Лидия Арабей - Мера времени
— Как же так, — все повторяла Реня. — Она ведь уже стала осваивать операцию… Еще немного, и работала бы самостоятельно…
— А она говорит, не получалось у нее, — возразила Антонина Ивановна. — А в то, что трудно ей, как не поверить? В щепку исхудала за эти два месяца. А тут еще начальник на нее взъелся, ругал на собрании.
— Вот дурочка, — закипятилась Реня. — Ругал… А кого он не ругал?.. Характер у него такой. А что трудно, так всем поначалу трудно. Просто она у вас не приучена к работе.
— Вот, вот, — выставил палец Михаил Павлович. — А что я говорю? Распустила, разбаловала девчонку, — бросил он жене.
— Знаю, знаю, одна я во всем виновата, слышала уже не раз… — уголки губ у Антонины Ивановны задрожали. — Одного ребенка потеряла, другого разбаловала…
— Не надо, не надо, — заволновалась Реня. Она догадалась, о чем напомнила Антонина Ивановна. Зоя рассказывала ей о беде, постигшей их семью в первые дни войны. Теперь Реня испугалась, как бы разговор не перешел на то, что слишком тяжело для Зоиных родителей, и поспешила перевести его снова на Зою.
— Просто даже и не знаю, что ей теперь посоветовать. Одно скажу, большую глупость она сделала, надо бы это как-то поправить, но как?
— Поговорите с ней вы, Реня, — глядя куда-то в сторону, попросил Михаил Павлович. — Видно, такое сейчас время, что друзей слушают больше, чем родителей.
Ему, похоже, было неловко, что жена при чужом человеке завела разговор, на который они и наедине друг с другом не всегда отваживались. Смущало его и то, что он, недавний командир, полковник, не в состоянии справиться с собственной дочерью.
Антонина Ивановна глубоко вздохнула и вытерла глаза ладонью. Она, кажется, тоже была смущена и теперь уже не знала, что делать: до конца держать сторону дочери или соглашаться с мужем.
— С Зоей я непременно поговорю. Как же так, — горячилась Реня. Ей обидно было и за Михаила Павловича, и за Антонину Ивановну, и за себя.
— Так ты посиди, Ренечка, подожди, — снова попросила Антонина Ивановна. Недавно живая и быстрая, она вдруг словно обвяла и сейчас, грузно ступая, ушла в кухню.
Михаил Павлович стоял у окна, заложив руки за спину, смотрел в черные стекла, залитые дождем.
Реня сидела, облокотившись на цветастую бархатную скатерть. На глаза ей попался толстый красный альбом, лежавший на книжной полке. Она поднялась, взяла его. Отвернула первую страницу и сразу увидела два знакомых лица. На одной фотографии была Зоя в довольно эффектной позе, с другой, как показалось Рене, нагловато смотрел Женя. Не думая, насколько это прилично, Реня быстро вытащила и перевернула Женину фотографию: «Любимому Зайчонку от злого Волка» — красивым почерком было написано в уголке. Под этим трогательным посвящением стояла недавняя дата. «Так вот как далеко зашло у них… «Любимому Зайчонку»… О чем они думают, и она, и он… Нет, видно и об этом надо будет с ней поговорить. Вот тебе и малышка, бедняжка, — окончательно разозлилась Реня. — Я ее ребенком считаю, нянчусь с ней, помогать собралась, а она с женатым парнем любовь закрутила!»
Чем больше Реня об этом думала, тем сильнее разбирала ее злость. На минуту она даже засомневалась: а стоит ли дожидаться Зою? Может, та еще и ее поучит, как жить на свете… Но тут же снова вернулись и жалость к девчонке, и страх за нее. «Нет, так не пойдет… Схвачу ее за плечи и буду трясти, пока она не проснется, не увидит, куда идет и чем все это может кончиться».
Реня вставила фотографию на место. Стала листать альбом дальше. Каких только Зой здесь не было! Зоя летом, Зоя зимой, Зоя в городе и за городом. В купальнике, в пальто, в платье, в свитере. С мамой и с папой, одна и с подружками. Вся небольшая Зоина биография лежала тут как на ладони, и жизнь ее представала перед Реней сплошным праздником.
Попадались и другие снимки. На одном из них Реня узнала Зоину маму и поразилась, как годы могут изменить человека. С трудом верилось, что красивая девушка с лучистыми глазами и пышными волосами — та самая женщина, которая только что сидела перед Реней и вытирала ладонью покрасневшие, с набрякшими веками глаза.
Один снимок лежал изображением вниз, не вставленный в гнездышко. Реня перевернула его и отшатнулась.
Юра… Снова склонилась над фотографией, впилась в нее глазами. Нет, это был не Юра. Но как похож… Те же глаза, те же черты лица, те же вьющиеся волосы над высоким лбом. Кто это? Да ведь это Михаил Павлович… Молодой… Боже мой, и бывает же такое…
С чайником в руке вошла Антонина Ивановна.
