Юлиан Семенов - 49 часов 25 минут
Новиков осторожно опустил Ермоленко на деревянный настил, шедший вдоль рельсов, подскочил к Аверьянову и, обхватив его за плечи, с силой поднял, встряхнул и заглянул в лицо. Он смотрел в глаза Аверьянова, почти касаясь своим носом его щеки. Аверьянов увидел в глазах Новикова гнев. Новиков кивнул головой на Ермоленко, лежавшего на настиле, и снова близко заглянул в глаза главного инженера. Аверьянов, шатаясь, поднялся и взял Ермоленко за ноги. Новиков ухватил его за руки и за голову, и они двинулись дальше, но теперь уже начальник горноспасателей не бежал, как раньше, а шел размеренным, очень быстрым шагом.
Они прошли квершлаг, положили Ермоленко в клеть и отправили его вместе с одним из спасателей наверх. Новиков проводил глазами клеть, взвившуюся вверх, и пошел к своим людям, которые сбивали водой и песком пламя с трансформатора, с кабеля и с деревянного настила, шедшего вдоль рельсов. Аверьянов, отдышавшись, пошел обратно, к проходчикам, которые продолжали работать, несмотря на пожар. Аверьянов шел через дым, застилавший квершлаг, и все время спотыкался. Он смотрел себе под ноги, но все равно спотыкался.
«Люди погибнут, — думал он, — теперь их задушит в блоке. Теперь уже все. Погибнут Строкач, Сытин. И этот молодой паренек, который с ними. Черт, как его зовут? Леша? Или Саша? Вылетело из головы. Хотя какая разница: Саша или Леша? Сейчас это уже неважно».
Аверьянов замотал головой и остановился.
«Люди научились летать к звездам и плавать под льдами полюса, но вот не научились делать ерунду — тушить вовремя пожары и быстро откапывать людей, попавших в завал».
Аверьянов пошел дальше. Он увидел, как, шипя и пузырясь, тлел кабель, протянутый вдоль по стене квершлага. От черно-серых пузырьков, которые то и дело лопались, тоненькими струйками полз дым. Этот смертоносный дым был похож на обыкновенный, папиросный. Почему-то вспомнив папиросы, Аверьянов подсознательно ощутил голод. Но он забыл о голоде сразу же, как только о нем вспомнил. Он сейчас понимал и видел только одно. Он видел, как тлел кабель и как от него шел смертоносный, удушающий дым. Он понимал, что этот смертоносный дым идет к проходчикам, там просачивается в колодец и поднимается сквозь породу в блок, к заваленным ребятам, к Строкачу и Сытину.
Аверьянов оглянулся. Он хотел найти какую-нибудь металлическую палку, чтобы сбивать ею прогоревшую черную корочку с кабеля и не давать тлеть дальше. Аверьянов близоруко оглядывался, стараясь отыскать какую-нибудь металлическую палку или кусок провода, но ничего не мог найти из-за дыма. Тогда Аверьянов опустился на колени и стал лазать по дну квершлага, словно собака. Но никакой металлической палки он так и не смог найти. Он только увидел, что здесь в трех местах дымится деревянный настил, положенный вдоль рельсов. И еще Аверьянов ощутил ладонями, что рельсы теплые от пожара и что лужицы тоже теплые, почти как чай в столовой после ночной смены.
Аверьянов поднялся и начал топтать ногами те места, которые тлели. Он затоптал эти места, а потом полил на них водой из лужиц. Потом подошел к стене квершлага и стал бить ладонями по тлевшему кабелю. Сначала кожу пронизала боль, а потом боль прошла, потому что Аверьянов не обращал на нее внимания и продолжал бить ладонями по кабелю. Но чем дольше он бил по кабелю, тем больше понимал, что это все бессмысленно. Надо было найти границу пожара и не пустить — если это еще возможно — пожар к самым штольням, где работали проходчики.
Аверьянов побежал вдоль дымившегося кабеля. Он бежал и все время боялся пропустить рубеж между кабелем сгоревшим и еще не тронутым пожаром. Он боялся этого, потому что не понимал до конца: сможет ли вернуться обратно — в этот дым, в гарь, где он совсем один и где надо бить руками по горящему, пузырчатому кабелю? Но Аверьянов все же не пропустил рубежа пожара. Он заметил то место на кабеле, которое было сине-красным. Это сине-красное кольцо ползло вперед, оставляя за собой черную потрескавшуюся резину, которая пузырилась и отчаянно дымилась.
