Михаил Скрябин - Светить можно - только сгорая
Книгу надлежало вернуть на следующий день. Но отдавать не хотелось. Странно, но эта маленькая книжечка создавала чувство твердой почвы под ногами, уверенности в правоте своего дела.
— А можно я эту работу прочту слушателям кружка? — спросил Моисей на следующий день.
— Ну хитрец, хочешь задержать книгу? — улыбнулся Борис. — Хотя понимаю, что твоим кружковцам ее будет очень полезно послушать. Одновременно расскажи им, что группа марксистов, возглавляемая Владимиром Ульяновым, перейдя от пропаганды марксистских идей к широкой агитации среди рабочих, определила пути соединения научного социализма с массовым рабочим движением.
Какими наивными теперь казались Урицкому попытки студенческого кружка польской социалистической молодежи проводить агитацию среди рабочих железнодорожных мастерских. Агитацию, не подкрепленную научным обоснованием неизбежности революции. Поначалу его было увлекли яркие лозунги борьбы с русским царизмом, угнетающим поляков, белорусов, украинцев, евреев. Но постепенно национальное чванство руководителей кружка сделало свое дело. И Моисей сам теперь вел борьбу с националистическими тенденциями пепеэсовцев, разъясняя рабочим необходимость интернационального единства.
После объединения «Русской социал-демократической группы» со студенческими кружками польских и литовских социал-демократов пропагандистская работа в рабочей среде стала более целенаправленной. По предложению Мельникова для более четкого руководства ею в конце 1895 года был образован Рабочий комитет, который стал подбирать надежных пропагандистов для руководства кружками на фабриках и заводах. Одним из руководителей такого кружка комитет утвердил и Моисея Урицкого.
Рабочий комитет, понимая, что распространением социал-демократических идей среди узкого круга лиц, посещавших кружки, трудно всколыхнуть рабочие массы, принял решение об усилении агитации.
— Без издания прокламаций, обращенных к рабочим, а также без своей рабочей газеты не разбудить пролетарское сознание рабочих, — говорил Ювеналий Мельников.
Печатание прокламаций было поручено скрывающемуся в Киеве от жандармов Альберту Поляку. Работал на вывезенном из Гомеля гектографе и ремингтоне с мимеографом…
Встретился Урицкий с другом на конспиративной квартире Софьи Владимировны Померанц. В ее небольшом домике на Подоле и было смонтировано это примитивное печатное оборудование. Софья Владимировна готовилась стать зубным врачом, и посетители ее дома — пациенты — не вызывали подозрений полиции.
— Ну что ж, поработаем теперь в Киеве, — такими словами встретил Урицкого Поляк.
— Поработаем, — приветствовал старого товарища Моисей. — Только я вижу, в моей помощи здесь не очень нуждаются. Это ведь твоя работа? — Он достал из кармана пиджака аккуратно сложенную газету: — «Bосьмого декабря 1896 года», — прочел он дату выпуска первого номера газеты киевских социал-демократов «Вперед». — Что-то долго до нас она шла.
— Так это только помечено время, а вышла она на днях, то есть шестого января 1897 года, — конспирация, — засмеялся Поляк.
Гектограф, на котором печатался первый помер газеты «Вперед», был чрезвычайно изношен. По просьбе Поляка па первой странице была сделана выразительная надпись: «Лучше кривыми буквами говорить правду, чем прямыми и красивыми ложь».
Как и прежде, в Гомеле, Моисей зачастил к Поляку. Он помог другу отпечатать партию прокламаций по поводу петербургской стачки с перечислением требований рабочих и объяснением причины стачки.
28 февраля Поляк с гордостью показал Урицкому свеженький второй номер газеты «Вперед». «Сила рабочих — в их союзе, счастье рабочих — в их собственных руках», — прочел Моисей девиз газеты и от души поздравил товарища.
— А поздравлять-то и не с чем, — вздохнул Альберт. — Боюсь, что это последняя работа старика-гектографа, нужно новое оборудование.
В Гомеле был надежно спрятан Поляком типографский шрифт. Но кто ого доставит в Киев? Вопрос о создании в Киеве прилично оборудованной типографии обсуждался в мастерской Мельникова. О поездке Поляка в Гомель нечего было и думать — его там отлично знали и полиция и жандармерия.
Урицкий был уверен, что доставку шрифта поручат ему, по Мельников сказал:
— Поеду сам.
