Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника
— Я больше о тебе, — очень серьезно возразила Надя.
— Я мазутной робы не боюсь: привычка.
— Но все-таки лучше сидеть в конторе, учиться заочно в институте, согласись?
— Вообще-то удобнее. Но при чем здесь мои желания? Что мне прикажешь делать, учитывая возможность сокращения?
Надя снова завладела его пальцами.
— Хотя бы не лезть на рожон. Ты смертельно надоел Пыжову, уж не знаю чем. Был вчера вечером разговор. А у тебя, между прочим, еще и не кончился испытательный срок.
Павел отнял у нее руку, хотя уходить ему не хотелось.
— Знаешь что, Надюшка… не лезь в эти дела, слышишь? Тут надо разбираться по существу, в мелочи вникать. А тебе это неинтересно.
Надя с укором вздохнула.
— Все, что касается тебя, мне интересно, и даже очень. Учти. И мне не нравится, что ты как-то… ну, умнее других, что ли, захотел быть.
Надя все-таки неплохо осведомлена о всех частностях его работы. А он, дубовый человек, только сейчас узнал, что она переменила должность. Нехорошо.
Молча склонил голову. Густой белесый чуб медленно, будто нехотя, развевался, повисал над бугорками бровей, над молодыми морщинками лба.
— А я думал, что меня вызывают объявить уж какой-нибудь выговор, — признался он виновато.
— Неудивительно! Ты же просто не умеешь себя вести, Павлушка. Не понимаешь, что нынче мало уметь работать, надо еще и уметь жить.
Да, Надя знала, чего хотела. А знал ли он, чего ему не хватает?
— Ладно, не уговаривай. — Он вывел Надю из-за стола. — У тебя это не очень красиво получается, трусиха! А с Пыжовым больше не буду ссориться, ну?
Она хотела еще что-то возразить, но Павел очень ловко прихватил ее тонкую талию, а другой рукой притянул за плечи. «Мир?» — спросили его доверчивые глаза.
— Нет, нет! Вот когда поумнеешь! — засмеялась Надя, прижав пальчиком губы Павла. — Когда научишься быть человеком!
Павел вздохнул.
— Что же потом-то будет? Когда мы…
— Ничего страшного. Иди! И помни, что я говорила. Это ведь нетрудно, Павлушка, быть к а к в с е. Ладно? Ну, обещай мне!
— Как кто?
— Ну, что ты за чудак такой!
— Ну да! Есть Прокофьев, Ворожейкин, твой отец, Селезнев и Домотканов, который отвозил меня мальчишкой на трассу. Есть Кузьма Кузьмич и Васюков — этот любит поговорочку: «Сугубо ориентировочно…» А есть еще Ткач-активист, Тараник-рекордист, ну и мой начальник Пыжов. Люди-то разные. Как же мне быть?
Надя обняла его:
— Быть тебе хорошим работником, выучиться, стать инженером. Вот и смотри! Сам смотри! Не разбрасывайся по пустякам. Я хочу, чтобы ты был сильным и красивым, Павлушка. А теперь иди, а то сюда могут зайти.
В контору возвращаться не хотелось. Павел обошел гаражи, постоял около «своего» бульдозера — там копались Мурашко с Муравейко — и почему-то направился к Меченому.
Инструменталка помещалась в низкой пристройке склада. Зимой в ней было холодно, постоянно топилась печь-«буржуйка».
На этот раз курильщиков у «буржуйки» не было, а Костя в своей потрепанной спецовке с голубыми карманами стоял у тисков. Чуть склонив плечи, размеренными точными движениями опиливал какой-то валик.
— Какими судьбами? — насмешливо спросил он, не выпуская напильника. — Между прочим, задачи по алгебре решил ай нет?
— Не смотрел еще, — вяло сказал Павел и, присев к печке, достал корчиком уголек на прикур.
— У тебя «Беломор»? — Костя освободил валик, швырнул в ящик.
— Чего пилишь?
— Так… Карбюраторщику помогаю, семья у него. Взялся топливный насос перебрать, пока ключи на заправке. На казенном языке — уплотняю рабочее время… Да! — спохватился Костя. — Не слыхал? Наш начальник-то бросил школу! Вроде как гипертония обострилась от умственной деятельности! И я тоже побаиваюсь, как бы не последовать его примеру. Иной раз придешь домой — как черти тебя изломали!
— Не выдержал, значит, Спотыкалыч, — посочувствовал Павел. — Нелегко, конечно, после двадцати лет руководящей деятельности ходить в восьмой класс, ясное дело. Но голову оторвать такому деятелю не мешало бы!
— Допекает?
— Разве в том дело? Под его же руководством столько лет… путали? Теперь ни черта концов не найдешь.
— А ты думаешь, ему-то легко?
