Олесь Гончар - Повести и рассказы
Мчим вдоль кукурузы. Часть ее скошена на силос.
— По-моему, никакая утка сюда не залетит, — говорит Костя, вслух высказывая горькие наши сомнения.
В самом деле: фермы, стада, колхозные поля… Где ей тут удержаться?
Солнце заметно склоняется к западу, а мы все еще не можем остановиться. Пожалуй, так и будем как шальные до ночи рыскать по полям.
Вскоре, словно чтобы рассеять наши сомнения, в стороне от кукурузных полей открывается луговой простор с широкими полосами камышей вдали. Наконец-то!
Я с волнением смотрю на этот открывающийся глазу простор.
Как тут свободно, как легко человеку! Птицы какие-то, еле виднеясь, купаются в воздухе. Солончаки пятнами белеют, лоснится на солнце синеватая зелень рогоза, а дальше блестят камыши, и в тех камышах, наверное, ждут нас светлые озера…
— Вот это и есть Чары-Камыши, — гордо выпрямляясь, говорит обер-мастер.
Чары-Камыши, ура!
Машина наша мчится к ближайшей полосе камышей. Останавливается.
Камыши высоченные, густые, словно бамбуковые заросли. Слегка шелестят листьями на ветерке… Соскочив с машины, мы гурьбой бросаемся в заросли, камыши трещат, а мы продираемся дальше, в самую чащу, в духоту, где уже и ветра нет, но где, мы знаем, неизбежно должна быть вода, а на воде, может быть, и сейчас уже сидят стаей… Дух захватывает от одного лишь предчувствия. Однако почему же до сих пор не хлюпает вода под ногами! Где же наконец вода?
Камыш кончается, глазам открывается довольно большая, окаймленная зарослями поляна: очевидно, был когда то тут плес, а сейчас… высохший ил звенит под ногами. Сухо-пресухо. Все дно затвердело, превратилось в цемент.
В недоумении обращаем взоры на обер-мастера. Старик виновато разводит руками. Не дальше как в прошлом году, уверяет он, было воды ему здесь по пояс, даже бредень он тут тянул, и рыбу ловил, и уток набрал, а теперь…
— Тьфу!
Мы верим ему, верим, что была здесь вода и рыба, потому что и сейчас кое-где поблескивают маленькие рыбки в сером закаменевшем дне.
Опустив головы, стоим угрюмой толпой среди высохшего озера, над этой окаменевшей землей, и пот заливает нам глаза. Жара, духота здесь, будто в котле: сквозь камыш даже малейший ветерок не провевает. Степа молча пробует ковырнуть носком неподатливый кусок ила, а Петрович… на нашего Петровича даже смотреть больно: потемневший, убитый горем, молча уставился под ноги, печально рассматривая дно озера, где совсем недавно рыба играла, а теперь твердь земная сереет окаменевшая, похожая на шлак. Еще больше опустились плечи у Петровича, отягченные охотничьим багажом; кепка надвинута на глаза. И так худой, а тут будто еще больше похудел. Какая печаль, какая дума его гнетет?
И все мы — ни слова никто.
Тишина горячая, устоявшаяся. Вдали едва слышно урчит трактор, кузнечик где-то стрекочет…
Пока мы стоим в разогретом камыше, среди высохшего озера, словно прикованные к его мертвому дну, до нашего слуха начинают вдруг доноситься странные шумы, какое-то очень знакомое стрекотание… Долговязый наш бригадир, поднявшись на цыпочки, первым замечает опасность:
— Полюбуйтесь… Это же они!
С холма по нашим следам прямо к камышам стремительно несутся те же самые мотоциклы да «Москвичи», которые мы бросили по ту сторону мостика. Подъехали, заглушили моторы, и вот уже, смахивая обильный пот, городские охотники угрюмо курят вместе с нами на том самом месте, где должно было быть озеро и где пышет на нас сухая, черствая, будто огнем переплавленная в мертвую, бесплодную массу земля.
Неудача словно примирила нас с теми, от кого мы так упорно до сих пор старались уйти, и теперь мы уже сообща беремся искать выход из положения.
— Надо пробираться дальше в плавни, — советует один из прибывших, летчик-отставник. — Видите, стаями оттуда снимаются. — Он кивает в сторону Днепра.
Мы смотрим туда. В светлом огромном небо — никогда я не видел над собой такого неба! — в дальней дали, в высоком поднебесье, где, наверное, лишь реактивные летают, идут стаи птиц. Кто-то уже, видно, их там гоняет в этот беспокойный день. Однако, не долетая к нам, стаи снова поворачивают назад, значит, есть там где-то лиманы, озера: ведь не одно же это высохшее наше озеро — вся эта приднепровская местность называется Чары-Камыши.
