Марк Ланской - Опанасовы бриллианты
…Море, светлозеленое, бескрайнее, было спокойно. Казалось, жара утомила его, сделала сонным, ленивым. Волны с шипением набегали на берег, выбрасывая одни камешки и уволакивая другие. Вдруг, словно проснувшись, оно бросало несколько волн более сильных, которые дальше других уходили на берег, и тогда мальчишки с веселым криком спасали свои рубашонки от воды, а море снова становилось таким же спокойным и сонным.
Пробегал ветерок. И он был нежным, легким, точно боялся рассердить море, людей на берегу и даже этих шаловливых мальчишек, охотящихся за медузами. А людей не много в Фальшивом Геленджике. Отдыхающие обычно заполняют курорты, и чем моднее и громче название его, тем больше в нем народу. Фальшивый же Геленджик — обыкновенная деревенька, примостившаяся у Черного моря недалеко от настоящего, не фальшивого Геленджика, и курортники забывают о нем.
Пляж этого прекрасного уголка небольшой, всего каких-нибудь метров триста. На гальке, обточенной трудолюбивой волной, лежат отдыхающие, соблюдая между собой ради приличия расстояние в несколько шагов.
И в этот день несколько полуголых тел нежилось под солнцем. В дальнем углу бухточки, такой же маленькой, как и пляж, у самой воды играли двое ребятишек в беленьких костюмчиках и панамках. Рядом с ними сидела девушка и вязала. Чуть поодаль на ворсистом легком одеяле лежала женщина в купальном костюме и темных очках. Она читала, время от времени бросая беспокойные взгляды на детей.
Увидев вдалеке высокого, широкоплечего юношу, который, легко шагая по камням, направлялся к ним, она сказала девушке:
— Вера, вы идите, уже два часа, пора детей укладывать спать. Согрейте им молока перед сном…
Девушка молча повиновалась. Тем временем молодой человек подошел к женщине — но не очень близко — и помахал ей рукой:
— Добрый день! Вы опять всем семейством?
Женщина сняла очки и, приложив руку ко лбу, посмотрела на пришельца. Лицо его, красивое, волевое, с маленьким родимым пятнышком на щеке, было красно от ходьбы. Прядь светлых курчавых волос опустилась на лоб, и он тряхнул головой, чтобы отбросить ее назад.
— A-а, это вы? — радостно проговорила Нина Гавриловна, будто не узнав его сразу, и опустила руку. — Кто же в такое время на пляж приходит?
— Я! — засмеялся юноша, скидывая шелковую рубашку и обнажая мускулистое тело атлета.
— Вы купались?
— И не раз… В такой день преступление сидеть дома.
— А вы уверены, что я сидел дома? Не говорите «да» — ошибетесь: я ходил в Джанхот: надо же изучать здешние места!
— В этакую-то жару? — женщина улыбнулась, приоткрыв маленький рот. На щеках образовались ямочки, и сейчас никто не сказал бы, что у этой женщины уже двое детей: выглядела она совсем девчушкой.
— Эх, вы исследователь!
— Я вам подарок принес, добытый тяжким трудом. Видите, поцарапался — лазил по круче, — весело сказал молодой человек и вынул из кармана гриб. — У нас вы такого не найдете, хоть он и похож на боровик.
Купался он долго, наслаждаясь прохладой воды, заплывал так далеко, что Нина Гавриловна, следившая за ним, иногда теряла его из виду. А когда он вышел из воды, то лег недалеко от женщины на круглые горячие камни. — В реке все-таки лучше плавать, — сказал он, сооружая из камешков грот. — Как ни стараюсь, а вода в рот набирается, соленая какая-то, горькая, бр-р-р!
— А вы никогда раньше не были на юге? — спросила Нина Гавриловна, подавая ему черный с белыми прожилками камень. — Положите его наверх…
— На юге бывал, — ответил он, — но моря никогда не видел… Вы знаете, меня обманули, — сказал он вдруг грустно.
— Кто? Когда? — встревожилась женщина.
— Люди мне всегда говорили, что море синее-пресинее, даже у Пушкина оно такое, а оказывается, оно зеленое и очень светлое. Ничего синего и рядом не лежало.
Нина Гавриловна засмеялась. Она не могла привыкнуть к его шуткам, произносимым без улыбки и всегда неожиданно, среди, казалось бы, серьезного разговора. За какую-нибудь неделю с того дня, когда она познакомилась здесь же, на пляже, с Сергеем Николаевичем, студентом-юристом, женщина очень привыкла к нему, и хотя она и не признавалась себе, но он нравился ей. Здесь, в глуши, знакомство с веселым умным человеком, каким он был, ценится гораздо больше, чем в городе. А она чувствовала себя оторванной от городской жизни, от мужа, который так и не смог вырваться в отпуск. Сергей Николаевич был очень молод, но многое знал, всем интересовался и умел поухаживать, не надоедая, впрочем, своими ухаживаниями. Снимал он комнатку на соседней улице, по вечерам сидел над учебниками, а с утра уходил в горы, в лес…
— Вы дольмены видели? — спросил он, разрушив сооружение.
