта», судился за убийство одного человека, хотя по тем же сьогунским декретам – при сьогуне Цунайоси – за убийство ласточки человеку отрубали голову.
• В качестве попутчиков идут 10 000 членов Всеяпонской Лиги «салариманов», объединяющей союзы мелкой служилой интеллигенции городов Токио, Осака, Кобэ и Киото. Один из японских революционных стратегов, коммунист Тагути Ундзо, бывший секретарем у т. Иоффе, когда тот жил в Токио, безоговорочно помещает их в лагере пролетариев.
• Итак, в союзы объединены 250 000 рабочих 300000 крестьян, 50 000 «эта» и обоз – 10 000 очкастых воротничков.
• С точки зрения арифмометра, эти цифры не внушительны.
Пока объединено только 5 % основного кадра пролетариата. Особенно, плохо организованы текстильщики, железнодорожники и горняки – от одного до трех процентов.
Мелконадельники объединены немного лучше почти девять процентов всей крестьянской бедноты члены союзов. Но 91 процент, увы, пребывает еще в первозданном состоянии.
• С точки зрения арифмометра, иногда бывающего глупым, эти цифры кажутся жалкими. Но не всегда надо верить арифметике. Цифры эти звучат совсем по-другому, если повернуть их со стороны качества.
Лучшее средство излечиться от пораженческого настроения тому, кто следит за кривой японского пролетарского движения, это – внимательно и медленно читать газетно-журнальные отчеты о забастовках, аграрных конфликтах и отдельных выступлениях японских революционеров. Каждый поймет, что в настоящий момент головная фаланга пролетарской Японии находится в фазе трудного, но медленно преодолеваемого искуса.
• Япония № 1, императорско-генеральско-вертикально-трестовская Япония, во второй половине XIX в, пролетела в течение сорока лет тот путь, по которому белые державы ковыляли в течение четырех столетий.
Япония № 2, Япония пролетарско-революционная, которая начала свою настоящую историю с 1918 года, побила рекорд Японии № 1, пройдя столетний путь европейских рабочих в восемь лет. Время сгустилось в двенадцать с половиной раз, и у японских пролетариев сейчас год имеет 29 дней.
• И отчеты, о которых говорилось выше, надо читать так, как Гершеизон рекомендовал читать Пушкина. Тогда каждый поймет сокровенный смысл таких фактов, как каракозовский выстрел Намба, выступления мелконадельщиков в префектуре Ниигата, Сибаурская стачка, победы левого фронта профсоюзов – Хьогикай и т. д., и поймет, что дело не в арифмометре, показывающем внушительные цифры а в качестве этих цифр и в беге сгустившегося времени.
• Неестественно быстрый рост не проходит безнаказанно. Он всегда сопряжен с патологическими казусами.
Япония № 1, имеющая супердредноуты, газеты с миллионным тиражом и вертикальные тресты, одной ногой еще стоит в средневековье. Возьмите непрекращающиеся распарывания животов, кровавые рецидивы походов Хидэйоси на Корею, бывших в конце XVI века, культ демонов и неистребимый институт наложниц.
Точно также и Япония № 2, упираясь в первую четверть XX столетия, не может наполовину выкарабкаться из конца XVIII века. Проф. Лондонского Экономического Института Повер, приезжавшая несколько лет тому назад в Японию вместе с Б. Рэсселем, попала в интернат для работниц при одной из токийских фабрик (в квартале Хондзьо). Изу оглянувшись и зажав нос, ученая миссис сказала, что она видит воочию английскую фабрику эпохи промышленного переворота… (Эта фраза цитируется в книге доцента коммуниста Сано «Введение в изучение социальной истории Японии»).
• Сейчас 60 % всего фабрично-заводского пролетариата Японии – женщины.
Нужны гомерические усилия, чтобы этих брошенных в XVIII век безропотных невольниц превратить в пролетарских амазонок. Это будет сделано людьми и временем.
• Сейчас 10 % всего фабрично-заводского пролетариата Японии – дети, подростки до 15 лет, которых нещадно эксплуатируют.
Возьмите какое-нибудь описание жизни детей на английских фабриках во второй половине XVIII века немножко смягчите углы эпитетов, сократите не сколько цифр, выбросьте несколько междометий вместо названий – Манчестер, Больтон, Стокпорт, поставьте названия японских городов, и у вас получится интересная, изобилующая свежими фактическими данными заметка «О положении детского труда в сегодняшней Японии».
Я иногда молюсь так:
– Слушайте, Чарльз Диккенс, если метампсихоз не сказка, то, ради бога, вселяйтесь в японского романиста Кикути и напишите несколько новых «Никкльби» из жизни японских фабрик!
2. До-историяДо 1918 года была до-история. Настоящая история, плотная, туго набитая фактами и связная, идет с 1918 года.
До-история состоит из отдельных разрозненных событий, всплесков, отрывочных выступлений. Первые рабочие союзы, созданные стараниями энтузиастов-интеллигентов, вернувшихся из Америки, появились в последнем десятилетии XIX века. То был период героической деятельности трогательных идеалистов, энергичных пионеров и непреклонных безумцев. Вот они: «японский Роберт Оуэн» – Сакума Тэйити; первый организатор союза рикш, впоследствии казненный – Окуномия; Накадзима Хандзабуро автор и режиссер первой японской стачки на Гавайских островах, зачинщик крестьянского движения в Маэбаси, самоотверженный чудак, окрещенный всеми «сумасшедшим». Это – будущие славные члены японского пролетарского Пантеона.
• Первая в истории Японии рабочая демонстрация состоялась 10 апреля 1898 г. В восемь часов утра 800 рабочих собрались в помещении организации, повернулись в сторону императорского дворца, прокричали троекратное банзай в честь сына Неба и, надев головные уборы, специально сшитые к этому дню, пошли стройными рядами в парк Уэно под пенье первой в Японии рабочей песни. Прийдя в парк, где было больше полицейских, чем деревьев, они откупорили сакэ, съели обед, принесенный ими в деревянных коробочках и в три часа дня чинно, с достоинством разошлись. (В этот день ответственным распорядителем демонстрации был один юноша, незадолго до этого возвратившийся из Америки, где он блестяще кончил университет с званием бакалавра. Вскоре этот юноша стал наряду с анархистом Котоку в первых рядах японских революционеров, а после начала полицейского террора вынужден был эмигрировать. Теперь его, уже шестидесятилетнего старика, можно часто видеть тихо шагающим по Тверской. Теперь он – непременный член исполкома Коминтерна и зовут его Сэн Катаяма).
