Алексей Першин - Не измени себе
Борис смущенно погладил подбородок, промолчал.
— А доказал правоту по всем правилам. Так? Благодари Сергея Кириллова, что поставил тебя на это место, Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Только что получил приказ от директора перевести тебя в слесаря. — Разумнов встал. — Верстак получишь сегодня же.
Борис не верил своим ушам, он вскочил, будто тут же хотел бежать занимать этот верстак.
— Сиди, сиди, ради бога. Не кончил еще. Слесарной работой ты обеспечен. Но, к сожалению, еще три-четыре дня будешь числиться распределителем работ.
— Чехарда какая-то… Не пойму что-то. Я слесарь или распределитель?
— Штатную единицу будем выколачивать. Но это уж наша забота. Материальная потеря у тебя будет не такая уж заметная.
Борис опустил глаза.
— Да разве в деньгах дело?..
— Ладно, Борис, не девица, чего мнешься… Ступай, принимай верстак, — отпустил его Разумнов.
Только сейчас дошло до Бориса, как помог ему этот нечаянный спор с директором. Ну и Сергей! Не мог шепнуть, что с директором спорил. Уж его медом не корми, дай потеху устроить — все-таки шалапут этот Кириллов.
2Наступил август. Жизнь Бориса вошла в рабочий ритм, и он уже казался себе старожилом Москвы. У него была работа, которую он знал и любил, была какая-никакая комнатушка, полка, набитая книгами, и чувствовал он себя в этой жизни вполне уверенно.
Но чем ближе подкатывалась осень, тем почему-то чаще в голову приходили ему мысли о той голенастой смуглой девчонке, что промышляла на вокзале чемоданами. То видел он ее съежившуюся, в драном пальтишке, в подворотне, то убегающей от погони…
Однажды он уже ездил на вокзал. Битый час толкался в толпе пассажиров и провожающих, даже привлек к себе внимание вокзальной милиции. Раза три с ним как бы случайно сталкивался один и тот же милиционер.
Именно этот ретивый работник общественного порядка и натолкнул теперь Бориса на мысль: а почему бы, чтобы найти девушку, не прибегнуть к помощи милиции? И решил: милиции не миновать.
Знакомым путем, меняя «аннушку» на «четверку», Дроздов во второй раз добрался до вокзала и на всякий случай обошел все, по его мнению, удобные места, где бы мог нечаянно столкнуться с девушкой. Но, увы, не встретил.
Вздохнув, он спросил носильщика с бляхой, где находится отделение дорожной милиции. Узкие глазки носильщика загорелись любопытством. Он зачастил:
— Тибя што, мал-мал грабил кто? Плохо што, а? Ти скажи, а? Я помогай буду.
— Никто не грабил. Человека ищу.
— Я помогай буду. Какой челавек, а?
— Вы мне скажите, где милиция!
— Ах, милиция!.. — потерял к нему интерес носильщик. — А вот милиция… За углом поворачивай, тута и милиция…
Действительно, дорожное отделение было в десяти шагах.
Дежурный, в белой, ладно скроенной гимнастерке с широким кожаным поясом, с наганом в ярко-желтой кобуре, встал со стула и молча козырнул. Эта почтительность смутила Бориса. С чего начать?
— А вы смелее… Так вот, с края… с начала и начинайте, — вдруг с добродушной улыбкой посоветовал дежурный, и тотчас строгое лицо его со сросшимися бровями на переносье стало открытым, простым.
Дроздов, невольно подражая Разумнову, потеребил подбородок.
— Понимаете… Помочь хочется человеку, и боюсь навредить ему…
— Гм… Загадки загадываете. Вы кто будете? Начнем с этого.
Борис представился. Для верности показал документы, что совсем расположило к нему работника милиции. Он и сам представился: Виктор Семенович Головастов. Следователь. Подменяет дежурного. Будет рад помочь рабочему, потому что рабочий класс — это сила, на которую они опираются. Сказал еще несколько фраз в том же духе.
Эти слова Виктора Семеновича пришлись по душе Борису. Он почти сразу почувствовал, что с этим человеком не надо кривить душой. Правда, слегка насторожили Бориса слова Головастова: «Если с преступностью будет бороться рабочая масса, успех обеспечен». К чему он клонит? Работать с милицией уговаривает?
Но раздумывать было уже некогда. Пришлось во всех подробностях рассказать о случае на вокзале. Подчеркнул, что крик ее, будто из самой души исходивший: «Помогите же мне! Помогите!» — он до сих пор не может забыть. Задумчивое лицо следователя оживилось.
— Н-да… Задача. Вроде… рядовая история, а закавыка основательная.
— Понимаете, Виктор Семенович… Голод заставляет воровать самых честных. В семнадцать — восемнадцать лет так играть может только совсем уж изолгавшийся человек. Но когда же такая девчонка успела так низко пасть? Не похожа она на падшую, что-то здесь не так. Никаких у меня доказательств. Никаких. А верить девчонке хочется.
