Вера Панова - Рабочий поселок
— Не только о тебе, — сказал Леня, входя с газетой, и Плещеев выключил приемник. — Не только о тебе, и обо мне упомянули. А называется «Жизнь — подвиг».
— Мне уже в цехе Макухин читал, — сказал Плещеев. — С выражением. Ерунда, сынок. Гриша уговорил меня работать, я попробовал — вроде получается, ну и остался, чтоб не скучать. Так было дело. Житейское дело, а подвиг — это чтоб людям читать было интересней.
— Все равно приятно, — сказал Леня. — Сегодня вообще день хороший. Павка из училища приехал на целых три дня — я с ним в Дом культуры схожу, ничего?
— Ясно, иди, — сказал Плещеев. — Чего тебе со мной сидеть, иди гуляй.
— Павка должен зайти, мы пойдем, — ответил Леня. Он прилег с газетой на оттоманку, а Плещеев вернулся к приемнику, и опять забродили по дому эфирные шумы.
За прошедшие годы, превратившие маленького Леню в молодого мужчину, Плещеев-отец почти не постарел. Он казался старшим братом своего сына. Самоуважение вернулось к нему, истеричность исчезла, осталась только некоторая склонность к рисовке. Он уверенно двигался в своем жилище, уверенно, как зрячий, брал папиросы со стола и закуривал. Движения его пальцев были легки, изящны и точны. Одет был хорошо и чисто, даже очки были новые, в красивой оправе.
— Как думаешь, — спросил он вдруг, — может, и она про нас прочтет?
— Может быть, — сказал Леня.
— Пускай там что угодно, — сказал Плещеев, — пускай новая семья все-таки, наверно, приятно ей будет прочитать.
— Не знаю, — сказал Леня. — Думаю, приятно. — Он говорил холодно, как о чужом человеке. — Там, насколько я понимаю, и не семья. Не получается у нее…
— Раз не получается, — сказал Плещеев, — куда ж ей, как не сюда?..
— Нет, — сказал Леня. — Не приедет. Лично я давно уже не жду.
— Ты можешь не ждать, а я не могу. Мне нельзя не ждать. До сих пор все кажется: вот звонок зазвонит — и голос ее услышу.
Леня закрыл глаза, и мрак обступил его. Во мраке громче стали звуки из эфира, стало слышно, как дышит отец… Оглушительно, как будильник, как боевая тревога, зазвонил дверной звонок.
Плещеев слышал, как прогрохотали шаги Лени, вскочившего с оттоманки. Раздались голоса:
— С трудом выбрался. Семейство никак не отпускало. — Голос Павла Капустина.
— Заходи. — Голос Лени.
Плещеев перевел дух. Звуки стали нормальными, будничными… Он снова занялся приемником. Вошел Павел в курсантской летной форме.
— Добрый вечер, Леонид Антоныч!
— Добрый, — отозвался Плещеев. — С приездом.
— Читал в газете, — сказал Павел. — Очень здорово, поздравляю!
Плещеев ничего не сказал, вертел ручку. Из приемника донеслась мелодия, искаженная джаз-оркестром. Сладкий эстрадный голос пел «Землянку» на непонятном языке.
— Так пошли? — спросил Павел у Лени. — Там что, танцы сегодня? — Он стал мужественней, стройней, настроение у него было отпускное, праздничное.
— Танцы, — ответил Леня. — Дай галстук завязать.
— Идите, ребята, — сказал Плещеев.
Дом культуры был украшением поселка. Чего стоила одна колоннада по фронтону и площадь, обсаженная молоденькими деревьями, окруженная бесчисленными фонарями. Через площадь ко входу тянулись парни и девушки в лучших своих нарядах, отглаженных и начищенных так, как только бывают отглажены и начищены единственные выходные наряды. Небогатые рыцари не так, наверно, наводили лоск на свои скромные доспехи, отправляясь на турнир, как эта молодежь на свои ботинки, брюки, пиджаки, рубашки и платья.
— Настоящие летчики парашюта терпеть не могут, — оживленно рассказывал Павел, подходя с Леней к Дому. — Когда у нас объявляют прыжки, в медпункт выстраивается целая очередь — все находят у себя какие-нибудь болезни…
— А ты как? — спросил Леня, с восторгом глядя на товарища.
— Я не боюсь, но машина, конечно, надежней, чем тряпка.
Они вошли в зал, где играл оркестр и танцевали.
— Разобьем эту пару? — предложил Павел. Он показал на двух девушек, беленькую и черненькую, которые лениво вертелись друг с дружкой в ожидании кавалеров.
Они разбили пару, Павел повел беленькую, Леня — черненькую. Танцуя, Леня и не смотрел на свою даму, он следил за Павлом и не переставал восхищаться им. Павел танцевал отлично и с новшествами, еще не виданными в поселке, — насколько возможны новшества в таком чинном старинном танце, как вальс. Мирная мечтательная музыка, мирная обстановка зала не предвещали ничего недоброго. Поэтому когда раздался свист и громкий голос одного из молодых парней, стоявших у стены, — обернулись все.