Однако в поезде, по доносу своего бывшего роменского одноклассника Романа Данчича (которого, кстати, в свое время Ювеналий спас от петли, приготовленной за ябедничество соучениками), Мельников был арестован жандармами и снова посажен в Лукьяновскуго тюрьму.
Иван Чорба недаром так тщательно изучал чертеж подвала дома Урицких в Черкассах. Совсем не склад политической литературы задумал он. И когда для подготовки к государственным экзаменам осенью 1897 года в Черкассы выехал Моисей Урицкий, группа «Рабочее дело» (к этому времени она объединилась с группой польских социал-демократов, преобразовалась в киевский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» — по образцу петербургского «Союза борьбы…») поручила Урицкому подготовить место для организации подпольной типографии.
— Мне нужна печатная машинка, государственные экзамены требуют кучу всяких бумаг, — сказал он Берте.
Разве могла Берта догадаться, что вместо печатной машинки в комнате любимого брата обосновался стгрый гектограф Альберта Поляка. Он устарел для печатания газеты, а листовки, прокламации, воззвания выходили на нем вполне подходящие — читателей не смущали кривые буквы.
Вскоре генерал-майор Новицкий получил донесение, что в среде черкасских рабочих и ремесленников «обнаружена вреднейшая политическая литература».
Какие только меры не принимали полицейские ищейки чтобы выполнить приказ Новицкого — «источники крамолы установить, распространяющих листовки и прокламации арестовать и доставить в Киев». Рабочие и ремесленники молчали, а дом Урицких был пока вне подозрений. «Профессор конспирации» утверждал шутливое прозвище, данное ему Эйдельманом. Один из чинов местной полиции, правда, спросил как-то Берту, почему кроме торгового люда ее дом стали посещать рабочие, окрестные крестьяне? Но узнав, что «господин юрист» пишет им официальные просьбы, прошения и жалобы, успокоился.
Урицкий хорошо знал, что нельзя недооценивать нюх полицейских. Добрые люди предупредили Берту, что полиция предполагает начать повальные обыски в черкасских домах. Пренебрегать этими сведениями было бы глупо.
И снова пригодился отцовский «дубок». В первую же ночь после предупреждения Моисей вместе с младшим братом Соломоном отправился «на рыбалку». Крепко смазанный колесной мазью, плотно запакованный в брезент, печатный станок был погружен в днепровский омут до лучших времен, а печатные рамки, шрифт и другие приспособления утром вывезены на пристань для отправки в Бердичев по надежному адресу.
По «доброй старой традиции» полиция нагрянула к Урицким в полночь. Но ничего предосудительного, что могло быть предъявлено в качестве «вещественных доказательств», обнаружить не удалось.
Обманутый в своих ожиданиях, посланный Новицким из Киева жандармский ротмистр Беклемишев покинул Дом, не скрывая раздражения. Он почти не слушал заверений местного урядника, обещавшего вести постоянное наблюдение за подозрительным студентом.
А наблюдать-то было не за чем. Приближались сроки государственных экзаменов, и Моисей плотно уселся за подготовку к ним. Беспокоило Урицкого только отсутствие каких-либо сведений от Бориса Эйдельмана, избранного, как знал Моисей, от киевской группы «Рабочей газеты» (наряду с изданием нового общероссийского органа группа вела подготовку к съезду партии) делегатом на первый съезд социал-демократической партии, который должен состояться в Минске с 1 по 3 марта 1898 года.
Не дождавшись обещанного Борисом сигнала, Моисей в середине марта выехал в Киев.
В каюте второго класса две нижние койки оказались занятыми жандармскими унтер-офицерами. Соседство не из приятных. Но скоро Урицкий понял, что билет, приобретенный им в кассе черкасской пристани, оказался «выигрышным». Забравшись на верхнюю койку и совсем уж было приготовившись ко сну, он услышал голос одного из унтеров:
— Думаю, что начальство теперь даст малость отдохнуть. Устал чертовски. Это же надо — по Киеву гоняли дни и ночи, потом по Екатеринославу…
— Теперь будет полегче, ротмистр сказал, что прикончили их раз и навсегда, — донеслось с другой полки.
Не было названо ни фамилий, ни организаций, конспирация жандармами не нарушалась, но Урицкий точно понял, о чем шел разговор.
Подозревая, что в Киеве многие социал-демократические явки провалены, Урицкий решил пойти к студенту-медику Александру Берлину, на запасную, «аварийную» явку.
