Александр Лебеденко - Лицом к лицу
Бугоровский, как и вся ревельская белогвардейщина, закрывал глаза на эти грозные симптомы. Перед ними была влекущая, вожделенная цель — Петроград…
Особо секретное совещание Ревельского правительства и штаба Северо-Западного корпуса состоялось в самом узком кругу.
Виктор Степанович слушал докладчика внимательно. Его смущали слабые силы корпуса, явно несоразмерные с поставленной задачей. Он ждал указаний на то, что в помощь Родзянке будут двинуты силы белой Эстонии и Финляндии, может быть, германские отряды, активно выступит английская эскадра. Но о таких возможностях говорилось вскользь, как бы нехотя.
Докладчик, полковник генштаба, всячески старался показать, что условия и организационная работа, проделанная штабом Юденича, полностью обеспечивают победу белых сил.
— Не следует определять наши возможности только на основе простого подсчета войск, — доказывал он собранию, — числа штыков, сабель, орудий и пулеметов. Преимущества наши перед возможным противником настолько велики, что подобный арифметический подход был бы глубокой ошибкой. Я попытаюсь, насколько позволяют требования безусловной тайны, перечислить основные моменты, которые числит в своем активе наше командование. Первое — это инициатива. Красные не ждут нашего нападения. Данные нашей разведки говорят за то, что все внимание Реввоенсовета привлечено к событиям на востоке и юге. Расположение частей Седьмой армии носит характер пограничного пассивного заслона. Уже по одной этой причине я позволю себе заявить, что успех нашего первого внезапного удара обеспечен. Второе — мы имеем все основания рассчитывать на переход на нашу сторону тех частей противника, где командный состав из бывших офицеров сумел обеспечить соответствующее настроение солдат. Во многих случаях это облегчается удобным для нас неудовлетворительным составом комиссаров, а также помощью со стороны наших временных, с позволения сказать, союзников — эсеров и анархистов, разлагающих красноармейскую массу. Мы имеем заверения, что все такие подразделения повернут штыки против красных после первого нашего успеха. Третье. Форты Кронштадта, кронштадтская база и лишенные топлива и масел суда Балтфлота сдадутся нам без боя или будут расстреляны перешедшими на нашу сторону фортами. К этому имеются исчерпывающие данные. Четвертое. В самом Петрограде действует разветвленная и мощная сочувствующая нам организация, которая взорвет неприятельский тыл, как только наша армия приблизится к предместьям столицы, при моральной и даже материальной помощи всех посольств, консульств и миссий наших союзников. Наконец, пятое. Руководство питерским пролетариатом находится в руках антиленинской группы. Эта группа, несмотря на склонность к политическому шуму, громкой фразе, подвержена панике и совершенно неспособна организовать упорное сопротивление победоносному противнику. Руками этой верхушки, действующей под влиянием хорошо законспирированных наших агентов, мы рассчитываем привести в пассивное состояние, дезориентировать, обессилить многочисленный питерский пролетариат, глубоко нам враждебный и опасный.
Виктор Степанович постепенно оживал под действием этой аргументации. Пусть докладчик несколько преувеличивает, все же нарисованная им картина весьма отрадна. Значит, и без прямой поддержки Эстонии и Финляндии Родзянко имеет шансы не только оттянуть на себя силы красных в момент наступления Деникина, но и захватить Петроград.
— Наш стратег не все нам поведал, — наклонился к уху Бугоровского только что прибывший из Парижа от Гучкова видный и весьма осведомленный кадет. — Осторожен. Знаете, кто еще за нас… но под покровом самой глубокой тайны?
— Да? — вопросительно посмотрел на него Бугоровский.
Банкир прошептал что-то в самое ухо Виктора Степановича.
— Не может быть! — На лице Виктора Степановича отразилась самая высокая форма удивления.
— Вот вам и не может быть… Но тут, — поднес он палец к губам, — эта наша крупная карта, скорее на будущее. Кстати, эту тайну хранит и кажущаяся ее невероятность…
Бугоровский уходил с заседания взволнованный.
— Господа! — заявил расходящимся докладчик. — Предупреждаю: полная тайна.
— Дай господь! — сказал высокий, как жердь, штабной полковник.
— Нашему б теляти та вовка зъисты, — неожиданно закончил за него другой полковник, командир одного из отрядов. И все на него оглянулись.
— Это что же? Неверие? — спросил соседа неприятно удивленный Бугоровский.
— Такая манера…
— Вот мы всегда так… — сказал высокий.
