Анатолий Голубев - Мир без милосердия
— Сегодня день особый. Думаю, всем ясно. Гастон и Жан-Клод ведут этап. Постоянно в головке — и тормозят. Делают так, чтобы «поезд» шел как можно компактнее. Будет тяжко. Сейчас все полезут. День последний — терять нечего. Эдмонд все время рядом с Роже. Как пойдет Крокодил, так пойдешь и ты. Задача — закрыть тыл. Тебе, Роже, следует идти очень экономно и осторожно. В запасе семь минут. При разумной тактике и везении это время еще надо умудриться растерять... Поэтому — трезвость, трезвость и трезвость.
Этап начался вяловато. Роже показалось, что ему удалось убедить «поезд», будто вчерашнее падение пустяк и шутить с Крокодилом не стоит.
«Ну, как приходит большая победа, я знаю. Это серьезное испытание морального плана: начинаешь думать, что заключенные тобой контракты недостаточно выгодны... А вот как в последнюю минуту уплывает из рук большая победа, а ты бессилен что-либо изменить — такого испытывать не приходилось. Пожалуй, сегодня можно приобрести и такой опыт».
Роже катил в головке «поезда», посматривая по сторонам. День начинался слишком жарко. Уже с утра девчонки носили легкие, открытые платья. Роже с тоской подумал, что без дождя, обильного и холодного, сегодня, пожалуй, не обойдется. И от этой мысли сразу устал. Начал исподтишка спуртовать, пробуя, есть ли запас сил. Резко рванул руль, и только почувствовав боль в локте, перестал экспериментировать. Вспомнились слова Оскара: «Трезвость, трезвость и трезвость».
«А если не хватит трезвости, заставишь бросить, как Гастона в гонке на время? Нет, шалишь, с лидером так не поступишь! Жалко бросать в помойную яму золотое яйцо!»
Первый отрыв заставил было Роже дернуться за ним. Второй отрыв Крокодил отпустил спокойно. Где-то в глубине души шевельнулось сомнение, что делает он это напрасно — любой сопляк в «поезде» теперь понимает, что Крокодил оставил свои зубы под кроватью в госпитале. Роже пытался унять амбицию.
«В конце концов, в положении лидера разумно быть осторожным и не ломаться зря. Пусть идут те, кто хочет отыграть у меня семь минут. Отыграть семь минут у Крокодила на одном этапе...»
Однако самоуспокоение помогало мало. Гораздо серьезнее действовала боль, медленно разливавшаяся по раненой руке. Через час после старта лопнули швы. И кровь, набухая, выступала на струнах, чтобы сразу же запечься.
При первых же потоках дождя из низкой густо-сизой тучи защитные пластыри отлипли. Они топорщились под встречным ветром, и Роже, скрипя зубами от боли, совсем оторвал мокрые лоскуты. Эдмонд, следовавший за Крокодилом как тень, предложил подозвать амбулаторию и хотя бы замазать раны зеленкой. Но Роже решительно замотал головой.
«Не хватало еще амбулатории! Чтобы каждый идиот понял, что Крокодил сдался. И так этот дурак каждую минуту лезет к «поезду». — Роже покосился на французскую «техничку», которая уже в третий раз за последние десять минут прорывалась вперед, и Оскар, высунувшийся по пояс из окна, олицетворял собою саму растерянность. Роже не удержался, когда Оскар снова поравнялся с ним.
— Какого дьявола ты прешься в «поезд»?! Пока все идет нормально!
И отвернулся. Оскар не обиделся. Он начал давать указания Эдмонду, словно не слышал реплики Роже. Потом сразу же отвалился назад.
«Зря я так... — подумал Роже. — Прихватит — самому придется просить о помощи». Он покосился на Эдмонда. Тот сосредоточенно катил рядом.
«Южане слишком мягкотелы, чтобы стать хорошими гонщиками на трудных трассах. Первый дождь — и Эдмонд уже сник!»
Спустя тридцать миль сложился катастрофический отрыв. Ушли четверо, занимавших в шпаргалке Крокодила самые высокие места. Только Гастону удалось зацепиться за лидеров. Теперь все — и судьба гонки, и судьба Роже практически находились в руках Гастона.
Роже опять представилось его лицо во время командной гонки на время, когда он, беспомощный и жалкий, откатился назад под истошный крик Оскара: «Бросай Гастона!»
Невыносимо продолжать гонку, сознавая, что решение твоей судьбы в чьих-то руках. Роже не привык выступать в такой ситуации, и эта непривычность положения буквально деморализовала его. Он с ужасом заметил, что мысли о Гастоне его волнуют меньше, чем забота, как бы усидеть в «поезде». Итальянцы засуетились, стали организовывать погоню, но сил не хватало. У них были неприятности — трое итальянцев слишком долго тянули упавшего товарища, пытаясь удержать в «поезде». Французской команды как таковой не было. Две группы, словно две разные команды, выполняли диаметрально противоположные задания. А в гонке, где общих сил и шестерых-то мало, чтобы добиться успеха, две группы — тьфу, ничто...
