Вера Солнцева - Заря над Уссури
Верховский круто отвернулся от пленника, приказал конвою:
— В дом его! В мою комнату.
Семена ввели в дом, в большую трехоконную, почти пустую комнату — стол, два стула, узкая, односпальная кровать, покрытая пикейным одеялом.
Конвойные подвели Семена к столу, отошли к дверям, взяли винтовку наизготовку.
Капитан уселся верхом на стуле, пьяно уставился на Семена, ласково сказал:
— Вот что, Костин! Мы отлично знаем, что вы за птица. Сотни людей вам свято верят, за вами очертя голову пойдут на любую операцию. Ваше имя гремит по краю — имя непримиримого, непреклоннного врага японцев и атамана Калмыкова. Вам верят… Вам верят… Давайте мы с вами и сыграем на этом доверии… Я даю вам честное слово русского офицера — никто в мире, никогда, не узнает… вы дадите нам необходимые сведения. Вы осведомлены о многом, располагаете ценными материалами. Сообщите все нам — и я устрою вам весьма натуральный побег. Сделаем чисто, комар носа не подточит. Ни одна душа не усомнится в вас. Но вашу жену мы, конечно, подержим несколько месяцев в качестве заложницы. Тактический прием. Выпустить вас обоих? Это покажется подозрительным. Подумайте о предложении, Семен Никанорович. Советую.
Семен стоял как оплеванный. Он ждал всего — побоев, пыток, насилия, но только не такого постыдного, позорного предложения.
Гнев охватил его неукротимо: не помня себя, не владея собой, он прыгнул к офицеру, но остановился — крепко связаны за спиной руки, в путах руки — и бессильно заскрежетал зубами.
Верховский отшатнулся, испугался львиного рывка партизана, потом хрипло засмеялся, сказал участливо:
— Эх, Костин, Костин! Жизнь дается человеку один раз. Подумай, простак, о моих словах. Советую. Очень. Страшно предать? Уверяю тебя, это не страх перед самим фактом предательства, а страх перед людьми, страх — узнают. Я даю тебе верную гарантию — слово русского офицера: никто, никогда, ничего не узнает. Никакая тень не падет на тебя. Мы распространим слух: сведения получили от людей, которых повели на расстрел. А вы будете обелены. Договорились?
На посеревших скулах партизана ходили желваки; он упорно и гневно смотрел на капитана, будто хотел испепелить его жаром горевших недобрым огнем глаз.
Семен сказал скупо:
— Гадина ты, не́людь. Выродок змеиный! — И сплюнул. — Сам продался им, — продолжал Семен, кивая на входившего в комнату молодого японца-поручика, — и от нас этого ждешь? Не продажные мы!
Верховский вскочил со стула.
— Эй ты, кикимора заморская! — задыхаясь от злобы, крикнул он японцу. — Ты спрашивал о Варваре? Сейчас ты ее увидишь. Привести сюда бабу! — распорядился он, обращаясь к конвойному.
— Слушаю, ваше высокоблагородие!
Семен впился глазами в дверь, ожидая прихода любимой. «Замучат нас обоих…»
Прошло несколько минут. Капитан Верховский шептался с поручиком, и оба хохотали, как сумасшедшие. Наконец конвоир ввел в комнату Варвару Костину.
Стройная, вся на взлете, как молодая сосенка, женщина шла спокойно, гордо подняв голову. Глаза Варвары осмотрели комнату и остановились на Семене.
Молодая женщина ахнула и пошатнулась.
— Се… Семе-ен! — тоскующе выкрикнула Варвара.
— А! Знакомые оказались! А может, еще и родня? — хохотал довольный Верховский. — Ну, поздоровайтесь, поздоровайтесь. Разрешаю, — я мужик не вредный.
Лицо у Варвары красное. Она прижалась к нему на миг, и Семен почувствовал, что она вся горит.
— Пылаешь ты вся!..
— Погибли мы с тобой, Семен, — ответила Варвара. — У меня, похоже, горячка… и кровью исхожу… Прощай навсегда, Сема!..
— Ну, хватит нежностей! Успеете еще нализаться, если твой муженек будет поумнее и развяжет язык! А нет — пеняй на него, Варвара! — сказал Верховский.
Молодая женщина вздрогнула, лицо ее покрылось пеленой смертельной бледности.
— Сема! — раздельно произнесла Варвара. — Слушай, Семен! Меня жалеючи, не вздумай чего не след им сказать. Я все снесу… все перетерплю, после Андрейки… Но позора и срама не переживу, ежели муж мой духом падет и народ обидит. Каменная я теперь, Семен, не жалей! Не обижай в последний час…
— Ничего не скажу, Варя! Разве ты меня не знаешь?
Скорбные глаза Варвары, сияющие счастьем: «Увидела милого перед кончиной!» — и слезами: «Прощай навек, Сеня!» — ответили ему: «Знаю. Верю».
