Михаил Костин - Корж идет по следу
— Ешь и молчи!.. Потом поговорим, — одним глазом мигнул на приятелей.
Антон понял и нехотя принялся за еду.
Вскоре приятели ушли, и братья остались одни. Антон сидел насупившись, молчал. Лешка прибрал со стола, ушел ненадолго и вернулся с тремя бутылками пива и пачкой папирос. Налил стакан так, что густая кремовая пена полилась через край.
— Пей, пока играет. Бархатное…
Антон выпил и немного отмяк. А после душистой папиросы неожиданно вспыхнувшая злость на Лешку прошла совсем, словно улетела с дымом и растаяла. Как-никак, а — брат… А задавался — это перед дружками. Всегда такой — любит форсить перед другими.
— Ну, рассказывай, как там дома живут, — попросил Лешка.
— Да ничего.
— Ничего-то у меня в кармане много.
— Похоже, — рассмеялся Антон.
Лешка не обиделся.
— Рано веселье разбирает тебя. Знаешь: хорошо смеется только последний… Отец здоров?
— Покрепче нас с тобой будет.
— Да, силен старик. Все хозяйничает?
— А как же! Чужой дядя кусок не принесет, а мы, слава богу, едим хлеб досыта, да и не один, а вприкуску с чем-нибудь.
— Это я знаю. — Лешка задумчиво опустил голову. Действительно, это он знал. Жадность отца к богатству, к почету и уважению была неуемной. Всегда и во всем Данила Воронков хотел быть только первым, хотел, чтобы не он кому-то, а ему все кланялись до земли.
Не было в селе человека богаче Данилы Воронкова. Дом его большой двухэтажный, обставленный амбарами, скотными дворами и огороженный крепким высоким забором. Мельница в селе — Данилина. Крупорушка и маслобойка — его же. У кого больше всего хлеба, скотины, денег — опять у Данилы Воронкова. И все ему мало. Каждый грош он пускает в рост, никому не откажет в мере зерна, но с условием, что за одну вернут две. Даст коней на пахоту или сев — отработай. День себе — день Даниле. Многих держал он в своих руках.
Лешка уважал отца за эту мертвую волчью хватку в жизни и еще больше за то огромное богатство, которое рано или поздно должно было перейти к нему — старшему сыну и первому наследнику. Но сам он не любил не только работать, но даже смотреть за батраками или по замусоленным книгам вести учет должников. Ему казалось, что того, что есть, не прожить до самой смерти, а в молодости только и погулять, поколобродить. Отец думал по-своему и не давал воли. Каждый рубль приходилось высматривать из его рук, и если он давал его, то с бесконечным ворчанием и нравоучениями.
В конце концов Лешка втихомолку подобрал надежную компанию и начал «промышлять» сам.
Теперь редкая ночь проходила без того, чтобы у кого-нибудь не был подломан амбар или кладовая. Воры не брезгали ничем и тащили, что под руку попадет: сапоги или пиджак, кусок холста или моток пряжи, все годилось им, а когда не оказывалось вещей, — выгружали зерно, масло, мед, яйца.
Данила стал замечать, что старший сынок его пуще прежнего отлынивает от дела, все ночи пропадает на гулянках, а денег не просит даже и полтинника. Он сразу понял что к чему, потому что в молодости и сам «проверял» чужие амбары. Однажды вечером он вызвал сына в сад и сердито предупредил:
— Смотри, Ленька, захватят тебя — не пощадят, хоть ты и Воронков.
Лешка сначала опешил. Значит, отец знает или, уж во всяком случае, догадывается. Но он не ругает, не запрещает, только предупреждает, чтобы не попался. Ловко получается!.. Он рассмеялся, довольный.
— Не бойсь, комар носу не подточит…
Но по селу уже поползли нехорошие слухи.
У кузнеца из хлева пропала овца. Воры подобрались задами и задами же ушли, оставив на земле четкие отпечатки сапог. Кузнец не стал поднимать крик, а хорошенько рассмотрел следы, особенно один приметный, от сапог с подковами, даже количество гвоздей в подковах сосчитал. И стал присматриваться, кто из парней носит такие. Оказалось — Лешка Воронков…
В один прекрасный день к Даниле Наумычу заявились соседи и имели с ним серьезный разговор.
А вскоре после этого Лешка уехал в город, якобы учиться. Чем он занимался там на самом деле, никто не знал.
Два года прошли. Теперь Лешка даже не представлял себе, как он проживет в деревне хотя бы два дня…
Лешка поднял голову на Антона, спросил сразу, чтобы не ходить вокруг да около:
— Ты за мной приехал?
— Угадал, — усмехнулся тот.
— Я так и думал. Иначе батя и на дорогу расходоваться бы не стал. Только не пойму, зачем я ему понадобился. Раньше от меня было мало проку, а уж теперь и подавно.