— Виктор Семенович добродушно улыбнулся.
— Может, товарищ Дроздов, влюбился?
Борис не принял шутки.
— Жалко мне девушку. Искать ее буду, если она в Москве.
Следователь в задумчивости стал теребить свой нос.
— Интересно у вас получается, Дроздов. «Жалко»… Вы и грудь свою подставите, коли придет нужда?
— Ну… Так уж сразу и грудь.
— Заранее хочу предостеречь. Преступный мир — мир жестокий. Беспощадный. Никакой самодеятельности.
Борис заколебался.
— А если нужно будет действовать немедленно?..
— Вот этого я и боюсь. За эти немедленные действия получите нож в спину. Да и вашей смуглянке можете только навредить.
— Навредить?!
— Конечно. Поверьте на слово, у нас опыта побольше.
— Хорошо, Виктор Семеныч. Но как же с вами держать связь?..
— Прежде всего есть телефон. Оставьте и домашний адрес. А теперь вот что… У нас имеются кое-какие фотографии… Минуточку!
Головастов открыл дверь и, загремев ключами, стал отпирать сейф.
— Прошу сюда.
Борис вошел. Комната была небольшая, с одним зарешеченным окном. Массивный, широкий стол, два стула, сейф. Следователь рассыпал по столу десятка два фотографий.
— Вглядитесь. Качество, конечно, увы и ах.
Одну за другой Дроздов перебирал фотографии. Бог мой! Ну и лица! Встречались, правда, изредка и красивые… Но от этой красоты хотелось заслониться. Лишь одно женское лицо светилось милой улыбкой. И чем-то отдаленно оно напоминало лицо той девушки. Но этой было за тридцать.
— Примерно так и есть, вы угадали возраст.
— Чем-то похожа. Вроде все другое, а похожа.
— Гм… Жена кулака. Подозреваем в убийстве мужа. Ищем ее и детей.
— А много у ней?
— По-моему, двое… Погоди-ка… Недавно мы получили фото дочери и приемного сына.
Виктор Семенович снова полез в свой сейф, стал перебирать папки.
— Эта вроде… Ага, вот и фотографии. Вот парень. А вот и дочь.
Борис даже вскрикнул от неожиданности.
— Она! Виктор Семеныч, это она! Ну как есть живая.
Головастов взял фотографию и сел на стул.
— Подождите! А тот, что будто бы удирал со свертком?.. Ну-ка посмотрите.
Головастов показал Борису фотографии двух парней. Привлекла фотография более молодого, но тот ли? Черт его знает, видел-то со спины. Помнится только, что длинные волосы закрывали уши и шею. Волосы были светлые и блестели на солнце.
— Вроде бы он. Только молод очень.
— Евгения Кондратьевна Пухова… Сколько же ей?.. — Виктор Семенович полистал дело. — В торговый техникум поступала шестнадцати лет, сейчас, стало быть, около восемнадцати. Самый расцвет. Лучшая… девичья пора…
Дроздов вдруг почувствовал, какую тяжелую и ответственную задачу он на себя взваливает. Да и нужна ли этой неведомой Евгении его помощь? Тотчас представилось заплаканное лицо и молящий взгляд…
Вот фотография. Полудетские припухлые губы. Толстая коса, перекинутая через плечо. Прямой пробор. Чистые, доверчивые, распахнутые в мир глаза. И вдруг какой-то чемодан на вокзале…
«Помогите же мне!»
Борис поднял глаза и встретился со строгим, требовательным взглядом следователя. Головастов достал из ящика стола лист бумаги, быстро пробежался ручкой и протянул Дроздову:
— Это мои телефоны… На всякий случай. Ваш завод я хорошо знаю. Сам найду, коли что. Очень прошу — никакой самодеятельности.
Борис ответил не сразу. Надо было бы сказать: «Да, обещаю», — и тут же уйти, а уходить не хотелось. Вопросы накатывали один за другим. Что же произошло в жизни Евгении Пуховой? Что могло толкнуть такую привлекательную девушку на преступный путь?.. Хотелось расспросить Головастова. Но вряд ли он ему скажет, если даже и знает.
А между тем ответы на вопросы, так волновавшие Бориса Дроздова, умещались на одной странице донесения.
Поблизости от станции Мазино, находящейся в полусотне километров от Москвы, в два часа семнадцать минут ночи вспыхнули дом и надворные постройки единоличника Кондрата Пухова. Хозяйство считалось почти кулацким, но в доме не держали работников и даже в горячую пору не признавали наемного труда, со всеми делами управлялись сами, потому, наверное, и тянули с раскулачиванием и высылкой этой зажиточной семьи…
