Сергей Сартаков - Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот
Мухалатов отмахивался:
— Ты что, думаешь, я сейчас уже очень пьян? Или хочу сегодня напиться до безобразия? Шалишь! Плохо ты знаешь Володьку. Интересуешься, почему же я тогда стремлюсь в душ, а потом снова пить собираюсь? Мне необходимо иметь состояние духа, точно отвечающее моим расчетам. Состояние вроде второй космической скорости, как раз достаточной, чтобы преодолеть земное тяготение и выйти на круговую околосолнечную орбиту, но не улететь совсем В безграничные просторы вселенной. Вот так. А Василий Алексеевич Стрельцов интересует меня ровно настолько, насколько я интересую Римму Васильевну Стрельцову.
И скрылся за дверью душевой.
Досадуя, что не сумел и не успел убедить Владимира в ненужности его затеи насчет «второй космической скорости», Маринич по нескольку раз обошел и верхнюю и нижнюю палубы. Заглядывал в буфет, в музыкальный салон, во многие каюты, поднялся даже на капитанский мостик — Лики нигде не было. Куда она исчезла? Буквально как в воду канула!
Крутые берега канала, поросшие травой и мелким тальником, быстро убегали назад. Тут и там неподвижно сидели рыбаки с бамбуковыми удилищами в руках. Они провожали теплоход сердитыми взглядами: «Черти, пугают рыбу!» И Александру подумалось: куда спокойнее было бы этим рыбакам сидеть дома, закинув удочки в ведра с водой. Там теплоходы не помешали бы, а результат — такой же.
Еще он подумал, что день удивительно хорош, тихий, теплый, солнечный, всем весело, а Лика печальная. Чего-то она все же недоговаривает. Почему? И что именно?
Наискосок от него под тентом, за столиком, где можно было и коньячку заказать и как следует подкрепиться горячими сосисками, расположились Фендотов, Стрельцов и Лапик. Все радости выходного дня, все его солнце, тепло и свет лежали на лицах Ивана Иваныча и Галины Викторовны. Стрельцов был как-то ко всему безразличен. Казалось, он сидит здесь по обязанности.
Вдруг появился Мухалатов. Он шел, держась чересчур прямо, вороша мокрые волосы растопыренными пальцами. Было заметно, что он хочет пройти мимо, но так, чтобы на него все же обратили внимание.
И действительно, Галина Викторовна весело захлопала в ладоши, засуетилась, сдвигая бутылки, стаканы, тарелки, чтобы освободить одни край столика.
— Владимир Нилыч, к нам! — Дождалась, когда он уселся. — А мы только что о вас говорили.
— Обо мне все говорят, а вот со мной — далеко не все.
Лицо Мухалатова светилось добродушием. Он обращался персонально к одной Лапик. И Галина Викторовна, немножко подогретая коньячком, откликнулась ему тоже совсем персонально и тоже светясь, может быть, добродушием, а может быть, и чем-то большим.
— Вы удивительно остроумный и находчивый человек, Владимир Нилыч. Люблю таких! Позвольте тогда и мне чуть-чуть поиграть словами. О вас могут говорить и совсем ни к чему не способные люди, а с вами говорить могут только способные говорить с вами.
— У-у, какой я, оказывается, исключительный, — протянул Мухалатов и поискал среди бутылок, чего бы выпить. Нашел коньяк, налил Галине Викторовне первой, потом и остальным. Дождался, когда Лапик выпьет все, до капли. — Какой я исключительный! А мне так о многом хотелось сегодня поговорить с вами. Оказывается, это невозможно.
— Ого! — В голосе Лапик прозвучала шутливая, ласковая угроза. — Берегитесь! Значит, я не способна разговаривать с вами? Ну, знаете ли… Я вас пригласила, но сама вынуждена уйти.
Она с подчеркнутой театральностью встала. Поднялся и Мухалатов, сгорбившись по-медвежьи.
— Галина Викторовна, у меня есть только единственное средство исправить свою грубую выходку, это — уйти вместе с вами.
— О-о, еще каламбур? Ну нет, — сказала Галина Викторовна многозначительно, покачивая головой, — это средство совсем-совсем не единственное. Есть у вас и другие, гораздо лучше. Но сегодня, знаете, как на гастролях Аркадия Райкина, любые пропуска и контрамарки недействительны.
И Лапик ушла. Фендотов силой притиснул Мухалатова к стулу, торопливо наполнил фужеры.
— Ты понял? Ты понял? Ну, поздравляю! Победа!
— Я не понял, для чего вы задержали меня, Иван Иваныч, — с искусственной сердитостью в голосе сказал Мухалатов.
Выпил ожесточенно. И посмотрел искоса на Стрельцова. Тот сидел молча, немного хмурясь.
— Дорогой мой! — всплеснул руками Фендотов. — Да как же вы не понимаете, что любому человеку время от времени становится просто необходимо побыть одному! Ну? И он — или она — подыскивают тогда какой угодно повод, чтобы красиво удалиться. Галина Викторовна еще до вашего появления пять раз пыталась уйти, но я, глупейший и жестокий человек, неизменно препятствовал этому. Вы оказались очень кстати. И так и этак. Владимир Нилыч, как говорится, «если счастье лежит у вас на пути, не проходите мимо». Не проходите мимо каюты люкс!
