Давид Самойлов - Памятные записки (сборник)
Рождающийся новый тип человека ниоткуда не может ждать помощи в процессе своего формирования. Его может поддерживать сочувствие, но организатором своего «я» может быть только он сам. Поэтому тем, кто прикоснулся к образу действий и, следовательно, ближе к новому типу, чем другие, следует скрупулезно следить за явлениями собственного формирования. Ибо сам образ действия, преломляясь в несовершенной личности, может стушевать и исказить ее неустойчивые положительные свойства и проглядеть укрепление отрицательных. Образ действий не может служить оправданием для формирующегося нового типа, ибо опыт истории показывает, к чему приводят двойное понимание нравственности, релятивизм нравственных норм у активной личности.
Основное определение нового типа человека – нравственная личность без изъятий. Любое изъятие обесценивает эту личность и сводит ее к уже существовавшим образцам, потерпевшим историческое крушение.
Образ действий проявился в современности гораздо ярче, чем новый тип человека. Есть основания предполагать, что новый образ действий может быть массовой идеологией.
Диалектика этого образа действий такова, что он, доведя до логического конца недостаточный принцип, например, принцип национальной свободы, может преобразоваться в нечто более важное. Личность не может, чтобы стать новой, базироваться на старых критериях. Она должна порвать со всеми способами прежних оценок и самооценок. Образ действия, наоборот, органически связан с бытием массы, нации, народа, с его историческим самосознанием. Он может вырасти, только развивая органическое самоощущение массы. А это ощущение в наше время неминуемо связано с национальным ощущением. Это самоощущение, разделяя человечество, вместе с тем создает сферу конкретизации понятий нравственности и свободы и через страдание возвращает народ к идее человечества. Ряд примеров этому дает наша современность.
* * *Проблема преодоления одиночества, о которой так много говорится в XX веке, отнюдь не нова. Были эпохи, когда она стояла не менее остро. Можно сказать, что преодоление одиночества как главная потребность социальной психологии существовало всегда. И основные законы социальной психологии здесь совпадают с законами личности. Ибо именно в процессе преодоления одиночества личность выступает как социальное явление.
На первый взгляд кажется, что для преодоления социального одиночества личность должна присоединиться к множеству. На самом деле наоборот. Преодоление одиночества состоит в выделении из множества. Одиночество – категория эмоциональная, в нем не столько осознается, сколько ощущается ущербность времени и неполноценность соотношения человека с явлениями социальной жизни общества. А эмоция есть нечто конкретное, нечто наличное и потому либо, расплываясь, уводит личность от образа действия, либо требует самоопределения путем выделения из множества, то есть конкретизации в действии. «Лишние люди» Чайльд-Гарольд, Онегин или Печорин – лишние не потому, что они выделены из множества, а именно в силу непреодолимой погруженности во множество, бесплодности выделиться из множества в любовь, войну, в религию или в политику. Они люди множества и потому неспособны к действию или любви. Любовь – самый простой пример преодоления одиночества путем выделения из множества. Здесь из множества выделяются двое.
На этом простом примере видно, что процесс выделения является естественным законом психологии. То же относится и к психологии социальной.
История знает огромное количество форм выделения из множества: каста, класс, религия. Сам процесс этого выделения есть нечто активное, требующее эмоциональных усилий, и порой проявляется в самом жестоком и кровавом виде.
Таким процессом было выделение пролетариата и его классовой идеи интернационализма. Выделение революционных партий и их путь к власти – всегда болезненный, жертвенный и жестокий процесс.
Социальное выделение часто предполагает нетерпимость и жестокость. Но результаты нетерпимости и жестокости как методов преодоления социального одиночества и достижения психологического равновесия общества ничтожны. Это доказано всем ходом истории.
В наше время процесс классового выделения из множества закончен. В обществе происходит перемещение и смешение классовых групп, их разрушение и замена новыми, еще не вполне осознавшими свою потребность выделения. Сложные связи современного государства затемняют, порой умышленно, этот процесс.
Поэтому главный способ преодоления социального одиночества в наше время – национализм. Это самый естественный процесс в пору крушения иллюзий по поводу возможности преодоления социального одиночества посредством выделения в класс или государство. Идея общества совпала с идеей нации.