— Эй, Наташка! — крикнул парень беленькой девушке, которая танцевала с Павлом. — Танцуй сюда!
Наташа подумала и пошла к парню, Павел с нею, поддерживая под руку. Как раз и музыка кончилась.
— Чего ты кричишь! — сказала Наташа. — Как в лесу!
И Леня вслед за Павлом подошел со своей черненькой.
— А как тебя звать, — спросил парень, — шепотом, что ли? Приятель мой с тобой знакомиться желает. Потанцуй с ним.
— Я уже обещала, — сказала Наташа нерешительно.
— Кому? — Парень вызывающе кивнул на Павла. — Этому шпроту?
— Ну-ну! — миролюбиво остановил Павел.
— Костя! — с укором сказала Наташа. — Его зовут Павел.
— В чем дело? — спросил Костин приятель. — Я подожду, танцуйте, в чем дело?
Оркестр снова заиграл, на этот раз фокстрот.
— А я не подожду! — сказал Костя и подхватил Наташу. Она рванулась, он толкнул ее в спину. Павел, Леня, еще несколько ребят бросились к ним.
— А ну, вон отсюда! — сказал один из парней, энергично выталкивая Костю из круга танцующих.
— Да пошел ты! — отбивался Костя. — Не твое дело!
— Давай, давай отсюда, — сказал другой парень.
Костю вывели из зала. Инцидент был исчерпан, оркестр приударил с новым воодушевлением, танцы продолжались.
К Плещееву тем временем зашел Макухин. Он был неузнаваем: бритый, подстриженный, в новом, из магазина, костюме. При всем том в шалагинский двор он вошел осторожно, с оглядкой, и не позвонил, а тихонько постучал в окно.
— За тобой! — сказал он, когда Плещеев ему отворил. — Уважь, Леонид, — такой день, что отказаться не имеешь права! Даже моя мадам пирогов напекла.
— Ну сколько тебе, ей-богу, говорить! — сказал Плещеев. — Ну бросил я. Соблюдаю норму, а с тобой разве соблюдешь норму?
— Вот честное слово честного человека! — Макухин прижал ладонь к галстуку. — Выпьешь свою норму, и никто ничего тебе не скажет, а мадам даже в восторге будет, она тоже трезвенница. С представителями цехового комитета завтра отмечаю, а сегодня посидим по-домашнему, как старые друзья. Ну? Леонид! Уважь! Не каждый день человеку пятьдесят исполняется! И какие, Леонид, пятьдесят — трудовые! Рабочие! Ну? Леонид!
Из Дома культуры вышли вчетвером: Павел, Леня, Наташа и ее черненькая подруга. Перешли площадь — вдруг из тени им навстречу Костя и с ним человек пять-шесть приятелей.
— Павел, смотрите! — сказала Наташа, прижавшись к его плечу.
Костя стал перед Павлом.
— Ты что за начальник? — сказал он. — Отвечай: кто ты такой, чтоб над нами командовать?
— Иди-иди, парень, — сказал Павел.
— За такие дела, — сказал Костя, — знаешь, что бывает? — Его приятели обступили их стеной. — Мы тебе скажем, что бывает!
— Костя, ты выпил! — сказала Наташа. — Уйди! Ну, я тебя прошу!
Павел улыбнулся открыто и миролюбиво.
— Интересно послушать, — сказал он. — Хором будете рассказывать или по одному?
— Шпрот! — сказал Костя. И поднес те дурацкие слова, какими хулиганье разжигает уличную драку средней руки.
— Ладно! Считаю — достаточно. — Павел начал сердиться. — Пропустите, хватит дурака валять!
— За такие дела глаза тебе выбить мало! — театрально хорохорясь, выкрикнул Костя.
Леню при этом слове как подменили.
— Глаза?! — переспросил он не своим голосом. — Ах сволочь, ах сволочь!
Он бросился на Костю.
— Ну, ну, ну, — сказал Павел. — Разойдись, брейк, ребята. — И встал между Леней и Костей, разводя их.
Никто ничего толком не заметил — все произошло очень быстро. Павел вдруг стал падать, закричала Наташа, метнулись, убегая, приятели. Костя постоял секунду, не сразу поняв, что случилось, потом тоже побежал прочь.
Павел лежал не двигаясь. Леня наклонился над ним, попытался поднять:
— Павка, Павка! — и тряс его в отчаянии, сам не понимая, что делает. Подбегали прохожие. Толпа увеличивалась, грозно плотнея в темноте.
— В спину, — переговаривались в толпе. — Нечисть проклятая. — А кто? — Найдут. — Расстреливать надо гадов. — Парня-то не вернешь. — Чей парень-то? — Курсант какой-то, летчик. — Эх, летчик, долетался…
Подъехала машина скорой помощи и машина с милицией. Люди в белых халатах и форменных кителях прошли через толпу, положили Павла на носилки. Капитан милиции спросил у Лени:
