Лев Правдин - Мгновения счастья
— Скорей, Сашко. Скорей увози меня. А то я и сама не знаю, что будет.
Похудела даже, и глаза тревожно заблестели.
Наконец дождалась она этого дня. Как только села в бричку, так сразу и притихла. А Сашко все бегал по дому, по двору, с кем-то прощался, кому-то что-то наказывал, потом долго прощался с Семеновым и, уже сидя рядом с женой в бричке, ему тоже наказывал:
— Ты тут их — местных — всех в кулаке держи. Вещички наши, какие тут остались, если тебе помеха, в одно место сдвинь. Вскорости я за ними приеду. Как только хозяйство приму, так сразу и приеду. Или пришлю кого…
Семенов не слушал, что говорит Сашко, он все смотрел на Марию Гавриловну, а она не замечала его взглядов, сидела, словно неживая, и ни на что не глядела. Сейчас ничем не напоминала она ту солнечную сильную женщину, какой впервые увидел ее Семенов.
— До свидания, Мария Гавриловна, — проговорил Семенов и через Сашко протянул руку.
Что-то вздрогнуло в ее застывшем лице, словно какое-то воспоминание проснулось в ней. Ничего не говоря, она подняла руку, но не подала ее Семенову, а бессильно уронила на колени мужа и сама склонилась на его широкое плечо.
— Скорее, скорее!.. — проговорила она торопливо. — Ну, что вы! Прощаетесь, как навек. Да, может быть, я еще никуда и не уеду…
— Шутница ты, Мусенька, — засмеялся Сашко.
Не поднимая головы с мужнина плеча, она вдруг так улыбнулась, словно какая-то надежда вспыхнула в ней.
— А что, возьму да и останусь. Дадите мне какую-нибудь работу подходящую? — спросила она Семенова.
А в глазах ее застыла тоска, хотя губы дрожали от смеха, а может быть, от слез.
— Да, конечно, ну да, конечно же, — задыхаясь, заговорил Семенов, и никаких слов больше у него не находилось, потому что он не знал, как сказать о своей любви, чтобы поняла только она одна.
А она поняла и без всяких его слов. Он увидел, что поняла, по тому, как вдруг расцвела и по-прежнему заиграла ее красота, как разрумянились загорелые щеки.
— Ну, так я никуда и не еду! — воскликнула она. — Сегодня не еду. Сашко, ты, если хочешь, уезжай. А я не знаю. Я после. Или, вернее, никогда…
Она уже стояла на земле около брички и развязывала платок, которым накрыла от пыли свои светлые, как солнце, волосы. Размахивая платком, она вбежала на крыльцо и скрылась в доме.
— Скаженная баба, — недобро усмехнулся Сашко. — Ты не бери это во внимание. На нее накатывает. Чего-то все ей не хватает. А чего ей не хватает? А?
Он тоже вышел из брички и, стоя против Семенова, недоумевал:
— Ну, чего ей? Или я мужик плох? Так нет, вполне справный я мужик. И авторитет у меня, и ставка, и паек. Чего ей? Вот и ты молчишь, бо не знаешь. И я не знаю. А на поезд мы теперь все равно опоздаем…
Он велел кучеру отнести в дом чемоданы и распрягать, а сам постоял в глубокой задумчивости. Потом сказал сам себе или Семенову:
— Пусть охолонет, тогда с ней говорить еще можно, а сейчас… — Он махнул рукой и пошел в контору, красивый, самоуверенный и не слишком озабоченный странным поведением жены.
17
А Семенов отправился в свою комнату для приезжих. Он нисколько не удивился, застав там Марию Гавриловну. Она стояла у окна и не обернулась, когда он вошел.
— Извините. Я не знал, что вы здесь.
— А я знала, что вы сейчас придете. Я ждала вас. Так что же мне делать теперь? Как вы скажете, так я и сделаю.
Он подошел к ней. Она обернулась.
— Да скорее же говорите, говорите…
Он обнял ее и поцеловал, ужасаясь тому, как все просто и хорошо получилось, но тут же почувствовал, не сознанием, а всем своим существом, что она тоже хотела этого и ждала и, может быть, тоже удивляется тому, как все это ожидаемое получилось.
— Окно, — проговорила она.
Но ему показалось, что если он хоть на мгновение отпустит ее, то всему наступит конец. Протянув руку, он закрыл одну половину штор.
— А ведь я вас теперь не отпущу, — с легкостью, какой он не ожидал от себя, проговорил Семенов, и так он это сказал, как будто такая мысль не сейчас пришла в голову, а обдумана им давно и основательно. — И ни теперь, и никогда не отпущу!
— Как же это так? — задохнулась она и вдруг засмеялась: — Да неужели такое может случиться?
— Я полюбил вас, вот и все. Я полюбил вас, как только увидел.