«Слава богу, хоть итальянцы играют на меня и не взвинчивают темп. Начни дергаться — не усидеть...»
Роже повернулся к Эдмонду:
— Надо следить за временем! Доставать не надо, но и упускать опасно.
Эдмонд кивнул. Вылез вперед и повел за собой Роже. Они выбрались в головку «поезда», и это было сегодня так ново для Крокодила, что, может быть, впервые за всю историю своих выступлений он чувствовал себя впереди не на своем месте. Однако несколько миль они прошли и, раскатив «поезд», задали ему хороший темп.
Сильный дождь, ударивший с неба, которое капитально заволокли сизые, удручающие облака, несколько охладил пыл Роже. И он, снова, как в нору, забрался в «поезд». Но легче не стало. Он сознавал, что, укрывшись от ветра, идет под реальной угрозой завала, который на скользкой дороге может произойти в любую минуту. Эдмонд понял это даже лучше, чем Крокодил.
— Пойдем вперед, Роже. Здесь опасно.
Роже промолчал — не хватало мужества признаться Эдмонду, что слишком слаб, чтобы вести впереди. Но тот понял все без слов.
— Иди за мной. Без замены. Сколько выдержу...
Они вновь вырвались в головку, но сил у Роже становилось меньше и меньше. Рука выше локтя немела, и он порой не ощущал левого рулевого пера. Казалось, машину тянет в сторону. Он дергал руль — оттого машина вихляла, и обгонявшие салажата что-то кричали ему, как мальчишке, который забыл основные правила игры.
Но Эдмонд — Роже видел, что тому не легче, — шел впереди, и Роже не оставалось ничего иного, как бороться. Вдруг совершенно определенно Роже почувствовал: единственное, что удержит его в «поезде», — Эдмонд. Если сдаст он, то не найдется силы, чтобы заставить Крокодила сделать еще хотя бы пару оборотов педалей.
Начался затяжной подъем, отобравший у Роже последнее желание продолжать гонку. Он вяло, едва переваливаясь из стороны, в сторону, стал откатываться назад. Через мгновение Крокодил уже потерял Эдмонда за дергавшимися спинами.
«Все! Это конец!» — Роже облизнул запекшиеся губы. И в это мгновение встретился взглядом с Эдмондом, вывалившимся из головки следом за ним. Крокодил готов был встретить в этом взгляде все, что угодно, — презрение, молодое самодовольство, в конце концов, ненависть, но только не это. Во взгляде Эдмонда сквозила жалость. Он сунул руку под седло Крокодила и толкнул его вверх, как когда-то делал Роже... Цветные круги пошли перед глазами Крокодила. Он стиснул зубы и начал работать, превозмогая боль, такую же всеохватывающую, как на вчерашнем финише во время падения. Будто сквозь туман видел и трассу, и зрителей, и Эдмонда, — тот подталкивал его рукой, лил воду из своего бидона прямо в лицо, что-то кричал. Крокодил не разбирал значения слов — один звук голоса Эдмонда хлестал бичом и гнал вверх и вверх.
До самой вершины Эдмонд вел Крокодила, держась за свой руль одной рукой. Он успокаивал, бормоча на ухо:
— Ну, Роже, ну! Без паники. Мы легко схватим ушедших на равнине! Ну!!.
Смысл этих слов Роже понял уже на вершине, когда тяжесть подъема как бы соскользнула с плеч и он смог разогнуть спицу. Пот заливал лицо и мешал взглянуть на Эдмонда. А тот грязной перчаткой смахнул капли пота и с его и со своего лица. Они покатились вниз, Эдмонд опять шел впереди, и Роже видел, как тот тормозит осаживая машину. На прямых участках спуска мимо него с криком пронеслось несколько гонщиков. Но Крокодил не реагировал даже на такой позор — еще никогда никто в жизни не обгонял его легко на спусках.
«Спокойно, Роже, спокойно, — говорил он себе. — Теперь уже ничего не вернуть. Ни того подъема, ни тех усилий Эдмонда. Теперь только вперед. Твоя победа — уже не твоя победа. Предать Эдмонда — последнее дело. Без него я потерял бы не меньше четверти часа. А это все. Но теперь мы еще поборемся».
Он, жадно оглядываясь, поднял руку.
— Что? Колесо?! — раздался рядом испуганный голос Эдмонда.
— Нет, нужен Оскар. Да где он, черт?!
Французская «техничка», запутавшись в спусках, подошла не скоро. Кляня Оскара, Роже прошел пару миль, беспрерывно оборачиваясь назад. Наконец лицо Оскара возникло рядом.
— Где вы шляетесь?! — заорал Роже. — А если прокол?!
— Что случилось? — спокойно ответил Оскар. В его голосе Роже уловил плохо скрытое презрение и осекся.
