Виктор Крюков - Свет любви
Трудность составления наряда зависела не только от того, как обстоят дела на машинах, но и от того, что надо было сохранить еще и очередность. Если Князев в прошлый раз был начальником караула, то теперь его надо было назначить разводящим или дежурным по стоянке. И еще надо было учитывать должностное разделение наряда: ведь моториста не пошлешь старшим дежурным по стоянке, а механика самолета не назначишь дневальным или рабочим по кухне.
Когда список составлял Громов, он не испытывал никакой трудности: отрубит и точка.
Пучков же видел в механиках и мотористах прежде всего людей, которые, как принято было говорить, головой отвечают за судьбу экипажа и самолета. Поэтому он обращался с ними вежливо, никогда не повышал голоса, особенно перед вылетом.
Отругаешь механика — он начнет спешить, нервничать и впопыхах забудет законтрить, к примеру, сливной кран горючего... А ведь это значит, что в полете может вытечь бензин и самолет пойдет на вынужденную посадку или, что еще хуже, загорится в воздухе. Ведь стоит пламени из патрубка завильнуть под моторную гондолу, где стоят краны, вот и пожар.
Это профессиональное уважительное отношение к своим младшим коллегам вошло в привычку, стало чертой характера, нормой поведения.
Старшина Громов считал это панибратством, нарушением субординации, что, по его мнению, расшатывало дисциплину.
Как ни бился Пучков, составляя наряд, ничего выкроить он не смог. Если он выполнит требование майора Шагова, то завтра полеты сорвутся. Ведь половина машин полуразобрана... А сорвать полеты — это значило бы совершить преступление.
Пучков встал, чтобы идти объяснить все майору Шагову, но вдруг решил проверить себя еще раз — так он поступал всегда.
Инженер эскадрильи Дроздов в таких случаях или «брал за горло» штабистов, или жаловался на трудности. Выпрашивать помощь у начальства Пучков в силу своего характера не мог. Недавний техник самолета, а потом и звена, он в экстренных случаях сам работал по ночам, заменяя других, и это было для него легче: чем отказываться от задания, Какая бы ноша ни наваливалась на его плечи, он никогда не пытался ее сбросить. Скромный, безотказный, он казался многим людям слабым из-за своей уступчивости и мягкости.
Когда капитан Дроздов решил оставить за себя Пучкова, майор Шагов удивился:
— Неужели не нашел техника позубастее?
— Пучков превосходно знает технику. Не допустит аварий. А это главное, — ответил инженер эскадрильи.
Да, это было главное. «Летать без аварий!», — лозунг этот можно было видеть на стоянке через каждые сто шагов.
Проверив, чем занят каждый его механик, Пучков снова пришел к выводу, что выделить их в наряд — значит сорвать полеты или перегрузить механиков так, что это приведет к аварии.
«Да пропади оно все пропадом! Давно надо бы послушаться жену и перевестись куда-нибудь!» — подумал Пучков. Он швырнул карандаш и четкой, стремительной, не свойственной ему походкой пошел к телефону.
Представляя себе, как на другом конце провода морщился и негодовал майор Шагов, Пучков все-таки высказал ему все свои возражения. Шагов, не церемонившийся с подчиненными, пригрозил ему судом за невыполнение приказания.
— В таком случае пришлите письменное подтверждение. Ваше распоряжение выполню, но полеты сорвутся. — И Пучков повесил трубку.
С этого и началось «отвердение» характера Пучкова.
Тотчас телефон зазвенел.
— Учтите, что я поставлю вопрос о вашем служебном несоответствии, — услышал Пучков раздраженный голос Шагова.
— Ставьте, если найдутся у вас деловые причины, — ответил Пучков.
Но как только речь зашла опять об усиленном гарнизонном наряде и об ответственности за распоряжение, Шагов попросил (уже не требовал, а просил) только пять человек.
Пучков согласился. Список такого наряда он составил за десять минут. Нет, он не поступился интересами подчиненных. Он пошел по другому пути...
Ровно в двенадцать на стоянку пришел Громов.
— Наряд? — крикнул он, подойдя к самолету. Техник вылез из фюзеляжа минуты через две и, вытирая руки ветошью, ответил:
— В порядке.
Громов подошел к пожарному ящику, стоявшему под крылом, достал дюралевый лючок и пробежал по нему глазами,
— Что тут такое? Никак не пойму, — сказал он недовольно. — Почему во внутренний наряд даете только шесть человек?