— Дольмены? А это что?
— О, это очень интересные памятники старины. Вам их обязательно надо посмотреть. Хотите мне составить компанию завтра? Я давно собираюсь… Только предупреждаю: идти далеко, километров пятнадцать — восемнадцать.
— С вами, я думаю, можно пройти и тридцать, — засмеялась Нина Гавриловна.
— Хорошо, только надо пораньше идти, часов в шесть.
Ей понравилось, что молодой человек не только не упрекнул ее в невежестве, но не подал и вида, что ее упрекает. А после утвердительного ответа ей вдруг стало радостно, что они будут вдвоем…
8
Сергей Николаевич был точен. В шесть часов утра он постучал в окно белой хатки-мазанки, а оттуда сразу показалась голова Нины Гавриловны. Зажимая в зубах заколки и придерживая руками волосы, она кивнула ему. А через несколько минут вышла в сад. Она была в легоньком шелковом платье с пелериной, от которого неслось благоуханье дорогих духов, в босоножках с красными переплетами. Розовое ото сна и холодной воды лицо ее было особенно красиво, и спутник невольно опустил глаза. Они вышли на дорогу, свернули на тропинку и пошли мимо виноградников, посаженных длинными рядами. Виноград созревал. Гроздья матовых от пыльцы ягод тянулись к земле, серой и комковатой. Сергей Николаевич остановился около куста, срезал гроздь и высоко поднял ее, держа двумя пальцами.
— Вас не восхищает это творение природы? — спросил он. — По-моему, им нельзя не восхищаться. Посмотрите, как все рассчитано, ничего лишнего, все необходимо. Какая крепость ветки! И справедливо, иначе она бы рвалась от такой тяжести.
— Вы как будто вышли из заточения! — воскликнула Нина Гавриловна. — Я, по совести говоря, никогда не рассматривала виноград, да и не только виноград… Я знаю одно, — что он вкусный.
— А ну-ка, попробуйте.
Женщина оторвала ягоду, и положив в рот, сморщилась:
— Кислый, еще не созрел.
— Жаль. Но ничего, мы возьмем его с собой: будет жарко, вы захотите пить и утолите жажду.
Кончились виноградники, начался лес. Спутники то поднимались в гору, то опускались, из-под ног катились куски известняка…
— Хороша здесь природа, ничего не скажешь. И главное, все съедобное растет само по себе, и никто не сторожит. Грецкие орехи, алыча, кизил! Сюда бы заготовителей… Надо будет взять патент на это предложение, как вы считаете? Половина премии вам…
— Я даже согласна на тридцать процентов…
— Вам нельзя, даже тридцать.
— Почему?
— Ваш муж увидит у вас капитал и спросит: откуда? — шутливо говорил Сергей Николаевич, пробасив последнее слово — так должен был спросить грозный муж.
— А я скажу, что шли мы однажды с одним приятным молодым человеком… — представляла разговор Нина Гавриловна.
— Разве он у вас не ревнивый? — перебил ее спутник.
— К сожалению, ревнивый, как все мужья, — вздохнув, вдруг серьезно проговорила женщина.
Так болтая, они прошли почти весь путь. Сергей Николаевич шутил, рассказывая, как он сдавал зачеты, в лицах изображая разговор со студентом, который проваливается на экзамене, как он однажды решил посвятить себя артистической деятельности и как был изгнан «за отсутствием ярко выраженных способностей»… Нина Гавриловна от души смеялась его рассказам, в которых трудно было определить, что правда, а что вымысел. Чтобы не остаться в долгу, она говорила ему о своей жизни, заботах…
Вдруг Сергей Николаевич свернул с тропинки, по которой они шли, и повлек за собой спутницу. Они очутились в чаще. Густая листва скрыла солнце, по телу скользнула прохлада. Сумрак и лесная тишь окутали путников таинственностью, и женщина вдруг почувствовала себя неспокойно. Но молодой человек бодро шел вперед, пока перед ними неожиданно не раскрылась площадка. Посредине стоял странный серый дом, сложенный из каменных плит, массивных, тяжелых, без окон, с одной лишь круглой дырой чуть выше земли.
— Вот вам и дольмен, что значит «каменный стол», — проговорил Сергей Николаевич. — Хорош столик? Знаете, сколько ему лет? Тысяч десять! В нем хоронили старейшин племени во времена бронзового века.
