Валентин Катаев - Том 1. Рассказы и сказки
— Так вы говорите, — кланяется Софья Петровна? — наконец сказал Яковлев, бросая голубям огрызок своего кочана.
— Ага, — кивнул головой Стрельбицкий, все еще продолжая жевать.
— А я скорей всего ожидал, что Гавриил Семенович передает привет, — тонко прищурившись, заметил Яковлев.
— Это само собой, — ответил Стрельбицкий, строго посмотрев на простодушное, сильно попорченное оспой синеглазое лицо старика.
— А вы сами кто будете? — сказал Яковлев. — Что-то мне ваша личность как будто знакомая. Вы, случайно, не работали лет шесть до войны в исполкоме нашего Воднотранспортного района?
— Это не важно, — сказал Стрельбицкий.
— Ну, так я вас знаю, — улыбнулся старик. — Сперва не признал, а теперь вижу, что это действительно вы. Платон Иванович Стрельбицкий, верно?
Стрельбицкий нахмурился.
— Ничего, — добродушно продолжал Яковлев. — Это не имеет… Нехай это будете не вы, товарищ Стрельбицкий! А мы вас уже давно поджидаем. Днями меня вызывал один хороший человек к себе, в «Жорж», и попросил кое-что подготовить для вас.
В это время в сопровождении офицера мимо прошел взвод румынских солдат, — по-видимому, смена караулов. Стрельбицкий сделал движение отодвинуться от Яковлева и вскочить, но старик потянул его за руку вниз:
— Сидите, сидите! Нехай себе проходят. Вы думаете, они что-нибудь соображают?
Вяло и не в счет шаркая башмаками по мостовой, солдаты прошли мимо и скрылись за углом.
— Ни черта они не соображают, — с презрением сказал Яковлев. — До тех пор, конечно, пока мы им хорошенько не наступим на хвост, — тогда они станут кое-что соображать. Завоеватели! — прибавил он и сердито плюнул. — Так слухайте, — сказал старик, успокоившись, — наших людей тут работает до двадцати человек. Я говорю, конечно, только за тех, которые находятся на учете в организации товарища Черноиваненко и с кем у меня установлена прямая связь. Видать, есть еще порядочно людей из других отрядов, но с ними связи пока что не имеется. Ввиду того, что товарищ Черноиваненко нацеливает нас в первую очередь на срыв перевозок, я передал людям боевой приказ, и они все под разными предлогами постарались перевестись в артели грузчиков, а также на перешивку железнодорожной колеи.
— Правильно, — сказал Стрельбицкий.
— Так что вы их всех можете найти либо на Нефтяном пирсе, где сейчас аккурат идет перешивка колеи, либо где-нибудь среди грузчиков на Потаповском или Андросовском молу. Там, по-моему, уже работают двое ваших. Одного я даже лично знаю: Леонид Миронович Цимбал. А другой — вроде Серафим Иванович Туляков, но не ручаюсь. Может быть, и не он. По всему видать, что товарищ Черноиваненко таки крепко взялся за порт. Теперь дело должно пойти на полный ход… А вы где устроились, Платон Иванович? Как я вижу по вашей свае — на строительном участке по восстановлению оторочек Платоновского мола? Только знаете, что я вам скажу? Вы туда напрасно подключились. Там дело идет своим порядком. Крепко поставлено! — Яковлев округлил свои синие наивные глаза и усмехнулся. — Не могу вам сказать, какая именно организация там работает, потому что сам не знаю. Но думаю, что это непременно люди товарища Дружинина. Я за ними уже наблюдаю десятый месяц, а они до сих пор топчутся на одном месте. Нет, это не иначе как работа Дружинина! Такого красивого саботажа я уже давно не видел. Это вам Лимонов посоветовал носить сваю?
— Кто это — Лимонов?
— А как же, их производитель работ — Лимонов. Толковый человек! Понимает, что к чему. Для вас эта свая все равно как пропуск. Раз несете на плече сваю, значит, идете по делу. Можете с ней ходить по всей территории — вас никто не остановит. Вы обратили внимание, какую он у себя на участке устроил рационализацию? Как орудует, а? И главное, под самым носом у капитании. Отчаянный мужичок! Никак все же не пойму, как он действует: от Дружинина или сам по себе.
— Вы думаете? — спросил Стрельбицкий.
— Да, безусловно! Десять месяцев восстанавливают — и до сих пор восстановили, дай бог, какие-нибудь пятнадцать погонных метров. Герой!
И Стрельбицкий вдруг совершенно ясно понял значение всех действий шумного производителя работ: его грубых окриков, его «перекуров», его стремительной беготни по фронту работ, наконец, выражения его красного, потного лица — решительного до отчаяния и вместе с тем тайно испуганного, как у человека, который бежит по узкой доске над пропастью, сам ужасаясь своей дерзости.
