Константин Ваншенкин - Рассказ о потерянном фотоальбоме
Прекрасно лицо этой не такой уж старой, как может показаться поначалу, крестьянки, освобожденной после трех лет неволи. Сколько живых чувств и переживаний в ее улыбке и глазах.
Бобруйский «котел». Мне довелось видеть это многокилометровое нагромождение разбитой, разрушенной техники врага. Буквально друг на друге, сплошным навалом искореженные танки, орудия, бронетранспортеры, автомобили. Это производило впечатление специально свезенной в одно место разгромленной техники, некоей железной свалки войны. Приходило в голову слово «перемолоть», в его военном значении. Здесь была блистательно перемолота гигантская вражеская сила.
Могучее летнее наступление наших фронтов в Белоруссии было, как никогда в истории войн, поддержано партизанскими отрядами и соединениями. Благодаря своей численности (свыше 370 тысяч бойцов), исключительной организованности и, разумеется, подробнейшему знанию местности они сумели нанести по тылам отступавших фашистских войск чувствительные удары.
Они устраивали засады, железнодорожные крушения, перекрывали пути отхода, взрывали перед бегущим противником мосты, заставляя его бросать технику, и в то же время спешно наводили переправы для наших передовых частей. Они вынудили германские армии отступать только по дорогам, на виду у висящей в небе нашей авиации. Жестокий урон понесла в этой войне, но не дрогнула мужественная Белоруссия, бесстрашно и умело противостояли врагу партизаны и подпольщики. И теперь во взаимодействии с регулярными частями били бегущего ненавистного врага народные мстители.
Они научились воевать, и многие из них тут же влились в ряды армии. А перед этим в разбитом, истерзанном, но уже свободном Минске состоялся парад партизан, вышедших из лесов и болот, не склонивших головы перед лютым врагом, отважных сынов и дочерей своего народа.
И вспять покатилась орда.
Мы снова весь путь повторяли.
Мы брали назад города.
Мы близких навеки теряли.
Ребят позабыть не смогу,
И нынче, глаза лишь закрою, —
Их вижу на белом снегу,
Присыпанном черной землею.
Сквозь время – везде и всегда —
Мучительно помним про это.
Пришла в сорок первом беда
И лишь в сорок пятом победа.
Десятки тысяч военнопленных во главе со своими генералами были проведены по Москве. Длиннейшая серая колонна, от тротуара до тротуара залившая Садовое кольцо. Для них война уже кончилась. Конечно, они рады этому. Ведь исход войны слишком ясен. Их и провели здесь, чтобы напомнить миру об этом.
Они медленно прошли по Москве, не до конца понимая позорную нелепость своего положения, своей роли недавних завоевателей, самонадеянно угрожавших нашей столице.
Для них важнее, что они уцелели в страшной войне и будут жить дальше, – в этом у них уже нет ни малейших сомнений. Они медленно бредут по Москве мимо пестреющих людьми окон и тротуаров. А позади, как окончательный штрих этого грандиозного действа, движутся старенькие поливальные машины, смывая с мостовой их следы.
Они собирались войти в Москву как победители. Они вошли в нее в качестве пленных.
Второй фронт
Наконец-то, после многих обещаний, после долгих и все не сбывавшихся наших ожиданий, был открыт второй фронт, полноценный второй фронт: высадка союзников непосредственно в Западной Европе, во Франции. Оттягивать эту операцию далее было уже невозможно.
Все свободолюбивые, все борющиеся народы встретили открытие второго фронта как радостную весть: оно приближало конец войны, хотя самый ее результат был уже для всех очевиден.
Чувство удовлетворения испытали и мы. Я помню короткий митинг по этому поводу в нашем полку, речь замполита об англо-американо-советской дружбе и о необходимости еще упорнее совершенствовать боевое мастерство, еще решительнее гнать и громить врага.
Как прилив океана, который равномерно накатывается на мрачноватые берега Нормандии, мощно выплеснулись на ее землю хорошо подготовленные многочисленные силы союзников. Немецкое командование оказалось не в состоянии серьезно противопоставить что-нибудь этому удару, – главные и лучшие армии Германии были прикованы к восточным фронтам.
А это – крупные военачальники союзников, генерал Эйзенхауэр и фельдмаршал Монтгомери. Их имена в то время часто звучали у нас, как, впрочем, были популярны на Западе имена Жукова и Рокоссовского.