— Вот и чай готов, а Зои еще нет… Альбом рассматриваешь? Видала, какой был Михаил Павлович? Это в год нашей женитьбы…
Реня смотрела на фотографию и никак не могла успокоиться.
«Надо же! Так похож на Юру», — думала она. В тот день, когда Юра провожал ее из Калиновки в Минск, он был в такой же белой рубашке и так же расстегнут был у него ворот…
Хлопнула дверь в прихожей, застучали каблучки. Вернулась Зоя. Реня закрыла альбом. Внутри у нее все дрожало, но она постаралась взять себя в руки. Предстоял неприятный разговор. И как начать его, с чего?..
Увидев подругу, Зоя растерялась.
— Давно пришла?
— Да уже… порядком.
— А я к портнихе бегала, — Зоя старалась говорить спокойно, даже безразлично. Лицо у нее было розовое от холода, на волосах росинки дождя. Она ходила по комнате, не зная, к чему приложить руки, куда девать смущение, неловкость. Антонина Ивановна стояла в дверях, разглаживая ладонями клеенчатый фартук, ждала, вероятно, что скажет Реня. Но Рене как раз не хотелось, чтобы Антонина Ивановна слышала их разговор. Сейчас ей надо было остаться с Зоей вдвоем. И Антонина Ивановна поняла Реню, сама ушла и увела Михаила Павловича, оставив девушек одних.
Дождь моросил и моросил, казалось, все набрякло от него, нудного, бесконечного. Набрякли дома, деревья, раскисла земля. На асфальте стояли громадные лужи, в них отражался свет уличных фонарей, автомобильных фар.
Реня ждала троллейбуса. Вот он подплыл, разбрасывая брызги из-под колес. Вскочила в него, села у окна, откинулась на спинку сиденья. За стеклами, залитыми дождем, плыла улица, но Реня туда не смотрела, ей вспоминались Зоины глаза — растерянные и колючие, злые. «Как скверно все вышло, — думала Реня. — Я ведь и не собиралась с ней ссориться. А сколько наговорили друг другу неприятного, и надо всем, сказанным и ею, и Зоей, звенело одно: «Не твое дело!»
«А может, в самом деле, не мое? — думала Реня. — У нее есть отец и мать, пусть они отвечают за дочку. Бросила завод — пускай делает что хочет. Посмотрим, где она найдет себе легкую работу. Или она собирается работать там, где вообще ничего не надо делать, только зарплату получать?» Так она и сказала Зое.
— Меньше всего я думаю о деньгах, они мне вообще не нужны, — небрежно бросила Зоя.
— Ты так деньгами бросаешься потому, что цены им не знаешь, — упрекала ее Реня. — Не заработала пока. Жила на отцовские и, кажется, всю жизнь собираешься жить на чьи-то…
— Не бойся, не твое дело, — снова слышит Реня Зоин голос, снова видит ее холодные, злые глаза.
— Или, может, за Женю замуж собралась? Хочешь у жены его отбить? — уже не деликатничала Реня.
Вспыхнула Зоя, залилась краской, и слезы, то ли стыда, то ли гнева набежали на глаза.
— Не твое дело, не твое дело…
«А может, и правда не мое дело, — горько думается Рене. — Зачем я лезу в чужую жизнь?.. Чужую жизнь… А почему — чужую?» Может, и сама виновата, что Зоя бросила завод… Ведь именно я была ее учительницей… Значит, не сумела научить… Ах, если бы можно было вернуть ее в цех. Глаз бы с нее не спускала. Но Зоя и слушать не хочет о том, чтобы вернуться. «Ты что! Только уволилась и нате — опять здрасьте! Да и кто меня снова возьмет?»
«А вся эта история с Женей, — снова думает Реня, глядя через залитое дождем окно на темную улицу. — Антонина Ивановна, наверно, понятия об этом не имеет. Так неужели и здесь не мое дело? Неужели и здесь я не должна вмешаться?»
Вышла из троллейбуса. Обходя лужи, торопясь, вбежала в подъезд общежития. Тетя Феня в толстой шерстяной шали, в ватнике дремала у своего стола. Услышав стук двери, открыла глаза, невидяще глянула на Реню, зевнула во весь рот, упала щекой на руку и снова задремала.
Подруги уже спали. Осторожно, чтоб не разбудить, Реня разделась и забралась под одеяло. После холодной мокрой улицы так приятно было в теплой комнате, в постели. Скоро она заснула.
Проснулась среди ночи, словно кто-то толкнул ее. Что-то ей приснилось. Приснилось важное, но Реня не могла вспомнить что. Потом ей показалось, что она все еще держит в руках Зоин альбом. Да, вспомнила! Ей приснилось, будто она снова листает Зоин альбом, разглядывает фотографии. Альбом, фотографии… Юра…
Да, да, это ей и приснилось. А может, и не приснилось. Может, снимок так запал ей в память, что продолжала думать о нем и во сне… Юра… Так похож на Михаила Павловича…
