Сергей Сергеев-Ценский - Том 9. Преображение России
Петя только успел повернуться назад, чтобы отыскать в полутьме глазами того, кто крикнул: «Недолет!» — и едва соображая по звуку голоса, кто именно это крикнул, — как снова оттуда же, далеко из-за леса, донесся довольно плотный в сыром ночном воздухе грохот, и ухо настороженно ждало флейты, и зазвучала флейта… Ни из какого другого инструмента нельзя было извлечь такого звука…
Потом в ужасающей последовательности: лязг литавр с омерзительной оттолочкой, шипенье летящего по проторенной уже воздушной дороге огромного змея и, наконец, обвал, в ожидании которого Петя непроизвольно присел на корточки, не решаясь двигаться с места, как кролик перед удавом.
Теперь снаряд упал не спереди, а где-то сзади, и Петя после разрыва его только успел подумать: «Ведь там подводы наши стояли!» — как тот же голос крикнул около него: «Перелет!» — и стало ясно, что это Якушов и что он очень встревожен.
Тут же вслед за разрывом этого второго снаряда Якушов стал и гораздо ближе Пете: на нем утверждались надежды за свою целость; и, точно стремясь оправдать эти Петины надежды, Якушов закричал:
— Ребята! С моста долой!.. Сюда! Ко мне!..
Ночь была не из темных, хотя и сплошь в облаках небо. Ни луны, ни звезд не было видно, но они все же чувствовались за негустыми облаками, просвечивали чуть-чуть, и можно было разглядеть и Якушова, бежавшего от моста назад, забирая в сторону, и солдат, бежавших сперва по мосту со стуком каблуков, потом по кочковатому берегу с шарканьем ног.
Петя вспомнил артиллерийское: «Недолет, перелет, в цель!» — и сразу с места опрометью кинулся вместе с другими за Якушовым… Зацепился было за кочку, едва не упал, но удержался на ногах и уже на порядочном расстоянии от моста услышал знакомый грохот барабанов и литавр, — всех сразу… Соло флейты он старался уже не слышать, но оно назойливо, как комар, лезло в ухо.
Перед тем как должны были по его инстинктивному расчету обрушиться хоры с оркестром, он заметил, что Якушов шагах в пяти от него вдруг упал, может быть тоже зацепившись за кочку; Петя упал тоже — просто как-то не удержался на ногах, и кое-кто из солдат тоже не то упал, не то присел…
И все замерло, затаилось в душе Пети, — одно только сердце стучало часто и сильно. И мыслей как будто никаких не появлялось, кроме одной: «Где разорвется?»…
Этот разрыв оглушил до того, что с минуту после него голова не решалась подняться, чтобы оглядеться. И если от первых двух снарядов едкий дым, забившись в нос и в рот, очень мешал дышать, то теперь он стоял рядом, плотный, удушливый… А в разрыве почудился длительный всплеск воды и треск разрушения, и не то что подумалось, — ощутилось всем телом: мост!
Когда Петя поднялся, он увидел около себя Якушова.
— Это вы, Невредимов? — спросил Якушов.
— Я… так точно… Пропал мост! — сказал Петя, ища в то же время глазами мост и стараясь увидеть его не совсем уничтоженным.
— Да, пропал мост, — подтвердил Якушов.
— Как же теперь быть? — спросил его Петя не как рядовой офицера, а как инженер инженера: Якушов был тоже путеец, только года за три до того окончивший институт и успевший своевременно отбыть воинскую повинность.
Широкий в кости и рослый, но худой на лицо, скуластый и большеглазый Якушов ответил, как начальник:
— Мост нужен для наших батарей, значит, нужно строить новый.
— Но ведь опять разобьют!
— Здесь — да, конечно… Здесь нельзя. Отсюда уйдем сейчас… Где-нибудь в другом месте, или выше по течению, или ниже… Надо посмотреть, где можно.
Пете показалось, что Якушов как будто не то что отвечает ему, а просто думает вслух, не зная еще и сам, что теперь надо начать, — поэтому он спросил:
— Откуда же стреляли по нас?
— А черт их знает откуда!.. Верст за восемь откуда-то, или даже и подальше, — сказал Якушов.
— А откуда же узнали они, что мы тут именно мост строим? — спросил уже без надежды на ответ Петя и добавил: — Ведь на том берегу наши казаки.
— Как же это так «откуда»? — неожиданно зло ответил Якушов. — От здешних жителей, конечно, вот откуда! Сидит мерзавец где-нибудь вон там в подвале, — качнул он головой на тот берег, — и осведомляет по телефону их батарею… А что стрельба меткая, так у них же тут все давно пристреляно по квадратам, ничего нет диковинного…
И потом на ходу уже, идя не к мосту, а в тыл, добавил Якушов:
— Главное, что никто не предупредил, что у них там может быть тяжелая…
— А если доставили вечером? — попытался догадаться Петя.
