Олесь Гончар - Твоя заря
Уже когда мы, неожиданные ночные транзитники, перекочевав в аэропорт и сгрудившись на втором этаже, на его застекленных галереях, ждали чаю, которого буфетчица все не хотела нам отпускать, учитывая позднее время, и что, смена ее кончается, н что у нас, перелетных, наверное, нет валюты, и что вообще позволения на этот чай, как нам показалось, надо испрашивать едва ли не у самого министра,- уже здесь, стоя с Заболотным в полумраке длинной, чуть освещенной галереи, смотрели мы сквозь ее стеклянную стену на темный холм нашего лайнера, маячившего недвижимо на краю ночного аэродромного ноля, и перебрасывались догадками: почему возникла эта не предусмотренная графиком посадка? Оставленный пассажирами не- - известно насколько могучий наш лайнер словно ждал чегото. Вскоре сквозь сумрак ночи в самолет по трапу стали подниматься тени людей со странными удилищами в руках, фигуры взбегали вверх друг за дружкой^'и хоть двигались на экране ночи фигуры силуэтные, однако и в своей силуэтпости казались они решительными и озабоченными,- это в наш опустевший, холодом наполненный лайнер торопилась команда ребят, вооруженных миноискателями против того загадочного "тик-так"... Существовал он на самом деле или был только плодом больного воображения,- как бы там ни было, кому-то надлежит это проверить,- проверить, рискуя собственной жизнью...
III
И вот теперь мы едем к Мадонне. Другой континент, другие дороги, только Заболотный неизменен в своем водительском азарте. Вечером на квартире Заболотных неожиданно возникла идея податься в это путешествие, и Лида, с отцом присутствовавшая при нашем разговоре, обратилась к Заболотному буквально с мольбой, в тоне совсем непривычном для со сдержанного характера:
- Возьмите и меня! Прошу вас!
Ей, оказывается, ну просто необходимо посмотреть эту сенсационную славянскую Мадонну, о которой здесь сейчас столько разговоров.
Дударевич, отец Лиды, давний коллега Заболотного по службе, пробовал отговорить дочку, изображал трудности дальней дороги, обещал взамен другие соблазнительные зрелища, но девочка заупрямилась: еду и все, если, конечно, Кирилл Петрович не против.
Заболотный, как всегда, когда дело касалось детой, а тем более Лиды, проявил снисходительность, а София Ивановна даже обрадовалась желанию девочки, поскольку знала, что юная приятельница ее - человек с характером и сможет в пути сдерживать Заболотного, если он вздумает, очутившись на трассе, развивать скорость выше дозволенной.
- И вас тоже прошу образумлять в дороге этого безумца,- апеллирует Заболотная ко мне.- Потому что едва вырвется на трассу, он просто пьянеет, этот ваш терновщанский ас.
- Ну-ну! Ас не ас, по в небе не пешком ходил,- примирительно протестует Заболотный.
- Вряд ли кто видел, чтобы из летчиков получались путные водители,стоит на своем Соня-сан.- Мой Заболотный как раз пример этого: никак не перестроится, все думает, что и на земле ему небо. А полотно автострады не взлетная полоса... У них здесь столько катастроф,- добавляет она тихо, сдерживая в голосе встревоженность.- Пока он в пути, ближним ни секунды покоя...
- Вы, София Ивановна, расписку возьмите со своего лихача,- советует Дударевич.- Да и вообще, зачем вы ему даете добро на это сомнительное путешествие? Пожертвовать уик-эндом, гнать за сотни миль, чтобы только взглянуть на какую-то там фальшивую Мадонну...
- Почему фальшивую? - хмурится Заболотный.
- Всем известно, что по музеям у них полно подделок! - безапелляционным тоном заявляет Дударевич.- Фальсификация становится промыслом века... Сколько тех поддельных Ван-Гогов да Сезаннов гуляют по свету?
- Будем надеяться, что наша Мадонна подлинная,- хмурится Заболотный.
- Откуда такая уверенность?
- Интуиция.
- Сомнительный аргумент.
- А для него нет,- вдруг улыбается Соня.- Я, кстати, тоже верю в интуицию.
- Значит, вы его отпускаете?
- А что я могу, если уж надумал... Сами ведь знаете:
натура, как у тура!..