— Боится, как бы совсем не испортился, вот и хочет, чтобы на отцовских глазах был.
— Ха-ха! А может, я уже испортился…
— Ничего, батя умеет мозги вправлять!
Лешка бесшабашно сплюнул.
— Руки коротки, не достанет!
— Значит, не поедешь?
— Нет. Зачем?.. Здесь я вольная птица, куда хочу — туда и полечу. Вот когда он отдаст богу душу, я за наследством приеду. Он, наверное, за это время еще больше в кубышку отложил?..
— Не знаю, не считал. Только, пожалуй, ничего тебе не достанется, если не поедешь.
— Ты думаешь?
— Он говорил.
— Ага! — Лешка на минуту задумался. — Брехня!.. По закону все, что положено, до копеечки возьму. А если и нет — плевать! Сам разживусь.
— Ну, сударь, проплюешься. Как я погляжу, немного богатства накопил в городе-то. Разве что, вон, штаны завел модные да в хоромах живешь. — Антон презрительно скривил губы, обвел взглядом комнату, в которой ютился Лешка с приятелями.
А комната действительно имела совсем не хоромный вид. Старые, выцветшие обои во многих местах висели лоскутьями, пол и потолок были одинаково грязного цвета. Окно, на три четверти заколоченное фанерой, почти совсем не давало света даже днем: в ясную солнечную погоду в комнате царил полумрак.
Меблировка состояла из четырех узких железных кроватей, покрытых тощими соломенными тюфяками и серыми солдатскими одеялами, грубо сколоченного стола и четырех таких же табуреток.
Какой-то маленькой претензией на уют веяло разве лишь от аккуратно приколоченных над каждой кроватью фотографий. Тут были портреты самих жильцов и каких-то девушек вперемежку с Монти Бенксом, Мери Пикфорд и Игорем Ильинским, потом шли виды настолько красочные и заманчивые, что не верилось, существует ли все это в действительности.
— Нам здесь не век жить. Будет кое-что и получше этой дыры.
— А я думаю, лучше уж не найти.
— Найдем, — убежденно повторил Лешка. Он прищурившись посмотрел на брата. — Думается мне, что завтра ты запоешь совсем по-другому, от удивления рот разинешь…
— А я могу и сегодня разинуть, мне не трудно…
Лешка хлопнул кулаком по столу:
— Ну, довольно! Не хватало, чтобы ты еще меня учил!..
— Никто тебя не учит, только добра желают.
— Это какого же, если не секрет?
— Батя хочет новую мельницу строить, паровую. Четыре постава на шелковых ситах…
— А мне-то что?..
— То. Для тебя все это затевает.
— Ха-ха-ха! — раскатился Лешка, откидываясь на табуретке и хватаясь за голову. — Господи, твоя воля!.. Из Лешки Воронкова решили сделать мельника… Без меня — меня женили!..
— Ну, женишься-то сам.
— Что, и об этом подумано? Или даже решено?
— Есть у отца кое-кто на примете.
— Даже кое-кто. Ловко!.. На выбор, а?..
Лешка усмехнулся, прошелся по комнате, подошел к Антону:
— Ну, вот что: идите вы к чертовой матери с вашими затеями! Только и пожить, пока молод, а тут на-ко: сиди на мельнице да собирай гарнцы. Ты тоже, гусь, приехал глупых ловить! А они перевелись. А кралю я без вас себе нашел. Красивая… И имя какое: Соня! А?..
Антон вздохнул:
— Задаст мне батя перцу, когда один вернусь!
— А может, и слова не скажет, — хитро проговорил Лешка. Он придвинулся вплотную к брату. — Задумал я одну штуку…
Лешка не успел рассказать. Вернулись его приятели, веселые, возбужденные. С собой принесли большой арбуз, каравай ржаного хлеба, связку воблы и две бутылки водки. Лешка сразу словно забыл про Антона. На покупки даже не взглянул.
— Как? — спросил он нетерпеливо.
— Порядок!
— Врете!..
— На, смотри, — один из приятелей подал Лешке револьвер. Тот жадно схватил его, осмотрел со всех сторон, несколько раз любовно подкинул на руке.
— Живем, черт подери! Н-ну!.. — он многозначительно подмигнул дружкам, те осклабились, довольные.
Антон смотрел на компанию, ничего не понимая. Лешка подошел к столу, налил всем по стакану. Поднимая свой, торжественно провозгласил:
— За удачу!
Антон не вытерпел.
— На большую дорогу, что ли, собираетесь?
— Да, у нищих котомки отнимать, — отрезал Лешка. — Ты ешь да помалкивай.
Антон хмыкнул. Выбрал воблину с икрой, хряснул ее о подоконник. С непривычки он скоро захмелел и свалился на Лешкину кровать. Друзья прошептались за столом чуть не до рассвета.
