Алексей Кожевников - Том 4. Солнце ездит на оленях
И Колян позвал Ксандру побродить по селу, если она не устала.
— Наоборот, за дорогу устала сидеть.
— Напрасно купили такую недотрогу, — сказала Ксандра, подальше обходя все лакированное.
Колян отозвался:
— Рад бы не купить, да бог велел.
— Бог велел? — переспросила она.
— Да, самый главный.
— Это какой же? — И начала перечислять саамских богов: — Старюн-коре?
— Нет. Этот бог — оленевод, пастух, ничего не понимает в столах и стульях.
— Айеке?
— Этот бог-охотник, совсем не занимается квартирами.
— Домовик? Лесовик? Водяник?
— Нет. Нет. Новый бог. Моднό.
— Даже не слыхала про такого.
— Не может быть, — не поверил Ксандре Колян. — Бог Моднό — городской, из Москвы приехал. Спустимся на улицу, покажу. Он везде бродит.
Шли по той части поселка, которая считалась главной. Там районные учреждения, магазины, школы, клуб. Новые, в несколько этажей каменные дома чередовались с низенькими старенькими деревянными избушонками. Меж домов лежали валуны, разбросанные древним ледником. Сразу от дворов, немножко прибранных людьми, местами сразу от тротуара начиналась дикая, первозданная, непаханая, некошеная каменисто-болотистая лесотундра.
На тротуарах было изрядно прохожих. Медленно топали в непомерно высоких, до бедер, широких резиновых сапогах рыбаки и зашлепанные известью, глиной, краской строители. Ненужно быстрой здесь, суетливой походкой, привезенной из Москвы и Ленинграда, переходили из учреждения в учреждение советские служащие, мужчины с портфелями, женщины с затейливыми сумочками.
Колян покивал на одну. У женщины высоко взбитые, вроде копны сена, бурые, медвежьи волосы, смоляно-черные ресницы и брови, кроваво-красные губы.
— Неужели мамка родила ее такой? Ты как думаешь? — спросил Колян Ксандру.
— Тут нечего думать. Она вся крашеная, — определила Ксандра.
— Ее попутал бог Моднό, — заключил Колян и начал выискивать других попутанных. Их было много. — Дурной бог, совсем закружил людям голову: девки и бабы носят штаны, сапоги, сними-юбочки. Глядеть противно, охота плюнуть. Чужой бог, совсем не понимает нашу жизнь и местность. Приехал по новой дороге, раньше пешком не показывался.
— Моднό и тебя попутал? — спросила Ксандра, смеясь.
— Не-не… Я не признаю его.
— А мебель все-таки купил.
— Не я купил. У меня с ним большой бой.
— И кто — кого?
— Плохо мое дело. Я из дому — Моднό в дом. Попутал мне сына, сноху, всех внучат. Совсем не признают меня, все кричат: хотим Моднό!
В выходной день к внучке Коляна слетелась стайка подружек и товарищей. Квартира наполнилась шумным говором о магазинах, нарядах, кино, и постоянно мелькало словечко «модно». Ксандра вышла поглядеть на молодежь. Все были не так давно ее учениками. Теперь они держались по-взрослому, были модниками. У девушек мини-юбочки, расписанные лица, самые новые прически, блестящие клеенчатые сапоги и туфли на шпильках У пареньков завитые волосы, узенькие брючки. На всех шуршащие плащи-болонья.
Порасспросив, кто где работает, Ксандра сказала:
— Что же вы забросили свою национальную одежду? Она ведь лучше, красивей этой.
Ей отозвался целый хор:
— А вы, русские, почему забросили свою? Тоже красивая. Мы были в Ленинграде на экскурсии и видели: все ходят модно. А русская одежда висит в музее.
— В таком виде, как вы, и шагу нельзя ступить в тундру: промочит, продует, — добавила Ксандра. — И комары заедят насмерть в этих юбчонках.
— Сейчас нет комаров. И мы — не в тундру, мы — в кино.
И никто даже не скользнул взглядом по окну, из которого с пятиэтажной высоты было широко видно прекрасную осеннюю Лапландию с увядающими многоцветно и нежно лесами, травами, с голубыми, зелеными, сиреневыми горами и озерами.
Молодежь занялась своим: модно, не модно. Ксандра ушла на кухню, где чувствовала себя гораздо вольготней, чем в комнатах.
26
На улицах, в учреждениях, магазинах, в клубе, столовой, где бы ни была она, Ксандре постоянно встречались знакомые: бывшие ученики, их родители, товарищи по работе. Все приглашали:
— Заходите!
Она не отказывалась. У нее было время: шел сентябрь, до юбилея оставалось еще полтора месяца.
Колян пригласил ее в тундру, на оленеводческую базу колхоза, где был, как считал он, его главный дом и где жили самые старые пастухи, зачинатели колхозного движения, свидетели всех лет, что провела Ксандра в Лапландии. Она обрадовалась и встревожилась:
— Это очень далеко?
