Анатолий Афанасьев - Командировка
Я безнадежно махнул рукой, сыто затянулся дымом. Капитанов слушал меня внимательно, и я с облегчением заметил, как коричневые дьяволята в его глазах слегка угомонились.
— И как вы намерены действовать?
— Чего там действовать. Потолкую с вашими ребятами, составлю отчет. Да ну, в общем… Неважно, главное отчет представить, а тут у меня рука набита.
Капитанов, я видел, составил обо мне мнение, смотрел покровительственно, отпустило у него в груди, расслабился. Заговорщицки ко мне перегнулся, спросил:
— Что же они там у вас все–таки подозревают?
— Прибор–то не идет, — сказал я с блаженной улыбкой, — они икру и мечут.
— Ну а мы при чем? У нас полный ажур, комиссия проверяла. Компетентная комиссия, не смежники. Зачем же нам нервы трепать понапрасну?
— Прибор не идет, — повторил я тупо. — А сверху требуют, чтобы шел.
По выражению лица Капитанова легко было понять, что первое свое мнение обо мне он уже пересмотрел, как слишком лестное. Он вздохнул, потянулся, неясно было, что хрустнуло — стол или суставы, сказал коротко:
— Чем могу помочь?
— Пока списочком.
— Каким еще списочком?
— А вы мне назовите — кто над узлом работает. Всех поименно.
— Хорошо, пишите.
Я открыл вторую страничку блокнота и аккуратно записал под его диктовку:
«1. Прохоров Дмитрий Васильевич, инженер.
2. Шутов Петя, радиомеханик.
3. Давыдюк Викентий Гаврилович, настройщик электронной аппаратуры.
4. Шацкая Елизавета Марковна, инженер–конструктор.
5. Иванов Геннадий Иванович, фрезеровщик.
6. Горжецкий Эдуард Венедиктович, давильшик.
7. Порецкая Шура, лаборантка».
— Мало, — сказал я. — Это все?
— В принципе — да.
— А вот Шура Порецкая, она же всего полгода как тут работает…
— Познакомились уже? Быстро. Не теряешь, значит, минут дорогих, — он одобрительно сощурился. — Правильно. Действуй.
— Вы мне, пожалуйста, не тыкайте! — сказал я зло. — Мы на брудершафт не пили. — И, увидев его искреннее удивление, пояснил доверительно: — Знаете, я много поездил. Всякое бывало. Другой раз не успеешь домой вернуться, а уже впереди тебя телега летит. Может, и не было ничего, а поди потом доказывай, что ты не верблюд.
Капитанов раздавил окурок в пепельнице, скучающе взглянул на оконную решетку. Неожиданным откровением я нанес последний штрих на свой портрет командировочного хорька и стал ему противен. Что ж, я готов был уважать его за эту подчеркнутую мгновенную неприязнь, если только он сам, разработчик узла, чист. А на этот счет как раз у меня были сомнения.
— Эх! — сказал я. — Придется теперь ходить, мозолить глаза, отрывать людей от дела. Самое паскудное занятие.
— Вы и не ходите, — добродушно посоветовал Капитанов. — Составьте отчет по документации и валяйтесь себе на пляже. Разницы никакой не будет.
— Да? — я обрадованно вскинул голову, почесал в затылке. — Конечно… неудобно как–то. Задание все же, взялся за гуж, так сказать. Владимир Захарович, а вы не могли бы выделить мне Шуру в сопровождающие. Чтобы она показала, где кто работает. Проводила, что ли… Сам–то я разве пойму?
— Именно Шуру?
Я выдержал его взгляд стойко.
Он встал, обогнул меня с осторожностью, точно боялся задеть, толкнул дверь, крикнул: «Шутов, позови Порецкую ко мне. Быстренько!»
— Шутов — это который в списке?
— В списке, в списке.
С каждым моим словом он проникался ко мне все большей неприязнью.
Шура влетела запыхавшаяся, раскрасневшаяся.
— Фу, как надымили! Вы же бросили, Владимир Захарович. Все знают, вы бросили. Нельзя же в такой комнате сидеть. Прямо душегубка.
— Вот, Шура, поможешь товарищу. Проводишь, к кому он попросит. Ясно?
— Ясно, Владимир Захарович.
— Как у тебя, кстати, с институтом, все забываю спросить?
— Вызов жду.
— На вечерний?
— Как вы посоветовали, Владимир Захарович. Я вашей воле не ослушница.
Нет, не простая эта простушка, ишь, какие головешки подкидывает под своего начальника, и глазами ест, как ефрейтор генерала, и ножками в туфельках переступает, точно пол под ней раскачивается. И утомленный моей персоной Капитанов отмяк, подернулся мечтательной рябью. Взгляд его успокоился на ее сероглазом личике, слух вкушал мелодичные девичьи переливы и позвякивания. Скрывать он ничего не умел — Капитанов Владимир Захарович, в любую секунду был открыт, как мишень.
— Хорошо, Шура, ступай! Товарища вон задерживаем, ему отчет надо писать для самого Перегудова… Впрочем, останься на секундочку. Вы позволите, Виктор Андреевич? У меня к Шуре маленькое поручение.
