Всеволод Кочетов - Молодость с нами
Еще две недели назад, пожалуй, и Оля думала бы примерно так же, как Георгий, она бы тоже без особых колебаний голосовала за исключение из комсомола Тамары Савушкиной. Но полтора десятка минувших дней заставили Олю серьезно поразмыслить о многом, из чего состоит жизнь человека. Они научили ее вглядываться в жизнь пристальнее, чем прежде, и уж во всяком случае не слишком спешить в суждениях.
— Посмотрим, — сказала Оля. — Посмотрим. Надо с Тамарой поговорить.
— Говорили! — ответил Липатов. — Бесполезно. В обывательщину скатывается. Мы уж тут на бюро постановили: объявить строгий выговор за антигосударственное решение. Я имею в виду уход из аспирантуры.
Потом Оле рассказали о делах самого Георгия Липатова. Вот рассуждает — прямо-таки Савонарола, да и только! А что у него с Люсей? Еще года нет как поженились — Савонарола уже утверждает, что она ему не пара, что ее заедает обывательщина, которая этак и его может засосать, если он не примет решительных мер.
И, наконец, на Олину голову обрушилась еще одна неприятность: Нина Семенова и Маруся Ершова подрались. Так вот взяли и надавали одна другой по щекам. Мальчишки-первокурсники утверждают, что Нина при этом даже сказала нехорошее слово.
С Тамарой Савушкиной, с Георгием и с Люсей Липатовыми решить что-либо так сразу было невозможно, следовало обдумать их дела коллективно. Но вот Маруся и Нина… Оля попросила позвать их обеих к ней в комнату бюро. Первой пришла Маруся, воскликнула:
— Оленька, дорогая, здравствуй! — и поцеловала Олю.
Вошедшая следом Нина увидела Марусю и, не глядя на нее, буркнула Оле:
— Здравствуй!
— Девочки, садитесь! — сказала Оля приветливо. — Как давно мы не видались!
Маруся и Нина уселись у противоположных стен большой комнаты, демонстративно отворачиваясь друг от друга.
— Ну как же это могло случиться? — заговорила Оля после некоторого молчания. — Взрослые люди! В вашем возрасте у моей мамы уже было двое детей. Да, говорят, Нина, ты что-то такое сказала, что…
— Это вранье! — резко перебила Нина. — И вообще нечего тут раздувать. Все это наше личное дело. Ты правильно сказала: мы — взрослые люди и в назиданиях не нуждаемся.
Оля так и не смогла ничего добиться своими разговорами. Нина и Маруся ушли от нее еще большими врагами. «А из-за чего они подрались-то, из-за чего?» — расспрашивала растерявшаяся Оля однокурсников. «По очень простой причине, — объяснили ей. — Нина сочинила для самодеятельности очередную пьесу из институтской жизни. Маруся, как всегда, взялась ее ставить. Но пьеса провалилась. Маруся сказала, что, значит, такая пьеса. А Нина заявила, что не пьеса виновата, а такая уж была постановка, такой оказался режиссер. Сначала обе плакали, а потом вот взяли и подрались».
Удрученная Оля ушла из института поздно. Провожать ее увязался Георгий Липатов. Он шел рядом, подняв меховой воротник тужурки, и в этот воротник бурчал мало понятное о неустройствах в человеческой жизни, о том, что, не пожив с человеком бок о бок, его невозможно по-настоящему узнать, а когда поживешь и узнаешь, то часто выясняется, что это совсем не тот человек, который тебе нужен, и вот начинаются драмы, начинаются всякие помехи на твоем жизненном пути.
На улице было очень холодно и ветрено. Георгий предложил зайти в ресторан и поужинать, у него есть сто рублей. Оля не хотела начинать с ним разговор, не поговорив с Люсей. Она резко ответила: «Знаешь, на твоем месте я бы пошла домой», — и встала в первую попавшуюся очередь к автобусу, встала спиной к Георгию, ни на одно его слово больше не ответила. Он потоптался, потоптался возле нее и ушел.
Очередь подхватила Олю и внесла в автобус. Пришлось проехать остановку по ненужному Оле маршруту. Выйдя из автобуса, она увидела трехэтажное здание с колоннами, в котором были квартиры и общежития завода ее отца. Оля уже перешла улицу, чтобы, пробежав по морозу квартал, сесть в трамвай, но с противоположного тротуара увидела ярко освещенные окна и вспомнила о последней встрече с Варей Стрельцовой на заводе. Постояв у подъезда, она решила зайти к Варе. Все равно спешить домой незачем: Костя уже уехал на свою границу, а отец третий день в Москве.
На стук вышла сама Варя. Девушки обнялись так горячо, будто после многолетней разлуки. Оле почему-то было очень приятно прижаться щекой к теплому Вариному плечу.