Аверьянов зло засмеялся и бросился с кулаками на проклятое, все время убегавшее сине-красное кольцо. Он стал бить это сине-красное кольцо руками, он стал плевать на него, но потом понял, что все это ерунда и так пожар не остановишь. Тогда он опустился на корточки, собрал липкую теплую грязь и начал быстро-быстро тереть ею сине-красное кольцо, шедшее по кабелю. От этого еще сильнее запахло дымом. И еще запахло пережаренными котлетами. Но Аверьянов не чувствовал сейчас никаких запахов. Он беспрерывно опускался на корточки, собирал липкую грязь и тер ею сине-красное проклятое кольцо. Он тер его до тех пор, пока бег этого кольца не остановился. Тогда Аверьянов сжал пальцы, державшие кабель, в кулак и пошел назад, в ту сторону, откуда только что прибежал. Он шел, не разжимая кулака, сдирая пузырчатую, серо-черную, прогоревшую резину с кабеля. Он шел, чувствуя порой какие-то рывки в ладони. Но эти рывки не отдавались болью, как раньше, в самом начале. Наоборот, каждый такой рывок отдавался радостью от сознания того, что он смог потушить пожар кабеля. Он был в этом честен перед Строкачем, Сытиным и этим их напарником — Сашей, или Колей, или черт его знает кем. Неважно, как зовут человека, для которого делаешь хорошее дело. Это совсем неважно. Самое важное — это сделать хорошее дело.
Аверьянов думал о том, что, может быть, еще не все кончено для Строкача. И вдруг адская боль пронизала все его существо. Он разжал пальцы, посмотрел на ладонь и зажмурился.
«До кости, — подумал Аверьянов, — прожег до кости».
Он взялся за кабель другой рукой, чтобы продолжать срывать эту черно-серую, прогоревшую, шипучую и дымчатую резину. Он собрался идти дальше, но увидел, как на него из дыма, словно привидения, пятились люди. Дым становился все гуще, и в этих клубах дыма на него пятились люди и сбивали прогоревшую резину с кабеля маленькими стальными цапками. Первым из дыма пятился Новиков. Новиков столкнулся с Аверьяновым, обернулся к нему, увидел его руку, увидел голые медные провода уже без пузырчатой прогоревшей резины, и лицо начальника горноспасателей вдруг все сморщилось. Он вытащил изо рта шланг самоспасателя и крикнул:
— Пусть качают компрессором максимум воздуха! Очаг пожара остановили у трансформатора!
Потом он обнял Аверьянова, поцеловал главного инженера в щеку и, снова схватив шланг зубами, сделал своим людям какой-то знак руками.
И люди остановились, а потом пошли обратно, к клети, где можно было связаться с компрессорщиками и попросить побольше воздуха, чтобы унесло смертоносный дым...
ПОНЕДЕЛЬНИК, 16.03
Строкач отдал зажим самоспасателя Сытину, потому что Антону из-за пожара стало еще хуже. Андрейка сидел, зажав ноздри пальцами, и неотрывно смотрел на маленькое пламя карбидки. Строкач отбивал носком сапога ритм. Три удара — время дышать из шланга самоспасателя, самому, четыре удара — Андрейке, четыре с половиной — Сытину.
Нужно сначала тихонько выдохнуть, чтобы до конца освободить легкие, потом так же тихонько вдохнуть, потом сильно выдохнуть и что есть силы вдохнуть в себя воздух, не отравленный дымом. А потом надо замереть и передать шланг самоспасателя Антону. Больше всего Строкач боялся, как бы Сытин не потерял сознание. Если он потеряет сознание, тогда он глотнет воздух ртом — и все. Поэтому он держал шланг во рту у Сытина на пол-удара больше, чем во рту Андрейки. Андрейка в это время старался не смотреть на Строкача и на его руки, державшие шланг со спасительным воздухом. Андрейка смотрел на пламя карбидки, чтобы не видеть и того, как бессильно мотается голова Антона и как испуганно вынимает у него изо рта шланг Строкач, чтобы передать ему самому, Андрейке.
«Самоспасатель на сорок минут, — думал Строкач, отсчитывая ногой время, — если через двадцать минут не остановят пожар, тогда, значит, все».
Он потянул шланг на себя, и Андрейка сразу же разжал зубы. Строкач был на последнем пределе: он успел схватить шланг ртом и вдохнул всей грудью так сильно, что у него снова зазвенело в ушах, как в первую минуту после завала.
«Спокойно! — скомандовал самому себе Строкач. — Не надо вдыхать слишком много! А то не успокоится сердце!»
Он постарался во второй раз вдохнуть поменьше, но не смог. Он хотел, он заставлял себя, он понимал, что нельзя сразу так помногу вдыхать, он понимал, что это напрочь собьет дыхание, но помимо воли вдохнул очень сильно и, вытащив шланг изо рта, поднес его к губам Сытина. Тот посмотрел на Строкача спокойными глазами и неторопливо взял шланг зубами. При этом он покачал головой, все так же спокойно глядя на Строкача.
Строкачу захотелось заорать на Сытина, потому что он понял, отчего Антон покачал головой. Но он не мог орать сейчас. Он просто поднес к лицу Сытина кулак. Сытин усмехнулся и закрыл глаза. Он дышал спокойней всех.