До известного времени казалось, что нация – явление устаревшее. Исторически это неверно. Никогда категория нации не была способом столь категорического обособления. Нация как форма преодоления одиночества – явление, исключительно присущее XX веку.
Варианты национализма XX века, еще смешанные в сознании с прежними формами выделения – классовыми (национал-социализм), принимали и принимают столь отвратительные формы (выделение вплоть до уничтожения других множеств), что национализм казался чем-то противоположным гуманизму, чем-то несовместимым с жизнью человечества. Между тем невозможно не считаться с тем, что он является в наше время наиболее живой идеей, идеей наиболее массовой.
К этой идее надо присмотреться. Может быть, в основе ее лежит не только идея самоутверждения за счет других множеств, но и содержатся некие перспективы, некие способы действий, более эффективные в будущем, чем способы действий классов и партий.
Есть громадная разница между выделением сильных и выделением слабых. Национализм присущ и сильным, и слабым нациям. Мы видим в наше время, сколь различны эти два вида национализма. Но это лишь поверхность явления. В сильных нациях тоже происходит процесс очищения национализма от идеи власти. Здесь заложены огромные перспективы, которые, возможно, изменят все наши представления о национальном осознании. Видимо, главная борьба за права человека развернется именно на этой почве, когда «выделение в нацию» закончится и начнется новое выделение из уже неудовлетворительного множества – «выделение в свободу». На этом этапе неминуемо родятся новые, необычные способы действия, в которых будет учтен печальный опыт человечества, выделявшегося в классы и партии. Черты этого нового способа, способа активного нравственного выделения, уже проявляются в нашей истории и становятся формой массовых действий целых народов.
Из прозаических тетрадей
О поколениях советской поэзии
Странная у нас периодизация поэзии. Не по возрастам, а по территориальной принадлежности. К первому поколению советских поэтов причисляют тех, кто жил или, на худой конец, умер (как Цветаева) на территории Советского Союза.
Можно ли считать первым поколением советских поэтов Блока, Брюсова, Пастернака, Ахматову, Цветаеву, Мандельштама, Есенина, Хлебникова, даже Маяковского – гениев, родившихся в конце прошлого века и уже вступивших на стезю поэзии до 17-го года? Они формировались иным временем и по-своему проживали наши времена, с трудом их выдерживая, не умея сдержаться и погибая от нашего времени, как Есенин, Маяковский, Цветаева, Мандельштам.
Твердые гении, впрочем, дожили до старости – Ахматова, Пастернак. Доказав, что не счастье прочно, а характер. Счастливый Пастернак и несчастливая Ахматова, нетрадиционный Пастернак и традиционная Ахматова; Пастернак приемлющий и Ахматова неприемлющая; Пастернак сперва нетвердый, а потом твердый, Ахматова сперва твердая, а потом нетвердая перед славой; Пастернак, вкусивший сперва, Ахматова, вкусившая потом; Пастернак первых иллюзий, Ахматова последних; Пастернак счастливый сперва, Ахматова – потом; Пастернак страдающий, Ахматова сострадающая; Пастернак неконтактный, Ахматова общительная – это два характера, принадлежавших не территории, а времени, скорей не нашему, а предыдущему.
Наше время долго рожало свою поэзию. Первое поколение – это Тихонов, Сельвинский, Кирсанов, Заболоцкий; второе – Твардовский, Павел Васильев, Б. Корнилов, Тарковский, Мартынов, Липкин, Петровых, Симонов – и все алигер. И конечно, Смеляков. Поколение несчастное, полуубитое поколение.
Третье – наше. Неполучившееся военное поколение. Луконин, Наровчатов, Слуцкий. Убитые на войне: Кульчицкий, Коган, Майоров.
Особо – Глазков.
Сюда же – Гудзенко, Межиров, Окуджава, Винокуров, Коржавин.
Четвертое – Евтушенко, Ахмадулина, Корнилов, Мориц, Вознесенский и иже с ним.
Особо – Бродский. Самый большой поэт четвертого поколения. И так же отрицающий поколение, как Глазков свое поколение и как, может (подумать!), Тарковский – Петровых – свое.
