Иван Курчавов - Шипка
— Огонь! — скомандовал Бородин, понявший, что лезть на эти мешки и ящики дело бесполезное и что, кроме лишних потерь, это ни к чему не приведет.
В траншее глухо затарахтели выстрелы, но пули застревали в мешках. Положение осложнилось. Оставалась единственная возможность уцелеть: перемахнуть и это препятствие и снова броситься на противника. В каком-то пьяном, полусумасшедшем состоянии он прыгнул на мешок с сухарями, увидел нацеленный в него штык, но успел отбить его в сторону. Ему пришлось бы плохо, не подоспей вовремя солдаты. Возбужденные его примером, они с необычайной быстротой преодолели гряду из мешков и ящиков и кинулись на турок. Нападавших оказалось больше, и они легко управились с противником. Но Бородин по-прежнему не знал, что ему делать дальше и какие распоряжения отдать своим солдатам.
На вершину наползли облака, в траншее стало темно, как в сумерки. Пальба грохотала со всех сторон, и Бородин слабо представлял, где наступают свои и где обороняются турки: били пушки и мортиры, стреляли разносистемные ружья, воздух рвали фугасные установки и бомбы. Кромешный ад, да и только!
И в этом аду вдруг жалобно пропел горн. Бородин прислушался: горн звал к отступлению. Неужели надо идти назад, потеряв столько людей? Да и каких людей! Защитников Шипки, ее чудо-богатырей, несокрушимых телом и духом, вынесших все испытания природы и военной страды! Неужели они сокрушены на этот раз?
А сигналист трубил и трубил, призывая возвращаться обратно. Бородину слышались в этих звуках п тревога, и боль, и мольба поторопиться. Подпоручик боялся ошибиться: а вдруг он ослышался, а если горн зовет не к отступлению? Он даст команду на отход, и тогда геройство его людей будет названо трусостью — в штабах умеют перекладывать вину на других!
Но горн звал к отступлению.
— Подобрать раненых! — устало распорядился Бородин, — За мной, братцы!
Он обождал, пока подберут раненых, и тогда вскарабкался на бруствер. Медленно сполз вниз, подошел к подполковнику, приложил ухо к его груди. Он был мертв. Бородин стал поджидать, когда из траншеи выберутся все солдаты, чтобы поручить им взять тело убитого. Солдаты возвращались, отяжеленные ношей: они несли раненых товарищей.
— Иди-ка сюда. Иван, — обратился Бородин к Шелонину, — Помоги мне.
В гору было подниматься трудно. Турки ожесточились еще больше и кучно сеяли шрапнелью, пулями и осколками снарядов. Многие раненые были тут же добиты, другие получили новые ранения.
— Быстрей, быстрей, братцы! торопил подпоручик.
Они и сами давно поняли, что в быстроте их спасение, что каждая минута грозит гибелью. Добитых раненых оставляли и подхватывали новых. Остановок не делали.
У Орлиного гнезда Бородин заметил генерала Радецкого. Тот осунулся и посерел. Над ним свистели осколки, а он даже не пригибал голову. Бородин хотел было направиться к нему, чтобы доложить, почему он отступил, но Радецкий пошел ему навстречу, обнял его, испачканного землей, копотью, своей и чужой кровью, и сказал тоскливо, с дрожью в голосе:
— Прости, брат, сгубил я твою роту. Надо, брат, ничего не поделаешь, на то и война!.. Я и сам бы… но не угоден, знать, богу…
Бородину почудилось, что сейчас генерал заплачет. И ему Стало жаль этого старого смелого служаку.
— Хороших людей всегда жалко, ваше превосходительство, — медленно, с трудом проговорил подпоручик.
VI
Атаки Радецкого захлебнулись. Потеряв полторы тысячи ветеранов Шипки, полки и батальоны вернулись на исходные позиции.
Вынуждены были оставить свои позиции и болгарские ополченцы. Турки многократно превосходили их силами и лезли на свои бывшие позиции точно ошалелые.
Не задержались долго в захваченной турецкой траншее солдаты подпоручика Суровова: натиск врага походил на плев-ненский, они могли отрезать роту, не сообрази Игнат увести ее назад.
Князь Святополк-Мирский в отчаянии тоже отводил свой отряд под защиту неприступных гор. И точно, положение его ухудшалось с каждым часом. Несколько тысяч уже потеряно, снаряды и патроны на исходе, резервов нет; Сулейман-паша, по слухам, продолжает двигаться со свежим десятитысячным войском и вот-вот нанесет фланговый удар.