Посоветовавшись, мы всей гурьбой направляемся в ту сторону, навстречу далеким птицам, чуть-чуть виднеющимся в небесной синеве. На пути нам встречаются ложбины, поросшие камышом, осокой, в некоторых дно тоже сухое, аж гудит, а в других еще влажное, топкое, нога проваливается: видно, совсем недавно еще тут была вода, над загустевшим, затхлым илом тучами вихрится болотная мошкара.
Цивилизация, однако, не оставляет нас и здесь. Видим какие-то хуторки в деревьях, с антеннами — наверное, полевые станы бригад. Где-то ворчит трактор, в другом месте — другой. Дальней дорогой через луга прошла грузовая машина — одна, потом еще несколько. Сначала мы думали, что они тоже с охотниками, но оказалось, что это колхозные грузовики возят с поля зеленую массу на силос.
Плантации кукурузы не кончаются, тянутся и тянутся вдоль лугов куда-то, чуть ли не к самому Днепру. Нет, вряд ли удержится дичь в этих обжитых, наполовину распаханных, совсем не диких местах! Некоторые из новичков предлагают отправиться в другое место, подальше от кукурузы и тракторов, по это не находит поддержки, знатоки уверяют, что утка нынешняя будто бы трактора нисколько не боится.
Итак, говорю себе, считай свою первую охоту неудавшейся. Сорвалось… Ведь кто же знал, что именно среди этих выгоревших пастбищ да колодцев с журавлями, среди вспаханных полей да кукурузы ждет нас такая неожиданность, ждет нас то, чего мы так долго и горячо искали…
Только, огорченные, тронулись с места, как вдруг, совсем рядом…
— Братцы, озеро!!!
Оно сверкнуло огромным светлым серпом у самой кукурузы, простираясь до самой полевой дорожки, по которой мы съезжаем с холма.
Подъехав, останавливаемся, словно сами еще не верим находке. Вода! Настоящая вода… Слышим, как она пахнет.
Всплескивает рыба. Не сон ли это? Не мерещится ли все это нам? Тут жнивье, тут кукуруза и рядом же райское это место, с живым дыханием воды, с зелеными луговыми травами да высокими камышами и даже с тенистой прохладой: группка деревьев — ветвистых осокорей, диких груш — да каких-то кустов, кажется терна, темнеет по ту сторону озера.
— Э, да в кустах там уже кто-то есть!
Присматриваемся: в самом дело есть. В кустах поблескивает металлом багажника «Москвич», невдалеке замечаем замаскированный еще один, ближе к кукурузе, почти на солнцепеке, стоит подвода с черной маслянистой бочкой горючего, наверное для трактора. В воздухе с писком вьются ласточки, стаями проносятся легкие белокрылые крячки, на лету выхватывая что-то из воды. На блестящей водяной глади нам отчетливо видно, как вдоль берега разгуливает разная озерная мелкота: тонконогие кулики, бекасы, а в тени под камышом то тут, то там темнеют утиные выводки. Мы их хорошо видим, они тоже, конечно, видят нас, но не боятся, как не боятся и гудения трактора, который снует и снует невдалеке за холмом.
В радостном оцепенении разглядываем озеро с его непуганой жизнью. Полушепотом, словно чтобы не распугать птицу, переговариваемся:
— Крыжаки, смотри!..
— Бекасов целый табун…
— Вон снялись!
— Вон снова сели!
По ту сторону у самого берега замечаем чью-то засаду: полукругом натыкан в землю камыш, брошена на землю охапка травы… Присутствие других охотников, впрочем, нас не беспокоит: озеро большое, места хватит для всех.
Расходимся по берегу, лазим по камышам, распределяем, кому где стоять. Дело обходится без спора, хотя я чувствую, что порой недалеко и до этого, взрыва жди в любую минуту… Степан-бригадир, скажем, наметил было себе место для засады в конце озера, в самом тупике, за которым уже начинается на холме кукуруза. И хотя место не отличалось особыми преимуществами, обер-мастер тоже вдруг предъявил на него свои права.
— Берите, берите, — сразу же уступил ему место Степан, который будто и ожидал, что кончится именно этим. — Засватанная дивчина всегда лучше.
А солнце садится, закат разгорается, и при его красном полыхающем свете удивленная птица видит, как мы носим снизу охапками камыш — там его много кто-то накосил — и маскируем им свою полуторку. Здесь, возле машины, на виду у всего озера будет наша ночевка. Из камыша мы делаем себе охотничью постель. Конечно, лучше было бы спать на пахучем луговом сено, о котором мечтали мы, выезжая сюда, да ладно: сухой камыш тоже хорошо пахнет!
Не разберем только, чем он пахнет: один говорит — болотом, другой свежей рыбой, а в общем, чудесно.
Солнце еще не зашло, а уже выплыла луна, как-то незаметно выступив на мглисто-туманном небосклоне, и вот уже оба светила освещают этот тихий степной простор, который с седых времен, видимо, носит название Чары-Камыши… Какой чистый здесь воздух, какая тишина!