Сразу поверив ему, она все еще боялась поверить в свое неожиданно открывшееся счастье и в его любовь.
— Это у вас от войны, наверное, — сказала она, и видно было, что ей хотелось, чтобы он еще хоть раз сказал, как он ее любит.
— Да, конечно, война научила прямодушию и решительности.
— И чтобы все взять и сразу?
— Да, если только это «все» — вы. А вы для меня именно все.
И это признание ничуть не смутило ее, потому что это было как раз то, чего она ожидала и больше всего хотела.
— Ну, хорошо. Очень хорошо, — продолжая смеяться, проговорила она и легко спросила: — А Сашко? Его куда?
— Не знаю. Это уж его дело. Пусть, куда хочет.
И он тоже начал смеяться, хотя обоим в эти минуты совсем было не до смеха, и даже когда вошел Сашко, они все еще продолжали смеяться. Не понимая причины веселья, Сашко тоже осторожно посмеялся.
— Что это вас так разбирает? — спросил он.
— Вот, — сказала она, — предложение руки и сердца.
Подумав, что они смеялись именно над нелепостью такого предложения, Сашко сказал:
— Ну, ты и учудил!
— Нет, это правда. — Она так повела своей полной, золотой от загара рукой, словно привлекала к себе Семенова, и этот властный и нежный жест сразу все объяснил лучше всяких слов.
Наступила тишина. Семенов решительно и твердо подтвердил:
— Да, вот такое дело.
Все еще надеясь, что его разыгрывают, Сашко спросил:
— Вы что тут, с ума посходили?
— Может быть, — вскинув голову, согласилась она. — Но только никаких тут нет шуток. Очень может быть, что мы сошли с ума, от счастья. Но это лучше, чем жить без любви. А я устала жить без любви. Тебя я никогда не любила. За семь лет, пока жила с тобой, не полюбила. Да ты ничего и не старался такого сделать, чтоб полюбила. Семь лет. А теперь вот за одну минуту полюбила. И он меня полюбил в ту же минуту. Как молния в темноте сверкнула, и мы вдруг увидели друг друга. Вот какая это у нас любовь.
Она подошла к Семенову и положила руку на его плечо.
Только после ее слов Сашко понял все. Невесело усмехнувшись, он сказал:
— Не верь ты ей. Фантазии у нее всякие. Всегда она с фантазиями. Слышал: молнии у нее какие-то.
— А я верю. Все, что она сказала, верно до последнего слова. Я полюбил и теперь уж навек. А ты нас прости. Меня одного прости. Ее-то вины никакой нет. Да я и не позволю обвинять ее.
— Да кто ты ей? — отчаянно и возмущенно воскликнул Сашко. — Какое у тебя право не позволять мне?
Вопрос этот смутил Семенова. В самом деле, какие у него права? И пока он думал, как ответить, чтобы не задеть ее чести и чтобы этот ответ утвердил его право защищать ее честь, она ясным голосом сказала:
— Это мой муж, вот какое у него право…
И так это она сказала, что даже Семенов поверил в правду этой великолепной лжи. Поверил и Сашко. Он вдруг обмяк, опустился на стул.
— Врешь ты все, — охрипшим голосом выкрикнул он. — А если не врешь, то, значит, ты — потаскуха…
Если у Семенова и были какие-то остатки жалости, то после таких слов они начисто исчезли. Он выступил немного вперед, как бы прикрывая собой Марию Гавриловну.
— Ну вот что: если уж она так сказала, то и мне нечего скрывать. Это моя жена, и я не позволю оскорблять ее даже в вашем доме. Мы, конечно, теперь же уйдем отсюда.
— И не подумаем даже! — воскликнула Мария Гавриловна. — Вот еще! Это мой дом. Твоего тут немного, — сказала она Сашко. — Здесь все моими руками сделано. А мебель казенная, заводская. Что твое — забирай и уходи. Все, что хочешь, забирай, только поскорее.
— Вот вы как заговорили! Так ведь и у меня голосу хватит, и руки не отсохли, — бестолково заговорил Сашко. — А за свои права я бороться буду.
Мария Гавриловна склонила набок голову, как бы прислушиваясь к какой-то своей затаенной мысли.
— С кем бороться? — спросила она угрожающе. — И за какие права?
— Да? — поддержал ее Семенов. — За что бороться?
Но Сашко уже овладел собой и решил, что он оскорблен, обижен и, значит, все силы и все права на его стороне. Он поднялся, расправил плечи, приготовляясь к неминуемой драке. За что и с кем — до этого он пока не додумался.
— Вы у меня еще попляшете. В другом месте… Я ведь людей подниму, общественность.
Распахнув дверь, Семенов проговорил:
— Давай отсюда. В другое место, а хочешь, так и в третье.
18
Когда Сашко ушел, Мария Гавриловна спросила:
— Куда он теперь? В какое место?
— В горком, конечно. Куда же еще.