Оля поздоровалась с соседкой Вари по комнате, белокурой девушкой Асей, у которой были удивительно длинные и вместе с тем очень красивые ноги; она всегда старалась выставить их напоказ. Она и сейчас их выставляла, показывая своему гостю — курсанту военно-морского училища. Его отстегнутый палаш лежал на подушке Асиной постели. Будущий морской волк играл на гитаре; когда ему представили Олю, он поспешно отложил гитару, встал и очень вежливо поклонился.
Оля заходила к Варе несколько месяцев назад. Но тогда в комнате не было ни моряка, ни гитары. Ася тихо читала книгу, в окно весело светило солнце. Сейчас Оля была ошеломлена обстановкой, в которой оказалась Варя — ведь Варя уже не студентка. Она увидела на Варином столике кипы журналов и книг; некоторые из них были раскрыты, из других торчали газетные закладки.
— Ты можешь заниматься в таких условиях? — спросила Оля тихо.
— Я могу заниматься в любых условиях, — ответила Варя. — Это ты избаловалась в своей квартире. Подайте ей тишину, не скрипните, не шагните…
— А чем ты занимаешься? — спросила Оля, взяв в руки первую попавшуюся книгу.
— Павел Петрович просил составить ему обзор по температурному режиму скоростных плавок. Вот видишь, натащила литературы.
Оля уже давно знала, насколько ее отец ценил свою «верную младшую помощницу», как он называл Варю. Оля знала, что Павел Петрович, очень требовательный к себе, многого требовал и от других. Но заставлять людей работать даже поздно вечером и в таких условиях… это уж слишком!..
— Ты должна отдыхать! — сказала она Варе строго.
— Товарищи девушки! Может быть, нам в порядке отдыха потанцевать? — предложил веселый моряк, опять взявшийся за гитару. Он повернул ручку репродуктора на стене, прислушался. Передавали тягучую нудную музыку.
— Это не танцевальная музыка, — сказала Ася.
— Играют в общем-то на нервах. Точно, — согласился моряк. — Но что-нибудь медленное можно потанцевать и под это.
— В самом деле, почему передают всегда только серьезное да серьезное, — сказала Варя. — Я хоть и не танцорка, а веселую музыку люблю с детства. У нас в деревне был знаменитый баянист Гриша. В войну он приобрел аккордеон и так играл, так играл!..
— Видите ли, — заговорил моряк, вежливо выслушав Варю, — в радиокомитете сидят, мы так считаем, старички. У них подагра, у них в коленях хруст…
— Совсем не поэтому, — возразила Оля. — Ваших танцев и так слишком много. В любом клубе, на любом вечере — только танцы да танцы.
— Ну кому как! — миролюбиво не то согласился с Олей, не то возразил моряк, взглянул на часы и стал одеваться. — К поверочке должен быть дома! — сказал он, затягивая ремень с палашом. — А то, поди, так недельки на две останешься не только без танцев… Служба!
Он распрощался и ушел. Белокурая девушка Ася, что-то напевая под нос, принялась расстилать постель. Варя повела Олю в полутемную гостиную общежития. Там было пусто; они уселись рядышком на мягкий, слегка попахивающий пылью диван.
— Не знаю, что и делать, — заговорила Варя. — Составляю этот обзор Павлу Петровичу, а сама думаю: зачем? Ведь уходит Павел Петрович с завода. Можно считать, уже ушел, приедет из Москвы, сдаст дела — и до свиданья. Мне так грустно, я так привыкла работать с Павлом Петровичем, он такой хороший…
— Ну, хороших же на свете много.
— Я и не говорю, что больше нету. А все равно мне очень грустно. — Варя вздохнула. — Я всегда вспоминаю, — снова заговорила она, — как я сидела у вас в кабинете на диване, а Павел Петрович ходил из угла в угол и рассказывал об истории металлургии, о железе, о стали. Это у меня в жизни второй такой человек. Первый был наш деревенский учитель, Иван Степанович. Он умел так рассказывать об истории, что не ушел бы из класса хоть до следующего утра. В общем-то, если задуматься, я из-за него вначале и хотела учиться на историка.
— Ты смешная, — сказала Оля. — А вдруг тебе встретится человек, который будет очень хорошо рассказывать о лесоводстве или о сельском хозяйстве, ты что же, бросишь все и поступишь в лесной институт или в агрономический?
— Не знаю, — ответила Варя нетвердо. — Не думаю, — добавила тверже. — А впрочем… — Она тряхнула головой и с какой-то задорной мечтательностью закончила: — Впрочем, была бы такая возможность, я бы и лесным делом занималась и агрономическим… Может быть, это худо, но мне все интересно, все нравится, всего хочется.
— Ты рано родилась. Тебе бы надо было родиться при полном коммунизме. Тогда ведь человек сможет делать все, что ему заблагорассудится, не связывая себя какой-нибудь определенной профессией.
