Мамед Ордубади - Подпольный Баку
Женя кивнула головой.
- По-моему, это не так трудно. Чтобы прочесть сердце юноши, надо видеть его глаза. Впрочем не только глаза, но и все лицо, лоб. По ним тоже можно угадать, что происходит в душе человека. Учитель рисования в нашей школе был настоящим художником и многому научил меня.
Морщины на лбу Павла разгладились.
- Это очень любопытно. А не могла бы ты сказать мне прямо сейчас, что у меня на сердце? Отгадай-ка...
Женя, совсем смутившись, ответила негромко:
- Нетрудно догадаться... Твое сердце полно сомнении и неясных предчувствий. Тобой владеют мечты о будущем, но они пока лишены определенности, часто меняют свое направление и поэтому не дают тебе возможности прийти к определенному решению.
Густая краска залила лицо Павла. Стараясь побороть смущение, он отбросил рукой упавшую на лоб непокорную прядь.
- А не могла бы ты., Женя, назвать причину того, что творится в моем сердце?
Он взял в свои руки руку Жени. Девушка заметно волновалась.
- Мне известна эта причина, Павлуша, - тихо сказала она. - Но неужели все надо непременно объяснять словами?... Ведь есть много человеческих мыслей и чувств, о которых можно узнать по глазам...
Она вдруг умолкла, понурив голову.
Наступило неловкое молчание.
Павел в задумчивости протянул руку к стакану с остывшим чаем, сделал глоток.
Женя поднялась со стула.
- Павлуша, может, налить тебе чаю погорячее? - спросила она, и, не дожидаясь ответа, прошла в соседнюю комнату, где на маленькой железной печурке стоял чайник.
Павел проводил девушку долгим взглядом, затем оглядел Небогатое убранство комнаты.
"Сколь малым может довольствоваться человек! - подумал он. - Что есть у этой рабочей семьи? Одно корыто, стул, три табуретки, две деревянные кровати, самовар, три стакана, чугунок для варки щей и картошки, три старенькие тарелки. Живет ли кто в Баку беднее, чем Сергей Васильевич? Впрочем, разве я не беднее его? Ведь эта семья приютила меня, человека, у которого вовсе нет ничего - ни кола, ни двора, как говорится. И с моим приходом этот дом не стал богаче".
Павел печально усмехнулся.
В комнату вошла Женя, поставила перед ним стакан горячего чаю. Он встретился взглядом с ее глазами, и они будто согрели его.
"Нет, как я мог подумать о бедности этого дома? - мысленно сказал он себе. - Разве это чудное лицо, эти серые глаза, эти светлые волосы - не самые прекрасные в мире драгоценности?!"
В 1901 году из Тифлиса в Баку приехал Ладо Кецховели, которому было поручено создать в этом городе подпольную типографию и наладить выход нелегальной газеты.
Подыскали подходящее место для будущей типографии, после чего Ладо хотел поехать в Тифлис за деньгами и типографским оборудованием. В этот момент из-за границы в Баку прибыл портативный гектограф, на котором можно было печатать прокламации и запрещенную литературу, столь необходимую для нелегальных рабочих кружков.
Один из самых деятельных помощников Ладо Кецховели рабочий Трафченко наладил гектограф, и в Сабунчах, в доме плотника Гияса, закипело дело.
Женя с головой ушла в работу, все дни проводила у гектографа. Ей приходилось и печатать листовки, и разносить их по конспиративным адресам, тайком передавать доверенным товарищам.
Однажды, когда она работала на гектографе, товарищ, стоявший на часах, крикнул в дверь:
- На улице жандармы! Идут прямо сюда... - И он перемахнул через забор в соседний двор.
Кроме Жени в комнате находился еще один подпольщик, рабочий Симон. Они не растерялись. Женя быстро спрятала на груди под платьем пачку отпечатанных листовок, а Симон навалил на гектограф груду тряпья, приготовленного заранее. Поверх этой груды положил веник. Затем Женя сунула в ведро с водой пузырьки с краской, схватила тряпку и начала мыть пол.
Спустя несколько минут в комнату ворвались трое полицейских во главе с жандармским офицером.
Видя, что в комнате идет уборка, они сели на скамью у двери в ожидании, когда девушка закончит мыть пол. Блюстители порядка были убеждены, что поймали рабочего-подпольщика, скрывающего у себя тот самый гектограф, за которым полиция давно охотилась.
Женя как ни в чем не бывало продолжала мыть пол. не обращая внимания на полицейских и Симона. Окончив уборку, она подняла с пола прикрытый тряпьем гектограф и вынесла его во двор. Вернулась, швырнула в ведро мокрую тряпку и вынесла также его. Опять вернулась, спросила Симона:
- Что еще надо делать, хозяин?