— Километров двести.
— Выдержу ли я?
— Не заметишь. Через два часа будем там.
— На самолете?
— Эти не летают туда. На вертолете.
— Интересно. Еще не пробовала.
Не думая об этом, Ксандра удачно приехала в Ловозеро. Начинался учебный год, и ребятишек, разъехавшихся на летние каникулы из интерната к родителям, работающим в тундре пастухами, рыбаками, собирал вертолет.
— Вот как живут наши внуки. Он не знает еще ни бе ни ме, а ему уже подают вертолет. Даром, — позавидовал Колян. — Не то что мы.
— Кто-то платит? — спросила Ксандра.
— Государство.
— А мы как полетим?
— Ты — наша гостья, я — твой проводник. Сказали: один раз туда и обратно увезут даром.
Летели действительно только два часа. Ксандре показалось, что гораздо меньше. Она как вперилась глазами в землю, так и не отрывала их всю дорогу. Сверху все на земле было так ясно видно, как на ладони. Всполошенные треском вертолета, одни птицы кидались из гнезд в воздух, в озера, другие, наоборот, домой, в свои гнезда. Лапландия перестала быть краем непуганых птиц. Обезумело удирали зайцы. Показался волк. Дурень тоже выскочил из своего тайника и побежал. Но вертолетчик снизил машину, и Колян пристрелил волка из винтовки. И похвалился:
— Этот, однако, последний, всех перестреляли вот так, с вертолета. Когда мы собрали оленей в колхоз, и волки собрались в свой колхоз, совсем одолевать стали оленей. Тут в самое время появились вертолеты. Теперь у каждого пастуха бинокль и солдатская винтовка, он видит широко, далеко. На базе есть рация; когда надо, вызываем вертолет. Ни один опасный зверь не уйдет живым.
Колхозная оленеводческая база — теплый бревенчатый дом и всякие подсобные постройки — стоит среди обширных ягельных пастбищ. Здесь живут пастухи, отсюда ведут наблюдение за стадами. В бригаде Коляна было восемь пастухов и три чум-работницы, жены пастухов, которые на всех готовили еду, стирали и чинили одежду, поддерживали домашний порядок.
Вертолет появлялся здесь нередко, но еще не примелькался до полного равнодушия к нему, и встретили его все жители базы.
— Вот привез новую чум-работницу, — сказал Колян.
— Шутишь, дедушка Колях, — зашумели встречающие. — Это, однако, Руся. (Ксандра запомнилась больше под этим именем.)
Семейные пастухи жили в отдельных комнатках, одинокие — в общей. Приняли Ксандру всей бригадой, на первый раз угостили богатым обедом из свежей рыбы и молодой оленины. Пока обедали, все время пела на разные голоса «Спидола». Затем Ксандра перешла гостевать к Коляну и Груне.
— Как поживаете? — спросила она.
— Сама увидишь, — ответила Груня.
— Как жили без меня? Этого не увижу.
— Его спрашивай! — Груня кивнула на мужа. — А моя жизнь никакая: пурга на меня не дует, дождь не мочит, мороз не кусает. Зверя не бью, рыбу не ловлю. Одну печку вижу. Совсем нечего рассказывать: я ведь чум-работница.
— Поедем, гляди, как живу! — пригласил Ксандру Колян, собиравшийся на работу к стаду.
Оба снарядились по-лапландски: на ноги тоборки, на плечи малицы; Колян взял бинокль, винтовку, Груня собрала полный рюкзак всякой еды. Поймали и запрягли пятерку ездовых оленей, которые паслись в загоне около базы.
Езда на оленях ничуть не изменилась за пятьдесят лет с той поры, как впервые испытала ее Ксандра: так же вертлявили меж валунов и кустарников, объезжали озера, мокли при переправах через речки. Показалось огромное рогатое стадо, похожее на движущиеся заросли темного, обгорелого кустарника. Больше трех тысяч кустообразных голов. Непастуху можно было запросто заблудиться в нем.
Поехали вокруг стада. Повстречался пастух, рассказал, как прошло его дежурство, и уехал на базу отдыхать. Колян часто поглядывал в бинокль, затем воротил упряжку на все подозрительное. В полдень развели костер, поели, напились чаю, вечером поужинали. Ночь всю провели в движении.
— Вот так живу, — рассказывал попутно Колян. — Оленей пасу, рыбку маленько ловлю, зверя, птицу маленько бью. День, ночь, зима, лето, дождь, гром, комариная пора, темная пора, мороз, пурга — пастухи одинаково возле стада. Кончит срок одна смена — с базы приезжает другая. Уйдут олени далеко от базы — пастухи ставят на пастбище куваксу. Всяко живем. Я, было дело, тонул, попадал в пургу, долго лежал под снегом, замерзал… Цел везде остался. Хорошо живу.