Я кивнул и вышел. Конечно, следует проинструктировать несмышленыша, мы понимаем…
— Кто из вас Шутов, товарищи? — громко спросил я, улыбаясь всем, и тут же сам понял — кто. Книголюб, читающий на стуле у двери, отложил роман и, не двигаясь с места, поплыл на меня пасмурной чернотой лица.
— Ну, я Шутов.
— Здравствуйте! Будем знакомы. Меня зовут Виктор Андреевич, — я протянул руку, которую Шутов небрежно стиснул, не отрывая зада от стула. Парень лет около тридцати, жгучий брюнет, как писали в старых романах. Ленивый взгляд из–под длинных трепещущих ресниц.
Не всякий рискнет развлекаться чтением романа в рабочее время, да еще на виду у всех. Шутов бездельничал демонстративно. Такое может позволить себе доверенное лицо, единомышленник, наперсник мрачных тайн, вдобавок зарвавшийся.
— Надо бы нам потолковать кое о чем, Петя. Тет–а–тет.
Жужжание приборов и голоса в комнате как бы стихли, и женщина на подоконнике, уже сходившая за тряпкой, застыла неподвижно в неудобной позе, прислушивалась.
— О чем толковать? — угрюмо буркнул Шутов. — Я на работе, видишь, занят.
Он не поинтересовался, кто я. Наверное, знал.
— А после работы?
— Чего?
— Я говорю, после работы если посидеть за кружечкой чая. А-а? Встретиться если?
Парень был в затруднении, подшипники у него в голове прокручивались туго.
— Чего надо–то? Говори сразу.
Я оглянулся. Женщина на подоконнике зачем–то подула на тряпку. Мужчины переглядывались.
— Выйдем в коридор, Шутов.
— Давай выйдем. Почему не выйти… Обед будет, и выйдем. У нас обед в половине первого.
Он нагло усмехался мне в лицо, и ноздри его вздрагивали от нехорошего возбуждения. Он был как оголенный электрический провод — попробуй дотронься.
Шура Порецкая прошелестела халатом у меня за спиной. Она выскользнула от шефа распухшая от доверенных ей инструкций.
— Ладно, Шутов, я зайду ближе к обеду. Только ты не удирай. Дельце у меня маленькое и обоюдовыгодное. Понял?
— Дельцами не занимаюсь.
— Книжка–то интересная?
— Чего?
— Роман, говорю, интересный читаешь?
Шутов глотнул воздух, точно акула, жиганул по мне черным огнем, посоветовал тихонько:
— Не увлекайся, приятель. Тут тебе не Москва. Тут аккуратнее надо, вежливо. А книжка интересная, что ж. Про графа Монте–Кристо, сочинение Дюма–отца. Слыхал про такую?
— Хорошая книжка, — согласился я. — Для детей среднего школьного возраста.
Шутов тряхнул кудрями как бы подводя итог, заалел улыбкой.
— Встретимся, — сказал мне, — теперь вижу, непременно мы с тобой встретимся.
Шура потянула меня за рукав. В коридоре, пустом, как аллея ночью, заметила неодобрительно:
— Какой вы, однако, москвич. Всех уже разозлили, успели. Владимир Захарович курить бросил, из–за вас опять закурил. И весь бледный. Другие от вас не такие приезжали.
— А какие?
— Обходительные, вот какие.
— У меня характер собачий, — пояснил я. — Сколько я с ним помучился, Шура, вы не представляете. На работе меня никто не любит, соседи избегают, а поделать ничего с собой не могу. Видно, уж с чем родился, с тем и помрешь. Да я толком и не понимаю, в чем дело. Вроде ничего плохого не говорю, а люди отворачиваются, и некоторые даже плюются.
В ее серых, невинных, блестящих глазах зажглась укоризна:
— Вы думаете, я не понимаю? Думаете, дурочка?
— О чем вы, Шура?
— Думаете, я не вижу, как вы надсмехаетесь? Все вижу. Только я не обидчивая. Куда пойдем?
Я заглянул в свой список:
— Может, сначала съездим искупаться?
— Говорите серьезно, пожалуйста.
— Ну тогда к Геннадию Ивановичу Иванову, фрезеровщику. Далеко это?
Шура, не отвечая, пошла вперед. Когда–то и я умел ходить не оглядываясь, тогда шея моя еще легко выдерживала атмосферный столб, тогда еще на мне не висел проклятый груз сердечной одышки, тогда еще… Еще.
— Шура, — окликнул я, — мы уже на первом этаже. Куда же ниже?
— Пойдемте, Виктор Андреевич, я знаю.
Мы миновали длинный подземный переход, где зеленоватые стены слезились холодной росой, снова поднялись по ступенькам и очутились в обыкновенном, не слишком большом цехе. Верещали токарные станки, филином ухал прессовочный молот, копошились рабочие в спецовках. Густой воздух напоен едким металлическим ароматом.
Шура, как у себя в квартире, запетляла между станками и тумбочками, приветливо кивая туда, сюда, и привела меня к высокому пожилому человеку с усами цвета кедровых шишек. Человек протирал чистенькой веселенькой тряпочкой чистую матово–блестящую станину фрезерного супер–агрегата и с неудовольствием морщился, обнаруживая соринку.
