Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 2 [Повести и рассказы]
— Чем же интересные?
— Нестандартные. Ваше дело, незнакомец?
— Боюсь, скучное.
— Для вас?
— Для вас. — Усы его топорщились от улыбки, глаза зажглись переполненно и робко в то же время. Он спустил ноги и спортивно спрыгнул с полки, сразу попав в свои тапочки, потеснил лейтенантов и вернулся к задетому: — Да, хорошая штука — самолет!
Ревнивый лейтенант тут же строго справился:
— Что же вы в поезде?
— Так ведь самолеты еще не садятся на разъезде, — погоревал его товарищ.
— Кроме того, в Москву нужно на денек, — прибавил чернявый спутник. — А оттуда полечу к себе.
Зина опять полюбопытствовала:
— Далеко?
— Крохотный городок.
— Где?
— На Арале. На Аральском море, — уточнил он, почувствовав, что не сразу все поняли.
— Название? — спросила Зина и застыдилась: не пристает ли она?
— Вы еще не ответили мне, — напомнил он.
Показалось, что живой свет в его глазах, погружаясь в их глубину — а ведь не у каждого глаза глубокие! — подчеркнул озабоченность, будто бы ее ожидаемый ответ был не просто так — абстрактным, а их касался. И это вовсе развеселило.
— Вас волнует, поеду ли я без лишних слов за мужем? Но у меня нет мужа!
И засмеялась она одна, а мужчины покашляли все.
— Ну, тогда, допустим, любимый. Извините, недозволено вторгаюсь в интим.
— Не за что!
— Почему?
— Потому что и любимого нет.
— Безобразие, — сказал один лейтенант.
— Обманывайте, но уж не так, — обиделся другой, а чернявый спутник вытащил и завертел в пальцах сигарету, и Зина заметила, что пальцы у него со следами земли и мозолей, как у чернорабочего, стало еще интересней.
— Скажу по сути, — объявила она, положив локти на вагонный столик, как на трибуну. — За любимым — на край света! И дальше. Это без обсуждений.
— Это не по сути, — хмуро возразил собственник вопроса.
— Почему?
— Потому что суть всегда конкретна. В ней — конкретная география, конкретная зарплата и другие конкретные условия жизни, не говоря уж о конкретных характерах встретившихся людей, их весьма конкретных субъективностях. И еще всяких непредусмотренных частностей жизни.
Зина вздрогнула, как от ожога, даже выпрямилась. Она сызмала боготворила любовь. Может быть, потому, что ей ничего другого не оставалось, как боготворить? Но она и сейчас приготовилась не спорить, а сражаться.
— Вообще…
— Вообще — все это болтовня, — оборвал чернявый спутник и вынул спички.
— Вобще у нас не курят, — свирепо предупредил один лейтенант и второй поддержал друга:
— Да!
Новенький встал.
— Мы договорились с офицерами, — успела смягчить тон разговора Зина. — Курящий в купе — персона нон грата! Даже я выхожу…
Новенький без слова громко закрыл за собой дверь — нечаянно или специально. Зина отмахнула волосы со лба и через молчаливую минуту вышла за ним. Зачем? Да так! Посмотреть в окно. Он курил в тамбуре, а она осталась у своего купе, слушая, как там забахали терпеливые фигуры на терпеливой доске. Смотреть желала, смотри!
Земля преображалась за окном, идущий на север поезд незаметно въезжал в осень. Простор до горизонта порыжел. Облетевшие подсолнухи, напоминая старух, больше не поворачивались за солнцем и неподвижно чернели мертвыми лепешками. Угасающей позолотой отдавали кукурузные поля. Лишь клены у отстававших станционных домиков, грязных от дождей и пыли, поднимаемой и колесами поезда, полыхали раскаленно, казалось, уж дальше некуда, но какой-то клен разгорался еще раскаленней, еще внезапней, как крик.
Зина повернулась от чужого взгляда. На нее смотрели из тамбура. Неотрывно. Беззастенчиво. Хоть уходи. И она пошла — к нему. Молча взяла предложенную сигарету, молча задымила, и когда уже была сигарета на исходе, он спросил:
— Вы актриса?
Она поморщилась.
— Как только женщина более или менее ничего, так актриса? Все терплю, кроме глупости.
Он затряс головой: да, да, да.
— Я не знал, как спросить, кто вы?
— Архитектор. А вас, как я понимаю, нечего и спрашивать. Степная глубинка, крохотный городочек у Аральского моря, вдали от глаз, сплошной секрет! И скучное, но пожирающее душу, но, безусловно, интересное дело, наверное, самое нужное сегодня. Угадала?
Он захохотал. Откровенно, неудержимо, закинув свою чернющую голову. Что за радость — откровенные люди! Как легко с ними, удобно — не существовать, а жить! Она тоже смеялась, сама не зная чему, все звонче и звонче, а он сказал:
— Дело, действительно нужное, и я даже уверен — самое. И для меня — интересное, тоже — самое. Но другим — бог с ними! — может показаться скучным, особенно, если им занимается такой рослый дядька, которому впору выступать борцом в цирке.