— Я снимаю пост у оружейной каптерки. А вместо трехсменного ночного поста на стоянке ставлю двух патрульных, которые будут охранять все вместе...
— Ка-а-ак? — отпрянул от него Громов, и Пучкову показалось, будто старшина коснулся провода с током высокого напряжения. — Вы серьезно? — растерянно моргал он глазами.
— Разумеется.
— Да вы... что? — изумился Громов и побледнел. — Разве можно оголять посты? Часового, когда он отлучается от поста, трибунал судит. А вы взмахом карандаша сняли сразу...
— Представь себе такую картину, — сказал Пучков, положив на плечо Громова свою крупную ладонь. — Тревога! Мы взлетаем... И садимся в тысяче километров отсюда. Назавтра — снова в полет... Разве я, инженер, могу в такой ситуации треть людей назначить в наряд? Кто же готовить к вылету будет? Давай отойдем от шаблона. Нет у меня больше людей...
Однако его доводы не действовали на Громова. Наоборот, старшина перешел в атаку. Пучкова возмущало надменное упрямство, с каким старшина осуждал его нововведение и отстаивал устарелое расписание постов. Инженер понял, что старшина с его въедливой приверженностью каждой букве устава причинит ему больше неприятностей, нежели сам начальник штаба. Однако отступать Пучков не счел нужным.
— Смирно! — скомандовал он, видя, что его попытки по-хорошему убедить Громова обречены на неудачу. — Я инженер эскадрильи. И потому мне лучше знать, сколько человек ставить непосредственно на самолеты, а сколько на охрану стоянки. Это мое право!
— Никак нет! Количество постов раз и навсегда определено приказом начальника штаба.
— Раз и навсегда? — перебил Пучков. — Когда издавался приказ, который висит над твоей подушкой, в эскадрилье было втрое больше механиков.
— Это не имеет значения. Приказ есть приказ.
— Любой приказ, в том числе и висящий в твоей палатке, изменяется и дополняется сообразно обстановке. Нет у меня людей, поэтому я сократил количество постов и расставил их по-новому.
Но этот простой и разумный выход из положения никак не укладывался в сознании педантичного Громова.
«Нет, — думал он. — Если б вышел об этом письменный приказ по части, а то заблагорассудилось какому-то технику-лейтенанту, и три объекта оголены. Нет, я сейчас же доложу майору Шагову...»
— Читай дальше, — сказал Пучков. Громов приблизил лючок к глазам: он назначался начальником караула.
— Это что за новости? — бросил он вдруг лючок на крышку пожарного ящика.
— Больше идти некому, старшина.
— У меня по горло своих обязанностей. А вы и меня — в наряд! Я немедленно доложу майору Шагову.
— Что же это, позволь тебя спросить, за обязанности? — в последний раз называя Громова на «ты», спросил Пучков.
— Воспитание вверенных мне подчиненных, — гордо ответил старшина.
— Вот вы и пойдете в наряд, чтобы показать подчиненным пример, как надо выполнять обязанности дежурного по эскадрилье, — пояснил Пучков свой приказ.
Громов не ожидал такого поворота и опешил.
— Хорошо, — сказал он после раздумья, — я покажу всем блестящий образец несения суточного наряда, но имейте в виду: командованию все будет известно о ваших, с позволения сказать, нововведениях!
Разговор с Громовым и Шаговым стоил Пучкову огромного душевного напряжения. Вернувшись к самолету, он остановился в раздумье: «А что я на нем делал?» И вместо того, чтобы войти в моторную гондолу, где до прихода Громова он осматривал сочленения бензиновых труб, Пучков подошел к посадочным щиткам крыла.
«Какие же, однако, формалисты, — думал он, — вынь им и положь. Знать не хотят, что на шее каждого механика висит по самолету».
И, словно ища что-то на поверхности крыльев, он окинул глазами раскаленную солнцем машину. Казалось, изо всех ее пор, сквозь раскрытые жалюзи, лючки, распахнутые плексигласовые окошки источался острый запах этилированного бензина. Пучкова качнуло. Он стиснул зубы и полез в мотогондолу осматривать бензиновые трубопроводы.
Вскоре он отошел в тень, под крыло, и сел на электрокар, на котором лежали запасные части. Вспомнилась тень берез и пахучих сосен, и Пучков глубоко вздохнул, как бы вбирая их смолистый запах.
«А может быть, действительно попроситься куда-нибудь на север», — подумал он, снова вспоминая слова жены... Он думал теперь о Зине то и дело: она должна была вернуться домой еще позавчера, но не приехала и даже не уведомила, почему задерживается.