— Увести ее… психопатку… Убрать! — скомандовал Верховский. — Вот дурак я! Какую промашку сделал — дал им встретиться, договориться. Теперь из них и колом ничего не выбьешь!
— Прощай, Варя! Прощай, жена…
— Прощай, Семен! Прости, ежели чем обидела…
— Убрать сумасшедшую бабу! Совсем спятила…
Варвару оторвали от Семена, увели.
— Бросить и его в подвал. Пусть подумает на досуге. И когда, Костин, я приду за ответом и не получу его, то пеняй на себя: я, как Понтий Пилат, умою руки. Спасти себя и жену от верной гибели — твое дело. Решай… Развяжите ему руки, — приказал капитан.
Через час, получив от Семена категорический отказ отвечать на вопросы, Верховский сказал озлобленно:
— Дура ты деревенская, Костин! Гонор у него. Как твой папаша — бог Саваоф — хочешь совестью быть для сельчан? Совесть? А с чем ее едят? Не забывай, что мертвый лев слабее живого щенка. Теперь жди от нас гостинца. Жаль, некогда с тобой особенно валандаться: вызывают к проводу. Мы еще встретимся…
Ночью около подвала раздался грузный топот неверных ног, бормотание. Пьяный, хриплый голос пел:
…Поезд где-то исчез —
В синей дымке вдали.
Налетели потоки сомнений…
Загремел наружный засов. В подвал один за другим спустились по крутым каменным ступенькам капитан Верховский и его спутник — поручик Нобуо Комато.
…Ты мне бросила ветку сирени…
Широко расставив ноги, Верховский остановился: осматривал подвал при скудном свете фонаря.
— «Жажду свиданья, жажду лобзанья!» — пьяно бормотал он. — А повеселились мы, поручик Комод, неплохо, девочка была недурна. Но бабино миловидное личико с глазами пугливой газели не отступает от меня. Семуша! Ни-ни! Я только сказал: «Распни ее!» — подошел, а она с копылков долой. Пальцем, Сеня-друг, не тронули. Опростоволосился я, дурак: надо было как взяли вас, с ней побаловаться. Не ожидал, Семуша! Подохла… Нежная оказалась твоя Варвара, подохла!..
«Подохла!» — слово это ударило Семена Костина и зарядило его неимоверной силой. Ни штыки, ни винтовки не могли бы сейчас остановить его, только немедленная смерть врагов могла разрядить страшную грозу, бушевавшую в его груди.
Решение пришло молниеносно. Семен стоял у стены. Свободные руки. Руки, запросто сгибающие железную подкову, свободны. «Варя! Жена! Месть убийцам!» Стальным разящим молотом взметнулась могучая рука атлета партизана и с неимоверной силой опустилась на голову не успевшего даже ни вздохнуть, ни охнуть капитана Верховского.
Семен сбил со стены фонарь, с разбегу ударил сапогом в живот опешившего от неожиданности поручика Комато и единым духом взлетел по ступенькам подвала. Удача сопутствовала партизану.
Часовые мирно раскуривали цигарки, когда мимо них метнулась в темноте чья-то плотная фигура. Семен заметил днем, что двор дома был обнесен невысоким дощатым забором. Он легко перебросил через доски свое сильное тело.
Во дворе зашумели, закричали, забегали, пронзительно засвистели. Во тьму, наугад, застрочили ружейные и револьверные выстрелы. Но темная, как чернила, ночь уже поглотила, прикрыла, спасла Семена Костина.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
СИЛЬНЫ ВРЕМЕНЩИКИ, ДА НЕДОЛГОВЕЧНЫ
Глава первая
Холодным декабрьским вечером Лерка бежала домой. День провела у дяди Пети: подкидывал дельце за дельцем, посмеивался, по пятам ходил, пел ласково:
— Валерия свет мой Михайловна! Бог ленивых людей не любит. Пошевеливайся, милушка, повертывайся попроворнее…
И пошевеливалась. И повертывалась. Но зато усталая и довольная Валерия свет Михайловна домой шагала прытко: на спине мешок с крупной, жирной, отборной кетиной — из тех, что дядя Петя для семьи засолил. «С чего бы это он сегодня на целую кету расщедрился?»
Лерка подбросила повыше сползающий с загорбка мешок, думала: «Картошка дома есть. На несколько дней нам хватит».
Война. Война. Проклятая разруха. Богатеи сами стараются обходиться: на работу не зовут — боятся лишнего рта. Тянутся у Новоселовых голодные тусклые дни…
«Я ничего, все снесу. Настю с Ванюшкой жалко».
Густо мела поземка. Пурга будет: над селом тяжело нависли темно-сизые снеговые тучи. Боковой ветер с Уссури продувал ветхую шубенку, леденил руки, лицо. Спасибо тете Варе, подарила крепкие валенки, оставшиеся от Марфы Онуфревны. Хоть ноги не мерзнут. Как страшно умерла тетенька Варвара! Кровью изошла. Семен Костин чудом вырвался.