III— Теперь слушайте еще одну вещь, — сказал Яковлев, немного понизив голос. — Сегодня ночью из Констанцы пришел ихний пароход «Фердинанд» с боеприпасами для фронта. Ко мне утречком специально по этому поводу забегала Марья Трофимовна Савицкая, машинистка из управления порта, — вы, наверное, знаете, — тоже наш человек, состоит на учете у товарища Черноиваненко. Пароход будет разгружаться у Потаповского мола, а потом пойдет в Карантинную гавань на погрузку зерном. На разгрузке вряд ли можно что-нибудь сделать, поскольку Марья Трофимовна узнала, что перегрузка боеприпасов с парохода в вагоны будет производиться солдатами, а на погрузку зерна надо срочно перебросить наших людей. Какие будут ваши приказания?
— Надо вызвать стрелочников с Потаповского мола. Кто у нас там на учете? — быстро сказал Стрельбицкий.
— Там у нас всего один стрелочник, — старик Журбаенко. Я его уже вызвал на семь вечера, он как раз в шесть сменяется.
— Хорошо. Я с ним поговорю. А сколько у нас на учете вагонных слесарей?
— Вагонных слесарей как раз хватает. Четыре человека — Макогонов, Вербицкий, Ежов и Опанасенко.
— И все на учете?
— Все на учете: Макогонов и Ежов — через меня, а Вербицкий и Опанасенко — через товарища Синичкина-Железного, это его кадры.
— А между собой они связаны?
— Связаны. Опять же через меня.
— Хорошо. Вызовите кого-нибудь из них после семи. Я дам задание. Когда боеприпасы перегрузят в вагоны и сформируют состав, надо отметить несколько вагонов как «больные». Не все, а именно несколько. Вагона два-три, не больше, чтобы не было подозрений. Пусть их отцепят, а потом мы посмотрим… Какие боеприпасы, Марья Трофимовна не говорила?
— Авиабомбы, винтовочные патроны, динамит.
Стрельбицкий наморщил лоб, вспоминая расположение железнодорожных путей между Потаповским молом и Нефтяным пирсом, а затем сказал:
— Если удастся их загнать в тупик Нефтяной гавани, а потом отпустить корень стрелки и направить в тупик маневренный паровоз на полном ходу, а тут еще рядом нефть, бензин, — то ой-ой-ой!
— Да, это вещь! — подтвердил Яковлев.
— Это надо продумать. Так или иначе, вызовите ко мне кого-нибудь из слесарей после семи. Я буду ночевать в порту.
— А чего же! Ночуют все, кому не лень. Особенно у кого утренняя смена. Попросите Лимонова. Лимонов вам разрешит. У Лимонова глаза хорошо видят.
— Стало быть, действуйте! — сказал Стрельбицкий.
— Слушаюсь, — по-солдатски ответил Яковлев и встал.
— Главное, давайте стрелочника и слесаря… Ну, я пошел.
Стрельбицкий поправил мешок и взвалил на плечо сваю.
— Счастливо! — сказал Яковлев. — А я себе трошки еще посижу. Посторожу награбленное имущество.
Он невесело улыбнулся своими по-детски синими глазами.
— Между прочим, что вы сторожите? — спросил Стрельбицкий.
— Хлеб. Пшеницу. Десять тысяч пудов краденой украинской пшеницы. Я ее добре охраняю, только бог дождика не дает.
— А что?
— А то, что у меня специально забиты все водосточные трубы, так что вода, вместо того чтобы литься с крыши на двор, льется через крышу внутрь сарая, на краденую пшеницу, — сказал Яковлев с такой злобой, что на глазах у него даже выступили слезы, и он вытер их полой своего нищенского кожуха. — Уже, наверное, все зерно сгнило. Охраняю на совесть. — И, заметив, что Стрельбицкий покосился на бочку с белым морским песком, стоящую у стены пакгауза, прибавил: — Вы думаете, это песочек от зажигалок? Может быть, и так. Только ко мне за этим песочком каждый день приходят добрые люди — по три, по четыре человека, — чтобы всегда его иметь при себе в кармане на случай, если захочется немножко подсыпать в буксу. Выдающийся песочек! Манка. От него буксы горят, как свечки. Может быть, захватите на всякий случай?
И, на всякий случай насыпав в карманы выдающегося песочка, Стрельбицкий пошел назад, на свой строительный участок, где, размахивая накладными и квитанциями, носился производитель Лимонов, крича страшным голосом:
— К чертовой матери с такой работой! Саботажники! Лодыри! Большевики!
IVВ соответствии со своим характером Леонид Цимбал действовал без заранее обдуманного плана, по внезапному вдохновению.
— Слушайте, домнуле, я, конечно, очень извиняюсь… — сказал он, подходя вразвалку к транспортному агенту, который бегающими глазами следил за разгрузкой трамвайных рельсов и столбов, привезенных на грузовиках из города в порт.