— Тяжелую доставили? — усомнился Якушов. — Конечно, могли выкинуть такой фокус… Хотя, впрочем, дороги у них отличные, а разведка наша, очевидно, плохая.
— Посмотреть бы хотя, что осталось от моста, — сказал Петя, оглядываясь на речку, но Якушов был озабочен не этим.
Он крикнул солдатам:
— Иди веселей! Иди к подводам!
И только после того отозвался Пете:
— Смотреть там уж не на что, — только время терять. И что же, вы полагаете, только три снаряда припасли они по наши души?.. Хватит у них этого добра!
Петя и сам, впрочем, думал, что орудийный обстрел еще не окончился, и ему все казалось, что вот-вот он услышит если не грохот далекого выстрела, то флейту снаряда. А Якушов спешил вывести людей и подводы из-под обстрела и перейти на другое, неожиданное для противника место на той же реке, чтобы к утру все-таки построить мост, хотя бы и похуже того, который был уже почти достроен.
Якушов спешил, конечно, не зря, — в этом убедился Петя, когда расслышал, уже приготовившись к этому, грохот выстрела тяжелого орудия. Однако почему-то ни флейта, ни потом лязг литавр не были уже так отчетливы, как в первые три раза; они как будто и не приближались сюда так стремительно, и Якушов сказал облегченно:
— Это не по нас!
— Эта, ваше благородие, в тую сторону пошла, — сказал и махнул вниз по течению речки рукой оказавшийся около, к радости Пети, его дядька ефрейтор Побратимов.
Действительно, где-то значительно дальше, ниже по речке упал четвертый снаряд, и какой-то солдат в стороне, различимый только, как сгусток тени, проговорил убежденно:
— Похоже, что по тому мосту теперь норовит он, какой наш первый взвод строит.
По голосу Петя узнал Гунькова и сразу поверил в его догадку: первому взводу, при котором были и полуротный поручик и фельдфебель, приказано было соорудить более серьезный мост именно в той стороне.
Якушов же выругался:
— Вот так черт! Вот так очистили левый берег!.. Всех шпионов на месте оставили, а тяжелая батарея где-нибудь в стогу соломы была спрятана и тоже осталась у них в тылу.
— А может быть, все-таки подошла какая-нибудь часть с тяжелым орудием? — спросил Петя.
— Может быть, — буркнул Якушов теперь уже более снисходительно к этой догадке.
Когда подошли к тому месту, где упал второй снаряд, — перелет, — Петя ахнул, разглядев сделанную им воронку. Но не только Петя, ахнули и другие, когда разглядели в нескольких шагах от воронки, на старой толстой ветле повисшую между сучьями разбитой головой вниз одну из своих лошадей.
Снаряд упал все-таки гораздо ближе к речке, и там, где стояли подводы с невыпряженными лошадьми, потерь среди них, как и среди людей, по счастью, не было. Одну же лошадь выпрягли, чтобы попаслась, из жалости к ней, — она была послабее других. Эта жалость и оказалась для нее смертельной.
Пока снимались с места, чтобы перейти выше по течению речки, еще насчитали три выстрела в том направлении, как и первый, — и Якушов решил:
— Ну, значит, и тому нашему мосту крышка!
Однако не успели еще сняться — добирали кое-что из остатков своего моста, — как получили приказ никуда не уходить, и тут же вскоре загремела ружейными и орудийными выстрелами вся та сторона за речкой.
Даже и для новобранца Пети сделалось ясным, что по другим каким-то переправам вошли здесь в Пруссию и русские пехотинцы и прикрывающие их батареи.
В эту ночь впервые палили на этом участке не по прусской, а на прусской земле. Может быть, этот огонь русских пушек был не такой меткий, как только что пришлось видеть со стороны немцев, но Пете радостно было, что он гремит, а еще радостней было вместе с Гуньковым, Побратимовым и всеми другими снова облаживать мост, чтобы во что бы то ни стало был он вполне готов к утру.
VIIIВ этот день, первый день наступления на Восточную Пруссию 1-й русской армии, немцы читали в своих газетах: «Русские войска, собранные против Восточной Пруссии, лишены оружия. Вместо винтовок им выдают вилы и косы, прикрепленные к длинным шестам».
Однако население приграничной полосы выезжало и вывозилось за Вислу в самом спешном порядке и с самым малым багажом, и начато это было еще за несколько дней до наступления русских.
Города, разбогатевшие за одно десятилетие на покупке и продаже русского хлеба, русских кож, русского сала, русских свиней, гусей, куриных яиц, щетины, льна и прочего, что упоминалось в статьях нового, чрезвычайно выгодного для немцев и разорительного для России таможенного закона — подарка Вильгельму II за нейтралитет во время японской войны; большие имения прусских помещиков — «юнкеров», даже обыкновенные деревни и фольварки, то есть хутора, — все это изобиловало и прекрасным молочным скотом, и стадами мелкого скота, и запасами всего съестного.
