Аркадий Пинчук - К своей звезде
– Ты лучше на светофоры смотри, – сказал он, застегивая привязной ремень.
Катя скептически усмехнулась.
– Авиационная привычка, – Ефимов не стал говорить, что ремни безопасности не для инспектора ГАИ. Они для безопасности. – Застегнул, и все на месте.
– А мне они мешают, – беспечно бросила Катя и наподдала скорости. Они выскочили на проспект Гагарина, и стрелка спидометра сразу перевалила за сотню.
– Лихачка! – заметил Ефимов.
– А какой русский не любит быстрой езды?
– Отберут сейчас права, и никуда мы завтра не поедем.
Катя сразу сбросила скорость и ветер в косо поставленном стекле форточки мгновенно сменил регистр.
– Умеешь, дружочек, убеждать, – улыбнулась она, бросив на Ефимова взгляд. Катя за рулем смотрелась. Гибкие линии рук, покатые плечи с белыми пуговками на черных погончиках, роскошные локоны, перекинутые на грудь, плавно вздернутый носик. Осторожно подкрашенные брови и выпяченные от напряжения губы гармонично завершали портрет избалованной вниманием женщины.
– Как ты живешь? Катерина?
– Не видишь, что ли?.. Еще в Озерном надо пыли напустить. Пусть охают. Машина, Ефимов, гениальное изобретение. В какие-то минуты заменяет и мужа, и детей, и даже друзей. Теперь в числе моих поклонников – автослесари, мотористы, электрики, продавцы запчастей и тэ дэ. А что делать?
– Выходить замуж и рожать детей.
– Одинокая женщина, Ефимов, нынче благо. Одинокие – они отличные работницы, активистки профсоюза, отдыхающие турбаз, законодатели мод и возмутители спокойствия благополучных браков. А как же! На то и щука в пруде, чтобы карась не дремал.
У красного светофора Катя открыла перчаточный ящик, невзначай коснувшись грудью его плеча, порылась среди бумаг, «дворников», туалетных принадлежностей, наконец извлекла кассету и сунула в щель магнитофона. И прежде чем грянул в динамиках оркестр Поля Мориа, Ефимов с обреченной тоскою понял: еще одно такое прикосновение, и Катин триумф неминуем.
У Московского вокзала остановились и вместе пошли в камеру хранения. Катя по-хозяйски висла на его локте, болтала всякую чепуху, замечала, какими глазами на них смотрят, то и дело заглядывала Ефимову в лицо.
Укладывая в багажник чемодан, они снова соприкоснулись плечами, потом руками, потом взглядами. И Катя, смутившись, будто ее уличили в недозволенном, захлопнула крышку багажника, быстро села за руль. Лиговский был почти пуст, и Катя не сдерживала резвого нрава машины. В открытые окна вместе с чадом бензинового перегара и остывающего асфальта врывались запахи то свежеиспеченного хлеба, то круто заваренного кофе, и изголодавшийся Ефимов, вспомнив о близком ужине, неожиданно запел.
Катя удивленно взглянула на него, засмеялась, склонившись к рулю, а в следующее мгновение оба увидели стремительно выезжающую из переулка сине-белую поливальную машину. Еще возле метро «Звездная», осматриваясь в салоне «Жигулей», Ефимов отметил, что рукоятка ручного тормоза находится почти под его левой ладонью. И теперь он, не думая и не глядя, рванул ее вверх до отказа. Заблокированные колеса взвизгнули, но инерция неудержимо продолжала нести машину вперед, и в следующее мгновение приглушенный шум вечерних улиц раскололся от ломающего металл и стекло удара. В последний миг Ефимов понял, что «Жигули» влетели капотом под водоналивную бочку за задним скатом и весь удар пришелся на ту половину кузова, где сидела Катя.
Водитель поливалки прибавил газу и скрылся в переулке. «И не с кого спросить будет», – подумал Ефимов, пытаясь прочитать номер на синей цистерне. Но треснувшее стекло закрывало от него переулок сеткой белой паутины, а из-под капота вдобавок валил густой пар. «Можно догнать!» Он рванулся в открывшуюся при ударе дверцу, но тут же был отброшен назад впившимся в грудь ремнем безопасности.
«Стоп! – сказал он себе. – Действовать по аварийному варианту. В первую очередь – перекрыть «стоп-кран», то бишь выключить двигатель. Второе…» Он просунул под рулевое колесо руку и повернул ключ зажигания против часовой стрелки. Двигатель захлебнулся. И в наступившей тишине Ефимов услышал Катин стон. «Катя! Вот что главное!» Он отстегнул свой ремень, обежал машину и рванул дверцу водителя. Но ее заклинило. Позже он удивился своему хладнокровию и сообразительности. Нащупав под Катиными ногами рукоятку, регулирующую наклон сиденья, отжал ее, опрокинул спинку и аккуратно вынес Катю через заднюю дверь. Возле разбитой машины уже толпились случайные прохожие, вздыхали и охали, и Ефимов попросил кого-то взять на заднем сиденье меховую подстилку и разостлать у витрины магазина, там было посветлее. Какому-то парню не терпящим возражения тоном приказал вызвать по автомату «скорую» и ГАИ. А сам положил потерявшую сознание Катю на подстилку и сразу бросился за аптечкой. Кровь у нее сочилась пульсирующими толчками из рваной раны на левом виске, и Ефимов быстро наложил повязку. Бинтуя голову, увидел рану и на предплечье. Он уже заканчивал перевязку, когда подъехала «скорая». Осмотрев пострадавшую, врач взглянул на Ефимова:
– Себе перевязку сделайте.
– Я не ранен.
– Вы по уши в крови.
Ефимов автоматически тронул ухо и почувствовал на затылке липкую теплоту. Значит, и его достало стекло. Повязку ему сделали во время объяснений с подъехавшим инспектором ГАИ, а Катю тем временем унесли на носилках в санитарный автомобиль.
– Где ее искать? – спросил он уходящего врача.
– Позвоните в справочное.
Потом, пока составлялся протокол, пока отгоняли машину на площадку ГАИ, перевозили Ефимова вместе с его и Катиными вещами на ее квартиру, наступил рассвет. Ефимов забылся в каком-то кошмарном сне на час-полтора, потом умылся, заварил кофе, дозвонился до справочного и, узнав, что Катя попала в клинику травматологии, вынул из чемодана военную форму (брал в отпуск на всякий случай) и поехал по указанному адресу.
Он беспрепятственно прошел до дежурной медсестры и, наклонившись к ней, тихо спросил:
– Ну, как она?
– Кто? – не поняла дежурная.
– Катерина, жена моя.
– Сразу бы так и сказали. Вы Недельчук?
– Естественно.
Катя находилась в реанимационной палате, считалась тяжелой – кроме открытых ран у нее обнаружили несколько сломанных ребер, – но была в сознании. И дежурная сестра провела «на минутку» Ефимова к ней.
– Я рада, что ты уцелел, – сказала она тихо. – Так что поезжай в Озерное, ладно? Только позвони моим хахалям и скажи, чтобы машину привели в полный порядок. Телефоны их в книжке на букву «р» – ремонт автомобиля.
– Больно? – с искренним участием спросил Ефимов, взяв ее маленькую кисть в свои огромные лапы.
– Ерунда, Ефимов, выживу. Меня никакая зараза не берет. Жаль только, отпуск не удался.
– А мы с тобой в следующем году возьмем и сделаем еще одну попытку.
– Не обманываешь? – Катя смотрела на него с надеждой.
– Слово офицера.
– Спасибо. Теперь мне точно все нипочем. Поцелуй меня и уезжай.
Он дотронулся губами до ее пересохших губ.
Через три дня Кате сделали операцию, и она несколько дней была без сознания, а когда пришла в себя и снова увидела в палате Ефимова, долго смотрела на него, пыталась улыбнуться и только кончиком языка слизывала стекающие к губам слезы.
В следующий раз она попросила его больше не приходить.
– Мне уже лучше, а я такая некрасивая.
Но он пришел и в следующий раз, и еще, и еще. Приносил цветы, сласти, консервированные компоты. Ходил, пока не подошло время возвращаться в часть. Рассказал, что машину восстановили, что водителя поливалки нашли – он был в тот вечер пьяным, что с ее хахалями, дабы у них не было повода приставать к ней, он рассчитался за ремонт до копеечки, что как только приедет к новому месту службы, напишет ей.
– Ты проявил такое трогательное участие, Ефимов, что я эту аварию буду до конца жизни благословлять, как лучший подарок судьбы.
Прощаясь с Катей, он искренне верил, что напишет ей. Но служба в ограниченном контингенте навалилась сразу неограниченным объемом работы, и когда он вспомнил о своем обещании, то сразу решил, что писать после такого длительного молчания уже стыдно.
А свой очередной отпуск он впервые провел (по совету врачей – потерял вдруг сон) в санатории. Была ранняя весна, но на Сухумском побережье уже с утра и до вечера пульсировала пляжная жизнь, на склонах гор желтыми облаками цвела магнолия, в городском театре гастролировал «Современник», а в клубе санатория каждый вечер играл эстрадный оркестр – танцуйте до упаду. И Ефимов не стал сопротивляться захватившей его волне курортной вакханалии. Ему, видимо, давно не хватало такой вот безалаберной жизни. Слишком серьезными были все предыдущие годы. Плавал в бассейне, играл в волейбол и в карты, флиртовал на пляже с какими-то девицами из Дома отдыха «Актер», ходил с ними к какому-то частному виноделу дегустировать вина, воровски пробирался через балкон к актрисам в комнаты, застревал у них до утра, в общем отдыхал.