— Во всяком случае, мог бы…
Ни Павел, ни Костя не заметили, когда в инструменталку вошла Лена. Двери тут, правда, не скрипели, как в конторе, — Костя смазывал их тавотом. Да и темновато было. Девушка, наверное, долго стояла у порога, слышала всю их болтовню.
— Критикуете? Анекдоты рассказываете? — с вызовом сказала она и шагнула ближе. В руках звякнули тяжелые резцы. — Анекдоты рассказывать и дурак умеет, а работу свою по-человечески сделать не каждый. Прямо беда: ведь сами портачим и сами анекдоты сочиняем.
Сунула под нос инструментальщику большой самокальный резец.
— Ты как его заправлял? Под каким градусом прикажешь ставить?
Говорила строго, а глаза смеялись и о чем-то просили Костю.
Меченый повертел резец у настольной лампы, проверил на ощупь режущие грани и, обернувшись, ошалело глянул на Лену, потом на Павла.
Девушка смотрела на него заговорщицки.
— Фу-ты! — сказал Меченый. — Я думал, что ты подрезной принесла, а он же у тебя п р о х о д н о й! Вот черт, никогда бы не подумал! Ну, поболтайте, я сейчас…
За спиной Лены взревел точильный станок. Пронзительно запела сталь, сбрасывая в железный кожух летучие снопы огня. А девушка стояла перед Павлом, спрятав руки за спину, неотрывно смотрела на него.
Она показалась на этот раз не столь уж полной. Знакомый лаковый пояс туго-натуго схватывал мягкую фигурку в новом комбинезоне. Густые волосы аккуратно прибраны под цветастую косынку.
Павел отметил, что Лена в последние дни вообще стала какой-то подтянутой, она будто повзрослела и похорошела. И ей приятно было стоять вот так перед ним, заведя руки назад, выпятив грудь, и молча и пристально смотреть прямо в глаза. Жаль, не находилось подходящих слов, чтобы высказать все то, что творилось с нею.
Станок яростно ревел за спиной Лены, пронзительно пел резец, и, наверное, от этого у нее дрожали ресницы.
Она так ничего и не успела сказать. Звон и гудение разом прекратились. Меченый протянул ей заправленные резцы. Лена, не глядя, отрешенно приняла их и постояла еще минуту, как бы соображая, что ей дальше делать.
— Задачки по алгебре решила? — выручил ее Костя.
— Ой, правда! — радостно вскрикнула Лена. — Мучилась вчера целый вечер, ничего не вышло с этими преобразованиями! А ты сделал, Костя? Может, покажешь?
— Да я их и делать еще не собирался, башка пухнет, — мотнул головой Костя. — Я к тому, может, Терновой бы помог? Задачник-то вон, в шкафчике.
Резцы со звяком легли на верстак. Лена схватила задачник.
Все трое сгрудились у столика, Костя шутливо прижал девушку к Павлу, она огрела его по спине, но на этом все и кончилось. Примеры на логарифмирование были на редкость простые, Павел расправился с ними очень быстро. И подозрительно посмотрел на Костю и Лену.
Она засмеялась, схватила резцы и выбежала из инструменталки.
— Заметил чего-нибудь? — с ядовитой усмешкой спросил Костя, заново принимаясь за валик.
Костя работал напильником сноровисто, красиво и точно, как истый слесарь. Павел смотрел на его руки, на сильные, чуть заостренные в работе плечи и не мог понять, каким образом в этом человеке уживались вместе столь завидная рабочая хватка и постоянное стремление язвить, насмешничать, издеваться над окружающими.
— Чего замечать-то? — угрюмо спросил он.
— Да так… — не бросая работы, сказал Костя. — Резцы-то у нее… Резцы у нее, в общем, нормальные были, в заправке не нуждались, понял? Из-за тебя пришла!
— Что-о?
— Вот так, значит. А ты и не заметил.
Костя быстро повернул на себя рукоятку тисков, со всех сторон оглядел блестящий валик и отложил на полку.
— Не заметил ты ничего, дубина! А отчего? Оттого что тебе вовсе неинтересно это замечать, раз у тебя другая на уме.
— Ты брось. Не лезь в это! — рассердился Павел.
— А я ничего, — снова покривился в усмешке Меченый. — Я к тому, что ты давеча о Стокопытове распространялся. Дескать, как же он не замечает того, что каждому без очков видно. И получается, что слепота эта у каждого человека бывает, ежели ему неинтересно в какую-нибудь точку глядеть. Разобрался в неясностях?
— Почти, — вздохнул Павел и пошел к двери.
15
На дворе лил дождь.
Павел втянул голову, запрыгал по деревянным трапам. И вдруг пораженно остановился перед доской показателей, будто увидел ее с какой-то другой стороны. "
Что это была за доска!
Две полые коринфские колонны с резным пьедесталом, в избытке облепленные нашивными планками и ромбами, лаково блестели наперекор непогоде. Дожди смыли с них пыль, обнажив первородный кумач.