— А вы не смущайтесь, — хитро засмеялся украинец. — Ведь в бой-то идти не вам, а нам, грешным. Ну, за нами дело не станет. Не стало бы за вами.
Глава XII
…И ПО ЭТУ
Катька ошиблась. Ульрих фон Гейзен не поехал в Самару.
Узнав об обыске, без гроша в кармане, захватив только краюху хлеба, без всякой руководящей мысли, он оказался на улице. Было свежее зимнее утро. Плечи вздрагивали под дубленым поношенным полушубком. Идти было некуда. У новых друзей всюду могла быть засада. Вокзалы казались строго охраняемой ловушкой. Он знал за собой полную неспособность прикинуться тихой овечкой, другом нового порядка. Если бы у него была связка гранат или бомба, он способен был бы ворваться в какой-нибудь совдеп, утолить бушевавшую в нем ярость, а там будь что будет.
Ноябрьский холод несколько успокоил его, и он шагом пехотинца двинулся к Нарвской заставе. Очутившись за городом, он шел, никем не задерживаемый, до Лигова и там сел в насквозь промерзший поезд на Гатчину. Из Красного Села, отдохнув в парке, он перешел на ропшинскую дорогу, инстинктивно уходя от морских, усиленно охраняемых берегов, от железнодорожных узлов. Крестьянин, везший на паре сытых коней хворост и валежник из дворцовых лесов, довез его до Волосова и пустил переночевать. Ульрих сказал ему, что у него сестра в Ямбурге, но он не знает — можно ли теперь туда пробраться. Хозяйский сын сообщил ему, что красные эстонские войска наступают сейчас на Нарву и он сам утром идет с телегой, мобилизованный в обоз для перевозки патронов вслед за армией. Ульрих засунул пару рукавичек и извозчичий кнут за веревочный пояс и, где поездом, где пеший, двинулся на запад. Недалеко от Нарвы он осел на мызе «серого барона» в качестве рабочего, причем хозяин выдавал его за племянника.
Молчаливый, потерявший городской облик, он пришелся по вкусу хозяину и прожил на мызе до первых теплых дней. И вместе с хозяином оказался в белоэстонских отрядах, действовавших под Верро и Валком.
Наступая и отступая, по-волчьи дрались эти полупартизанские отряды, находя поддержку в среде крупных хозяев края, почти лишенного середняцкого слоя крестьян. Здесь зверь, выросший и окрепший в душе Ульриха, нашел себе выход.
Прячась в болотистых лесах, ночными набегами на растянутые красные части он приобрел славу бесстрашного, озлобленного бойца, и его побаивались даже свои. Его отряд не брал в плен ни эстонских батраков, добровольно вступивших в красные ряды, ни мобилизованных русских крестьян. Он расстреливал их собственноручно и требовал от своих подчиненных такой же жестокости. Он полностью насладился местью, когда, прорвавшись в грозу и бурю в красный тыл, столкнулся в лесной сторожке с красным командиром. Командир отказался сдаться, и Ульрих приказал взять его живым. У красного офицера был только наган. Шесть пуль были выпущены с расчетом и метко. Может быть, он надеялся на близкую помощь. После шести выстрелов наган замолк. Видимо, офицер берег для себя седьмую. В темноте солдаты Ульриха бросились к сторожке. При свете молнии перед Карасевым в окне мелькнуло искаженное лицо Ульриха. В нем было столько остервенелой ненависти, что Карасев не выдержал и выпустил последнюю, седьмую пулю. Она задела ухо и затылок Ульриха. Истекая кровью, поняв при свете факела, что перед ним бывший офицер, Ульрих учинил зверскую расправу над Карасевым.
В юрьевском госпитале Ульриху отрезали половину уха, но рана на голове не заживала и гноилась.
Из госпиталя с письмом Бугоровского Ульрих явился в штаб корпуса Родзянки, который захватил Нарву и был нацелен на Петроград.
Бугоровский пребывал в приподнятом настроении. Он с легкостью азартного игрока поверил в блестящие планы и организацию Родзянки. В конце концов за этим победителем красносельских офицерских скачек стоят дипломаты великих держав со всем их вековым налаженным аппаратом разведки, за ним европейский и американский капитал, у которого миллиардные интересы в России и который, конечно, знает, что делает.
Нетрудно было Виктору Степановичу поверить и в то, что притаившийся небольшевистский Петроград в удобный момент постарается нанести удар в спину красным. У Виктора Степановича были явные доказательства того, что Живаго и его друзья не дремлют. Дважды из штаба ему передавали приветы и краткую информацию о его заводе и доме, подписанную Живаго и переданную тайной агентурой через Выборг и Гельсингфорс.