Из квартиры Заболотных, как и от любого ид обитателей этого служебно-жилого дома, можно было по внутреннему ходу попасть непосредственно в подземный гараж, это удобно, и вот в предрассветную пору мы уже в железобетонных его катакомбах, где среди автомобилей разных марок, среди запахов бензина и резины Заболотный, кажется, чувствовал себя намного лучше, чем там, наверху, в своей служебной комнате с сейфами, кондиционером и вечно спущенными металлическими жалюзи. И прежде я замечал: собираясь в поездку, друг мой всегда оживляется, взбадривается, такое впечатление, точно целую неделю он только и ждал этого момента, когда, отбросив будничные заботы, свободный наконец от всего суетного и надоедливого, окажется вот здесь, у своего "бьюика", весело, как коня, будет его осматривать, паковать в дорогу провизию и другие походные вещи, а потом еще раз склонится над дорожной картой, чтобы окончательно с карандашом проштудировать маршрут, еще и тебя зазовет в свидетели убедиться, что из нескольких возможных вариантов выбран самый удачный. Одна только перспектива дороги, предчувствие расстояний, которые придется одолевать, непредвиденные, но вполне вероятные трудности,- все это наэлектризовывает Заболотпого, заряжает бодростью, душа его вырывается на просторы дорог, прежде чем невидимый фотоэлемент бесшумно раздвинет тяжелые стальные двери гаража, чтобы выпустить в серые сумерки еще одну машину с дипломатическим номером. В Заболотном, несомненно, живет страсть автомобилиста: гонять по хайвеям, по их нацеленным вдаль гудронам-бстонам - для него одно удовольствие. Нигде он так не чувствует себя в своей стихии, как в летящем потоке, в неистовой вот такой гонке, где ветром скоростей тебя обдает, где человек, запеленатый в металл, одним нажатием кнопки дает гон всем табунам, сомкнутым в двигателе!
Пока Заболотный снаряжает свой "бьюик" в дорогу, его хрупкая Сопя-сан, бледная и не на шутку взволнованная, все ходит рядом, трогательно остерегает да наставляет своего лихача:
- Ты ж там не гони, Кирик, не гони!.. Покажи им. что ты не лихач... Обещай мне!
- Ладно, будь по-твоему,- гудит Заболотный из-за поднятого капота.
- Обещаешь, а потом... Сказано же: натура - как у тура! Если уж он нарушитель...
- Спасибо за утренний комплимент.
- Нет, ты серьезно мне поклянись,- заходит жена с другой стороны и тут же обращается к Лиде, которая, первой забравшись в машину, уже притихла в уголке: - Лида, не позволяй Кириллу Петровичу гнать! Следи, чтоб не превышал... Это тебе от меня личное поручение, понимаешь?
- Йес,- отзывается из машины детский голосок.- Будет ^исполнено.
Ох эта девчонка! Вскочила сегодня ни свет ни заря, все боялась проспать такой случай... Мы еще брились, когда Лида уже постучалась в дверь, вбежала, бледная от волнения, еще и с росинкой после умывания на русых волосах:
- Я готова!
- Ранняя пташка,- приветливо окинула взглядом София Ивановна представшую пред нею худую голенастенькую акселератку, которая нарядилась в дорогу, как на какой-нибудь школьный праздник: на ногах белые чулки, на голове старательно заплетенные мышиные хвостики косичек, которые упруго торчат в разные стороны с белыми бантами, открывая по-детски чистое, с голубыми прожилками чело.- И эти ленты тебе идут,- похвалила Заболотная свою подопечную.
Дожидаясь нас, девочка созналась, что было у нее намерение прихватить в путешествие и своего верного Друга маленького амазонского попугайчика, пусть бы и он развлекся, повидал свет, подышал простором. Однако мама ей решительно нс позволила...
- И верно мама сделала,- заметил Заболотный, откладывая бритву.- Сама подумай, как без него в доме?
Ведь он там у вас, в сущности, наивысший арбитр: чуть какая-нибудь домашняя кризисная ситуация - сразу к нему, к какаду, пусть рассудит...
- Это верно, он у нас мудрец,- согласилась девчонка, понимая шутку.
Лида потом первой, впереди Заболотного, сбегала по внутренней лестнице в гараж, еще и нас торопила: не мешкайте, здесь каждая минута дорога, надо выиграть время!
Теперь она, заняв место, из машины то и дело переспрашивает, скоро ли мы выедем, ведь время бежит, бежит!..
А у Софии Ивановны - своя забота: чтобы не гнал...
Когда мы были готовы наконец выехать из гаража, она и тогда застенчиво напомнила мужу о своей просьбе, не боясь показаться назойливой: "Ты обещаешь, ведь правда?"
Хоть это вроде и не существенно, однако почему-то и здесь, на хайвее, воображение рисует мне тот момент, когда Соня, худенькая, бледная, с умоляющей улыбкой заглядывает в глаза своему Заболотному:
- Кнрик, я знаю, ты будешь хорошим...
И как всегда, когда она расстается с мужем, глаза ее вмиг наливаются синевой, пречистой синевой преданности, и росинки невольной слезы уже дрожат на ресницах, и сами глаза от сияния тех росинок становятся глубже и как будто растут, растут...