Симон даже глазом не моргнул.
- Это все, - ответил он. - Можешь идти. Вот тебе двугривенный за работу, больше нет мелочи.
Женя сунула монету в карман платья.
- Очень вам благодарна, хозяин, - и вышла из комнаты.
Один из полицейских подмигнул другому.
- Недурна!
Второй полицейский осклабился:
- Да, ничего не скажешь!
Жандармский офицер подошел к Симону:
- Твоя комната?
- Моя.
- Мы обыщем ее, голубок. Может, ты облегчишь наш труд и сразу отдашь гектограф, на котором вы печатаете ваши бунтарские прокламации?
Симон пожал плечами.
- Глубоко сожалею, господин офицер, но вы напрасно затруднили себя приходом ко мне. И все-таки прошу вас приступить к обыску, дабы у вас не осталось сомнений относительно достоверности моих слов.
Обыск начался. Через несколько минут в комнате все было перевернуто вверх дном. То и дело полицейские бросали друг на друга вопросительные взгляды. Чувствовалось: они были убеждены, что в этой комнате печатаются запрещенные прокламации. Полицейские вели себя так, будто уже видели здесь эти прокламации своими собственными глазами.
"Среди нас есть провокатор! Кто это?" - тревожно думал Симон.
Обыск ничего не обнаружил. Одеяла и матрацы были распороты. Полицейские старательно ощупали всю одежду, какая имелась в комнате, заглянули в печь, оторвали несколько половиц. Но гектографа нигде не оказалось.
Жандармский офицер, сев на стул, задумался. Один из полицейских примостился на табуретке у дверей и тотчас задремал. Назойливая муха то и дело садилась на его мясистую родинку у носа. Он отмахивался от нее рукой и вновь погружался в дрему.
Вдруг жандармский офицер хлопнул себя рукой по колену.
- Чертова девчонка! - воскликнул он. - Да ведь она провела нас, вынесла из комнаты на наших глазах то, что нам было нужно!
Полицейский у дверей проснулся и, тараща глаза, принялся разглаживать усы.
IV
Было созвано собрание актива революционной социал-демократии. На нем Ладо Кецховели должен был сделать сообщение о созданной в Баку подпольной типографии. Пришедшие на собрание рабочие-революционеры с нетерпением ждали прихода всеобщего любимца Ладо. Когда он в сопровождении Александра Цулукидзе вошел в комнату, все тепло приветствовали его.
- Товарищи, - сказал Ладо, - сентябрь 1901 года был счастливым месяцем для бакинского пролетариата. Можно считать, что в сентябре наша революционная организация вышла из зачаточного состояния и сейчас становится сплоченной, боевой силой. В настоящее время рабочий класс Баку насчитывает в своих рядах более пятидесяти тысяч человек. Такое количество людей невозможно обеспечить революционной литературой с помощью одного примитивного гектографа. Между тем доставлять из-за границы политическую литературу с каждым днем все труднее. Царские власти, стремясь любыми средствами задушить рабочее движение, посылают в Баку опытнейших жандармов и полицейских начальников. Принимая во внимание то обстоятельство, что выпускаемая в Тифлисе с ведома царских властей так называемая легальная марксистская литература не способна привить рабочим революционного сознания, мы решили наладить печатание подлинно марксистской, революционной литературы здесь, в Баку, который, по нашему мнению, во всех отношениях является местом, наиболее подходящим для этого. По совету товарища Ленина мы создали в Баку подпольную типографию и налаживаем широкий выпуск революционной литературы. Товарищи, мы будем перепечатывать здесь ленинскую газету "Искра"... Следует всем, засучив рукава, взяться за дело. На днях вышел первый номер рабочей газеты "Брдзола" на грузинском языке. Мы должны стараться обеспечить подпольной литературой не только бакинский пролетариат, но и рабочих всего Закавказья, а также России.
После Ладо выступали другие товарищи. Собрание закончилось поздно ночью.
Жене и Павлу пришлось возвращаться в Сабунчи пешком.
Уже подходя к дому, Павел взял девушку под руку.
- Ты должна быть осторожна, Женя.
- О чем ты, Павел? - спросила она.
- Я не советую тебе работать в типографии и заниматься распространением подпольной литературы. Попроси для себя в организации другую работу.
- Объясни мне, почему я не должна делать этого?
- Неужели не понимаешь, Женя? Ты же знаешь, полиция следит за тобой. В любой момент могут арестовать.