На русской стороне, пожалуй, один генерал Скобелев упрямо продолжал верить в успех начатого дела. Но и он имел повод для мрачного настроения: не смог поддержать вовремя атаку Святополк-Мирского, правда, потому, что главные силы его отряда задержались в горах из-за труднейшего перехода, в то время как князь начал дело слишком торопливо. Скобелев сделал все и даже больше, чем требовал корпусной командир Радецкий. И все же теперь задумывался, не найдутся ли критиканы, которые упрекнут его в том, что нерешительность, он проявил сознательно, чтобы не делить потом славу с князем Мирским. Эти мысли угнетали его, и Скобелев докучал своими вопросами всем, кто был с ним рядом.
Скобелева успокаивали, говорили, что он сделал все, что мог. Это слабо утешало генерала: будь в его распоряжении одни лишние сутки, не поторопись Мирский со своими атаками — все могло сложиться иначе. Тогда не пришлось бы терзать себя сомнениями. Но завистники всегда найдутся. Если его атаки под Шипкой и Шейново потерпят неудачу, скажут, что он выскочка, бездарный генерал, а если принесут успех, объяснят, что он нарочно запоздал с этими атаками, чтобы представить в наихудшем свете князя Святополк-Мирского, а себе присвоить незаслуженную славу.
При всех обстоятельствах бой надо было выигрывать.
Не частный бой, а большую победу…
В шесть часов тридцать минут двадцать девятого декабря семьдесят седьмого года генерал Скобелев объявил свой пЛан действий: атаку укрепленного пункта Шейново начать в десять часов утра и вести тремя расчлененными в глубину колоннами.
Ровно в десять часов этого утра, светлого, слегка морозного, с прозрачным голубым небом, повел своих людей и подпо-руЧик Суровов. Атаку он начал перебежками. Приметил рубежи, прикинул, откуда начинать и где делать остановку, каким быстрым должен быть бег, во сколько человек должна быть каждая группа, и только после этого ринулся вперед.
Когда рота достигла второго, намеченного им рубежа, огонё с турецкой стороны стал совершенно невыносимым. Солдаты залегли и уже не поднимали головы. Ротный Суровов, которому не привыкать к сумасшедшей пальбе, тоже прижался лицом к земле и лихорадочно думал, как вести людей дальше, чтобы не загубить остатки подразделения. В это время сбоку у него грохнули один за другим три ружейных залпа, сильных и дружных. Он приподнял голову: стреляли свои.
— За мной, ребята! — крикнул Суровов и устремился к турецким траншеям.
За считанные минуты жестокого рукопашного боя многие турки были переколоты и оглушены прикладами, но другие отступили в порядке, Суровов распорядился быть готовым к отражению вражеской атаки.
Тодор Христов, со стороны наблюдавший перебежку солдат роты Суровова, быстро смекнул, что так, пожалуй, лучше передвигаться под огнем, и отдал команду. Ополченцы побежали вслед за своим командиром.
— Ура-а-а-а!!! — грянула рота, и клич этот подхватили все, кто устремился сейчас к турецким позициям.
Вражеская траншея перешла в руки болгар. И опять — на самое короткое время.
Вессель-паша, утихомиривший князя Святополк-Мирского и знавший, что левая русская колонна больше не способна на решительные действия, снял с ее фронта таборы и спешно бросил их в контратаку против Скобелева. Он приказал не возвращаться без победы, любой ценой отбить у русских захваченные ими траншеи.
Турки выполнили приказ паши: русские и болгары отка тились из траншей в сторону своих позиций.
Но чаша весов еще не склонилась в чью-то сторону…
Скобелев ввел в дело свой главный резерв — Углицкий пехотный полк.
Грохнула музыка, взметнулись знамена, в сторону противника двинулись рота за ротой и батальон за батальоном. Внушительно, впечатляюще, торжественно. Но так начинали марши и раньше и не всегда кончали их победой. Этот бой должен был отчасти утвердить новую тактику и заменить колонны цепями. Перестроились на ходу поротно, в две линии. Первая линия от второй — шагов пятьсот. Прошли тем же чеканным шагом, как и начали. Горнист протрубил новую команду быстрой и задорной скороговоркой. Роты первой линии с шага перешли на бег. Строй негуст: чтобы меньше терять от вражеского огня. Бег быстрый, для той же цели. Когда этот ряд добежал до своего рубежа, прилег, сросся с землей, вперед ринулся второй ряд. Первый должен был освободить свое место для второго и сделал- это проворно, как того требовал Скобелев. И так — все время, чтобы турки не успели поставить точный прицел.
К вражескому редуту бежали и другие батальоны. Бежали п роты Суровова и Христова — изрядно потрепанные, но еще имевшие силы для боя и желание вновь оказаться в турецких траншеях.