И не дожидаясь подхода англо-американских войск, бесстрашно восстал Париж, прекрасный, всегда свободный Париж, организованный в боевые отряды Париж – патриоты и герои, мужчины и женщины Парижа. И он победил, этот удивительный, такой не воинственный город.
Вот он флаг, который всегда приятно видеть поднятым в руке врага, – белый флаг. Гитлеровцы признают свое поражение, свое бессилие перед гневом и волей народа.
Память о тех днях бережно хранит Франция.
Американцы в Париже. Они вошли туда, когда город был уже свободен. Вон как шагают они по одной из знаменитейших улиц мира – по Елисейским полям.
Американцы в Европе. Мне довелось видеться с ними в самом конце войны. Мы встретились дружески, как союзники.
Они были рослые, как на подбор, – можно подобрать таких, если армия относительно невелика и несла мало потерь. Карманы у них были набиты шоколадом и сигаретами, они угощали нас беспрерывно. Видя идущего нашего солдата, они останавливали машину и предлагали подвезти: у них было много автомобилей.
Нам казалась необычной их форма – полувоенная, полуштатская, где трудно было разобрать, кто в каком звании. Держались они крайне небрежно, воротник расстегнут, рукава закатаны. Они были прекрасно вооружены, но у них был какой-то несерьезный вид туристов. И дисциплина у них была очень относительная, а мы уже понимали, что без этого нет и не может быть настоящей армии. В общем, они были неплохие ребята, эти рослые американские парни.
Иные наши солдаты, плотные, невысокие, в выгоревшей латаной гимнастерке под брезентовым поясом, с котелком, в обмотках, вероятно, проигрывали во внешнем виде – мы об этом не задумывались, и американцы с некоторым удивлением смотрели на них. Чувствовалось, что они стараются и не могут понять, каким все-таки образом уничтожили мы гитлеровскую военную машину.
…Но это было в самом конце войны, в мае. А сейчас они только в Париже.
А это куда более живая, куда более французская картина. Правда, на ней сам генерал де Голль. Но, право, какая она непарадная, естественная, парижская, с этой улицей, этими лицами, этой толпой. В ней как бы атмосфера, характер Франции.
Париж свободен!
Освобождение Польши
В разгар войны, когда до конца было неблизко, на нашей территории формировались польские, чехословацкие части и соединения. В этих странах еще была глухая ночь оккупации, разносились резкие шаги патрулей, стоны пытаемых, залпы карателей.
А здесь – выдавалось обмундирование и оружие, проводились полевые занятия. Этим людям виделось, как они вместе с нашей армией ступают на свою родную землю. Так оно потом и получилось.
Для них эти годы связаны с названиями наших сел, где стояли их штабы, с именами наших офицеров, учивших их.
Когда они шли по своей земле, на их сапогах незримо оставался наш чернозем или суглинок.
Это мотоциклисты из Войска Польского. Они испытали счастье вернуться на родную землю освободителями. Но как строги их лица – ни одной улыбки. Слишком страшно все, что они здесь увидели. Чудовищны развалины, бесчеловечны злодеяния. Разрушенные города можно отстроить заново, даже точь-вточь такими, как прежде. Это действительно было потом сделано. Но ведь не все восполнимо.
Наша армия продолжала освобождать города и села Польши. Белоруссия и Украина остались далеко за спиной.
Белоруссия родная, Украина золотая,
Ваше счастье молодое
Мы стальными штыками оградим.
Популярнейшая строевая песня времен войны. Ее пели в строгих офицерских училищах, в краткосрочных полковых школах, в заволжских запасных и в лихих гвардейских полках. В тылу, на переформировках и на прифронтовых дорогах.
Ах эти строевые песни! За лесами и холмами, далеко-далеко, звучат они сейчас для меня, порою угадываясь лишь смутно. Хриплый голос запевалы и мощный хор, подхватывающий припев, а подголосок тоже человек не последний, его тенорок бьется бубенчиком над этим могучим хором и слышен более других. И сама собой подравнивается рота, берет «ножку», расправляются плечи, поднимаются головы.
Белоруссия родная, Украина золотая…
Это песня тридцать девятого года. Наш освободительный поход.
Мы стальными штыками оград-и-и-м…
В сорок первом не оградили. Но все равно пели повсеместно эту песню в солдатском строю. И оказались правы.
Гремят наши песни далеко за пределами России, и Европа внимательно слушает их.