В глазах Фендотова прыгали озорные бесенята. Праздничное настроение, армянский коньячок рисовали в его воображении черт те что. Мухалатов быстро выпил еще.
— Совет или приказ, Иван Иваныч?
— И совет и приказ. Переждите пятнадцать — двадцать минут и, пока Галина Викторовна сама сюда не вернулась, постучитесь к ней. — Он вяло помотал рукой, засмеялся: — И все будет великолепно! Ваши акции, и так неплохие, поднимутся тогда в комитете до невероятнейшей высоты…
Стрельцова передернуло. Он снял очки, бросил на столик. Сказал очень строго:
— Иван Иваныч, вы уже изрядно хлебнули. Может быть, и вам следовало бы уединиться? А потом постоять на ветерке?
— Дорогой Вас-силий Ал-лексеевич, мне просто хочется сделать сегодня приятное и Владимиру Нилычу и Галине Викторовне. Мне кажется, я сегодня председатель завкома…
— Иван Иваныч, я прошу вас…
— Не надо просить, Василий Алексеевич, я сам все хорошо понимаю, — весело перебил Фендотов и показал себе на уши: — Это режет ваш рыцарский слух. Пуританский слух. Владимир Нилыч, — он наполнил фужеры, свой и Мухалатова, — давайте все же выпьем и, последовав рекомендациям Василия Алексеевича, тоже уединимся. А там спланируем все остальное.
— Иван Иваныч, — с еще большей строгостью сказал Стрельцов, — вы много выпили, и ваши шутки…
— Какие шутки? Почему шутки? Это научно обоснованная программа вполне серьезных действий! А главное, полезных… — Фендотова озарило: — Да, да, полезных и для завода. Владимир Нилыч, вы окажете заводу неоценимую услугу! Мы будем тогда в госкомитете действовать исключительно через вас. А уж для своей лаборатории и еще для какого-нибудь новейшего аккумулятора вы там, конечно, получите…
Стрельцов оскорбленно вскочил. Он понимал, что продолжать разговор с захмелевшим Фендотовым совершенно бессмысленно, а оставаться здесь, слушать эту развязную болтовню просто непереносимо. Лучше уйти. Мухалатов повертел свой фужер, рассмотрел на свет, повернулся к Стрельцову, на этот раз выпил очень медленно, как бы с философским раздумьем.
— За здоровье той, кого сейчас нет за этим столиком!
И потом с недоумением, просительно, вслед Стрельцову:
— Василий Алексеевич, погодите, остановитесь. Вы меня, как обычно, не поняли.
Глава девятая
Папа пошел пить пиво
Теплоход осторожно втягивался в шлюз. В бетонной его коробке команды капитана отдавались гулким эхом. Попахивало рыбой и ржавым железом. А где-то там, выше, за тяжелыми запорами, еще более тяжелое, неотступно давящее на все шлюзовые сооружения, лежало подобное морю водохранилище, и резвый ветерок оттуда порывами трепал узкий вымпел на флагштоке теплохода.
Галдеж на верхней палубе стоял невероятный. Все были знатоками речного дела, все считали себя обязанными разъяснить, каким образом начнется шлюзование. И так как объясняли все, а слушать никто не хотел, шум усиливался.
Только Стрельцов держался в стороне. Он пытался перебороть в себе гадкое чувство чисто физической неприязни к Мухалатову. Ну в самом деле, что особенного было в той пьяной мужской болтовне? Обычная словесная пена — и только. Без цели, без мысли, без содержания. Сейчас их, наверно, уже продуло ветерком, они сидят, беседуют, как и полагается умным, вдумчивым инженерам даже в день отдыха. А он сорвался, убежал, будто мальчишка, которого задразнили приятели. Фу-ты, как глупо! И почему он двусмысленную здравицу Мухалатова отнес именно к Римме? Ведь за столиком в тот момент не было и Галины Викторовны. Хотя — чем это лучше?
Нет, надо взять себя в руки, стать выше личных антипатий, Владимир Нилыч Мухалатов прежде всего отличный специалист своего дела, и этим, только этим должно определяться к нему отношение. Ужасно, когда вступают в силу собственные интересы и входят в противоречие с общественными, государственными интересами.
И Жмурова и Лапик совершенно правы. Накладка с оформлением документов на аккумулятор Мухалатова — да, да, черт возьми, Мухалатова! Мухалатова! — это накладка получилась в известной степени и по его, Стрельцова, вине. Он сделал эту промашку неосознанно, никак не стремясь чем-то насолить неприятному для него человеку. Ему просто удалось выключить на какое-то время из своих особых, душевных забот это дело, так, как будто не существовало вовсе ни нового аккумулятора, ни Мухалатова. И он обрадовался той приятной легкости, которая сразу его охватила.