— Кто же вы?
— Рыбовод. Научней — ихтиолог. И мой здешний друг — рыбовод. Мы разводим рыбу в прудах.
— Постойте! Ну, тут, в степи, пруды. А вам-то они к чему? У вас же — море!
— Аральское.
— Ну?
— Оно почти без рыбы.
— Почему?
— Море сохнет, рыба дохнет. Это пословица, рожденная у нас. Можно и научней. Бывает, все на свете высыхает… Почти стихи! Грустные. Трагичные. Высыхают даже моря. Возрастает соленость, которой не выдерживают замечательные аральские усачи, лещи, сазаны. Сейчас она в два раза выше довоенной. Пропадают нерестилища, научней, нерестовые площади, рыбе негде размножаться.
— Я только что от моря и не могу представить себе, как оно сохнет.
— Городок, в котором я живу десяток лет, незадолго до этого был портом. С маяком. Еще дети, не кончившие школу, помнят, как под окнами их домов, облицованных солнечным, будто отполированным камышом, гуляли волны, штормы гремели, а первоклашки не видели своего моря. Оно откатилось, на добрый десяток километров. Ничтожный по числу рыбацкий флот, когда-то романтичные, а теперь старенькие фелюги добираются до моря по каналу, а канал для них каждую ночь чистит плавающий экскаватор.
— Почему?
— Канал засыпают песчаные бури, неизбежные в пустыне. Вокруг моря — пески. И вдоль канала, на всем пути фелюг, все глубже врастая в песок, валяются и большие корабли, и маленькие лодки, черные от солнца и смолы, как уголь, а над ними вместо чаек кружат и орут вороны. Кладбище кораблей.
— Почему?
— Кораблю нужен не только морской простор, но и человек. Они — братья. А где море, там уже нет людей, потому что нет пресной воды, жилья, дорог, а где люди, жилье, дороги, там нет моря.
— Это преступление!
— Природы.
— Вы боретесь с ней?
— Среди многих. В Арал повернут сибирские реки, его спасут. И мы выпустим в него миллионы мальков — снова вырастут и зарезвятся усачи, сазаны и даже рыбы осетровой породы, которая сейчас напрочь… выбыла!
— Вы приезжали к другу посмотреть его хозяйство?
— Да. Полносистемное, научно говоря. У него есть маточные пруды, выростные, нагульные… Короче, от малька до товарной рыбы. Извините, это уже скучно… Но… я посмотрел попутно. У нас все это тоже есть. У меня. Я приезжал встретить его дома. Получил телеграмму из больницы и встретил. Он приехал, а я уже накрыл стол. Что за дом, где тебя никто не ждет?
— Он одинок?
— Да.
— А вы?
— Уезжая, я оставляю в своей комнате радио включенным. И меня встречает чей-то голос, а то и музыка. Я издали слышу ее в открытое окно.
— Не боитесь, что залезут?
— Что вы! Под моим окном всегда сидят старики, слушают радио. Так говорят. А на самом деле, извините, ждут меня. Я для них немножко — море, немножко — будущее их детей.
— И вы всегда возвращаетесь?
— Я и сейчас сойду в Харькове и завтра уже буду там.
— А Москва?
— В другой раз.
— Почему?
— Вы много спрашиваете: почему?
— А вы боитесь ответить?
— Я робкий человек, да еще напуган жизнью. Личной, имеется в виду. Но это, наверное, тоже скучно.
— Нет!
У нее вырвалось слово слишком категорически, но, говорят же, оно — не воробей, вылетит — не поймаешь. Вылетело. И она ждала.
— Как вас зовут? — спросил он.
— А вас?
Мужчине принято называться первым.
— Искандер Тургунов. Я узбек.
— А я — Зина. Что значит — Искандер? Торжественно.
— Еще бы! Так у нас зовут Македонского. Искандер Зюлькарнайн.
— Значит, Александр. Разрешите называть вас Сашей, Македонский?
— Тронут.
— Скажите, уж не из-за меня ли вы хотите сойти в Харькове и улететь?
— Вопрос!
— Мы же не дети.
— Из-за вас.
— Правда? Почему? Ну, не робейте! В поезде легко говорится. Слезли — разошлись. Не скажете?
— Скажу, как это ни глупо. Девушка, которую я любил, сначала обещала, а потом так и не приехала ко мне на Арал. С тех пор и до… до сегодня я как умер в этом деле. Ждал чего-то, конечно, оживая временами, но… Я традиционен кошмарно! Мой идеал — крепкая семья, дети. Все испарилось! А сегодня…
![Дмитрий Холендро - Избранные произведения в двух томах. Том 1 [Повести и рассказы]](/uploads/posts/books/240148/240148.jpg)
